Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

Алексей Егоров9

Лютый

Алексей Егоров 2

(рассказ)

Отшумели ветра. Отзвенели медные монисты листопада, но холода не спешили брать в оборот своенравные просторы Яблонова хребта, и лето не желало сдавать позиций суровой забайкальской зиме. В тайге сыромятными плетьми защелкали малокалиберные винтовки, раскатисто и грозно загрохотали дробовые ружья. Начался промысловый сезон по добыче пушнины. Снег задержался где-то, видимо, прозевал свой самолёт на Покров день. Это, гораздо, усложняет работу охотникам: следов зверушек не видно, путики приходится размечать затёсами на деревьях. Если лайка загонит белку, удаляясь от хозяина на приличное расстояние, то без отличного слуха найти её затруднительно. Только и хороший слух не всегда помогает…

И всё же есть в чернотропе изюминка, высоко ценимая отдельными любителями! Просто нужно, хоть однажды, прочувствовать азарт, неповторимость бытия «вытаптывания» зайца-беляка и прелесть зайчатника накрепко пленит вас неведомой цепью. Представьте: раннее утро, лёгкий морозец, лес осыпан золотом осени. Вы тихонько выходите на старую лесовозную дорогу или полянку и видите: сидит белячок под кустиком, думает, что спрятался, замаскировался (как белая заплатка на чёрной простыне!)… Не стоит улыбаться! На выстрел он человека всё равно не подпустит. Казалось бы: «Эка трудность ,,продырявить,, линного зайчишку лишенного снежной защиты!». Однако, без навыков, опыта и наблюдательности да при безветрии принесёте домой ,,дырку от бублика,,. 

Прекрасна, непредсказуема и разнообразна охота на боровую дичь. До выпадения снега по утрам и вечерам прилетают к тропам-дорожкам тетерева и рябчики поклевать камешки-гальку, необходимую им для перетирания грубых кормов. Даже, если вы не охотник, всё равно получите несравненное удовольствие полюбоваться этими дивными представителями фауны. Какие степенные и важные  они!  Сторожко вертят головой, но при опасности снимутся и с трескотком скроются в темноте леса. Птиц можно подманивать специальными «пищиками», подражая их голосам. «Фить – тить – тить – ти!» — и откуда-то из сосняка отзывается рябчик. Повторишь и, как по волшебству, появляется пёстрый, с чёрной бородкой, самец: «Кто посмел внедриться в мои владения?». Усядется на ветку и с любопытством осматривает окрест. Тут уж не зевай! Но и манком нужно уметь пользоваться! Любую фальшь рябчик распознает и, вряд ли, вы его увидите.

Вот и отводит свою душеньку Леший, а в миру Иван Лукич Строгин, шестидесятилетний кряжистый мужик  потомственный старовер. Однако, вопреки строгим законам веры, иногда позволяет себе пропустить рюмочку: «И монаси приемлют!». Да и к молитвам относится серьёзно, но не фанатично, как скитники: «Божиться — божусь, но в попы не гожусь! Бог у человека должон быть в душе. Что толку долбить лоб  принародно, для показухи?!». Видно, годы советского атеизма дали терновые ростки… Невысок, широкоплеч, с короткими сильными руками, весело понукает мерина Рыжку, покачиваясь в телеге на резиновом ходу. Несмотря на минусовую температуру, одет охотник легко. Меховая безрукавка и красная байковая рубаха расстегнуты, обнажая мускулистую волосатую грудь. Солдатская шапка-ушанка и полушубок лежат в стороне. По всему видать: дед еще тот ухарь! Только первый взгляд обманчив, а чужая душа — потёмки. Леший никого не допускает до глубины своего сердца — с личным горем и радостью живет обособленно: «Чо людям здря глазьи мозолить?! У их, поди, сваво лиха полны сени…».

Как схоронил жену, так и живет в тайге. Деревню навещает, чтобы провиант купить да в баньке попариться. Зимой добывает белок, соболей, весной и летом заготавливает лекарственные травы. Чуть осень пробудится — колотит кедровую шишку, собирает грибы-ягоды. За работой-заботой не замечает одиночества и, лишь вечерами, нет-нет, да взгрустнётся старику: «Шарюсь по хребтам, как медведь-шатун. Старуха в земле, дочка в городе живет — замужем. Дома, акромя мышей, меня ждать некому: один Рыжка у меня остался…».

Хоть и зовут Лукича в деревне Лешим, но люди его уважают. Скучать не дают, люди-то! Вон, в конце мая к Строгину на заимку прибыла целая делегация —  учительница ботаники с классом:

— Иван Лукич, покажите ребятам травы, какие уже можно собирать? — Любовь Андреевна застенчиво улыбнулась. — Вы же специалист!

— Отчего не показать – покажу! — Весь день Иван провозился с детворой и, казалось, вернулась былая молодость…

Часто наведываются гости в зимовьё таёжного отшельника: ребятишки-школьники, мужички-охотнички, бабы-ягодницы. Попьют чайку, передохнут с дороги, поговорят и, непременно, приглашают:

— Будите в деревне, Иван Лукич, заходите к нам!

— Ладно, зайду…

… Деловито приглаживая седую окладистую бороду широкой ладонью, Лукич довольный собой, посматривает на трофеи. По пути к табору удачно подстрелил двух ушканов и пару косачей, не сходя с повозки:

— Есть еще порох в пороховнице! Рано Михалычу вычёркивать Лешего из штатников: четыре единицы дичи — столь же патронов! — Иван с любовью провел пальцами по гладкому прикладу ТОЗ – 16. Из-под мохнатых бровей озорно сверкнули серые добрые глаза: — Спичечный коробок на полста шагов из «тозовки» продырявлю!

Рыжка остановился у коновязи. Охотник спрыгнул с телеги, «засайбил»* продукты. Затем, внес в зимовьё необходимую поклажу, затопил печку, поставил чайник на плиту. Таёжное жилище он оборудовал со вкусом: на окне занавески с вышитыми по краям красными петухами. Железная кровать аккуратно заправлена. Самодельный  деревянный стол украшают резные замысловатые узоры. Вдоль стола по обеим сторонам две резные скамьи. В переднем углу старая икона Христа Вседержителя. Справа у входа вешалка для одежды, а слева висят холщёвые мешочки с травами.

————————————————————————————————— сайба* — лабаз, хранилище для продуктов.

Тут же стоит бочка с ключевой водой. На крышке блестит новый алюминиевый ковшик. Рядом рукомойник.

… Как-то в сентябре пришли навестить деда школьники: ходили в поход да посетили Лукича. Черноглазый бойкий Игорёк спросил:

— Дедушка, ты живёшь один, а зачем лавки две, да больши-ие?!

— А гости придут, куды посажу? — улыбается Строгин…

… Над кроватью занавешенная полочка. Здесь хозяин хранит кухонную утварь и две книги —  «Библию» и Николая Кузакова «У седого костра»: «Земляк наш написал! Про охотников. Душевно!».

Старик перекрестился на икону, зажег лампадку. На печи зафырчал чайник. Выставляя на стол посуду, Иван хлопнул себя по лбу:

— Старый дурень! Хлеб забыл убрать! Пока в деревне был, мыши, поди, слопали уже?! — Булка зачерствела, но грызунами была не тронута: «Чудно!».

Почаевав, Лукич принялся обдирать добытых зайцев. Одну тушку он отнёс в ледник, а из другого зайчишки решил приготовить сытный ужин. Нарубив лапки и спинку, сложил их в объёмную сковороду тушиться, а ребрышки сохранил: «Суп из них сварганю. Знатный бухулёр получится!».

Пока дед хлопотал по хозяйству, жарил-парил, заносил дрова, хватился — нет ребрышек. Только пустая миска с разводами крови.

— Вот же напасть! Спёр кто-то…— почесав лохматый затылок, Иван поужинал и улёгся спать…

…На востоке заалела заря. Сивера хребтов зябко кутались в туманные полушубки.  Запосвистывали желтогрудые синицы. Охотник сбивая ичигами хрусталики инея с пожухлой травы, спешно поднимался по увалу.

— Цыки-цык! Ур! Ур! — донеслось откуда-то сверху. На сосновой ветке, виляя пушистым хвостом, замерла белка. Из-за длинных кисточек ушки кажутся острыми.

— Должна уж выходиться! — подумал Леший. Хлопок «тозовки» и на ремне висит первый трофей.

Пересекая просеку, таёжник заметил пару рябчиков, бродивших вразвалочку, выискивая подходящие камешки. Выстрел. Петушок, судорожно хлопая крыльями, затих.

В зимовьё Лукич вернулся поздно вечером уставший, но довольный. Первый день промысла прошел отлично: девять белок и рябчика сгрузил у порога. Поужинав, оправил белок, развешивая шкурки на тонкую проволоку вдоль стены.

— Дровишек надо занесть, — проговорил дед, — да спать пора!

Вернувшись с охапкой лиственничных полешек, удивлению отшельника не было предела: стреляный рябчик «улетел», лишь несколько перышек остались пестреть на досчатом полу.

— Вот же оказия! Надо выследить татя!* Кто ж он таков?

————————————————————————————————— тать* — вор, разбойник (стар.) 

Долгое время еще жулик проказничал инкогнито. Однажды, добыв гурана,* Лукич занес в дом здоровенный кусок мяса. Вышел покормить Рыжку овсяной болтушкой, прихватив дровишки, открыл дверь и…

Крупный колонок восседает на свеженине, грозно оскалив клыки, затрещал, не помышляя о бегстве.

— Ах ты, нехристь! — шумнул на вора Иван. — Нет, чтоб самому охотиться, ты, значит, воровством решил промышлять?! Варнак!

Хотел, было, запустить поленом в хищника, но что-то неведомое удержало Ивана Лукича от этакой жестокости. Он прошел к столу, сел на лавку, разглядывая «иждивенца». Ближайший брат соболя, выгнув бугорком рыжую спинку, не шелохнувшись, наблюдал за человеком чёрными бусинками глаз. Шипел, приоткрыв розовенькую пасть с белыми гвоздиками зубов.

— Значится, это ты всех мышей под корень вывел? — спросил Леший. На голос зверек отреагировал по-своему: сжался в комок, затрещал. Зловоние, выделяемое мускусной железой, быстро распространилось в крохотной избушке. Старик сморщился, но стерпел:

— Вонючка! Ежили я, опосля редьки с чесноком, «дуну» - ты сдохнешь! Хошь попробовать?

Колонок не захотел рисковать, нехотя удалился в дальний угол и шмыгнул в едва заметную норку под половицу.

— Вон ты откуда шастаешь, паразит! — Строгин ворчал не со зла и не собирался заколачивать норку, лишая дерзкого разбойника лакомого пристанища. Наоборот, отрезал кусочек мяса, положил его перед лазом.

Ночью невидимка долго возился, фыркал и угощение исчезло. С той поры, не зная зачем, старый охотник стал подкармливать нахального зверька: может из интереса понаблюдать за колонком, может из жалости какой?! Но вероятней всего, чтоб скрасить одиночество. Как-никак, а еще одна живая душа: Рыжка да этот жулик. Другого имени колонок не имел до события, случившегося в начале декабря…

… Строгин возвращался на табор. Снег, посетивший тайгу в ноябре, падал порошкой с навязчивой периодичностью. Его глубина уже доходила до щиколоток. Обходя лабаз, чуть в стороне, подле березок, дед заметил оживленную возню. Что происходит — не понятно, только белая пыль летит! Осторожно приблизившись, Иван удивлено раскрыл рот. Подобного ему не приходилось видеть: колонок напал на рябчика, уютно расположившегося в лунке на ночлег. Завидев человека, хищник заворчал, не разжимая пасть — давил и давил шею жертвы.

— Ну, и лютый же ты, паршивец! — воскликнул Лукич и замер. — Лютый! Точно! Назову тебя Лютым.

—————————————————————————————————гуран* — самец сибирской косули. Также называют коренного забайкальца.

Не препятствуя рыжему охотнику расправляться с добычей, Строгин отошел к лабазу и продолжил наблюдать за поединком, где победитель закономерен. Какое-то время длилась суета. Сумерки поглотили «гладиаторскую арену». Утром на месте боя сохранился взрыхленный снег, горсть перьев и брусничные капельки крови.

Несколько дней не появлялся Лютый в жилище человека. Иван даже затосковал: положит угощение перед норкой, а характерного сопения в темноте не слышно. Проснётся, а мясо лежит нетронутым. 

— Видимо, случилось с ём што-то, — вздыхает печально дед, — вон, и мыши уже обнаглели. Не буду класть Лютому ужин! Всё равно не придет. Что? Мышей потчевать? Перетопчутся!

Покряхтывая, Лукич улёгся на кровать. Уставшее за день тело быстро сморил сон. Сквозь забытьё, вдруг услышал недовольное шипение, трескоток. Дремоту как рукой сняло! Вскочив с постели, Иван зажёг «летучую мышь». В углу, точно солдат на карауле, вытянулся столбиком Лютый.

— Явился, бездельник! — обрадовано воскликнул  Леший. — Где шарился столь дён?

Зверёк уже не обращает внимания на ворчание старика, а выжидающе следит за каждым его движением: «Даст мяска или нет?!». Поставив миску с заячьими потрошками на пол, Строгин вернулся под одеяло. Колонок опрометью бросился к еде, заурчал, жадно уплетая осердие.

— Чо? Охота не удачной была? Голодный, как волк! — усмехаясь, бурчит Иван.

Насытившись, Лютый, подобно кошке, замурлыкал, старательно вылизывая лапки. Бурое пятно на мордашке и впрямь напоминает сиамского кота. Когда и куда ушел «постоялец» Лукич не видел — крепко спал.

На божничке едва теплится лампадка. На стол сквозь стёкла окна падает тень сосёнки, красующейся неподалеку, аккурат, у берёзок, где Лютый закусывал рябчиком. Эту тень в жилище таёжника вталкивает яркий блин полной луны. Перед рассветом небесное святило заволокло дымкой. Звёзды спрятались и мелкой крупой посыпала пороша. В тишине, кажется, слышны падения каждой снежинки. Вот она летит, ударяется о стекло и, шелестя, приземляется на подоконник. Замирает. Следующая повторяет все снова и так беспрестанно. К полудню половина окошка завалило белой холодной ватой.

— Сёдни дневать буду. Всё одно: белка залегла. Завтра ладно поохочусь! — решил Иван. — Пойду, снег смету да дровишек поколю.

Неспеша накинул безрукавку, нахлобучил шапку. Хотел, было, валенки обуть… Взяв один, чуть не выронил его: из голенища огненной молнией метнулся колонок. Пробежав по руке, он спрыгнул на пол, отскочил на середину помещения и удивленно уставился на человека блестящими глазенками.

— Вот, где тебе спать-то понравилось! Губа не дура: сухо, тепло. Хе-хе! — покачивает седой головой мужик.

С каждым днём всё сильнее крепнет дружба колонка и человека. Лютый уже без опасения подходит к чашке с кормом, не отскакивает, когда Лукич подлаживает добавку. Если же зверёк через чур наглеет, Иван слегка щелкает нахала пальцем по носу. Тот отпрянет, фыркнет и опять лезет к кормушке.

Скоро начнёт светать. На столе горит керосиновая лампа. В печке весело трещит огонь. Строгин собрал рюкзак, сунул в карман куртки из шинельного сукна две пачки малокалиберных патронов и присел на скамейку, отхлёбывая из эмалированной кружки крепкий ароматный сбитень.* Его взгляд остановился на календаре:

— Господи Сусе! Забыл оторвать листок! — Открылась новая дата: «31 декабря». — Ладно. Идти пора!

Леший поднялся в хребет. Восход вымазал макушки деревьев алыми красками. Мороз ожесточено щиплет щеки, нос. Борода закуржавела. Винтовка прилипает к ладоням, обжигает холодом, но идти надо. Проверка путиков компенсировала трудность охоты с лихвой: два соболя  прибавили вес походной котомки. Спускаясь в узкий распадок, простучал «гайна» — беличьи гнезда и удачно отстрелил четыре зверька. На Светлом ключе развел костер.

— Почаюю, да вертаться пора. Путь-то не близок ишо! — бормочет Лукич. — Хорошо, что коло зимовья соболь не живёт, а то моему Лютому не поздоровилось бы. Сёдни с ём Новый Год встречать будем!

На закате дед вышел на падь и в берёзовом колке стрельнул тетерева. К домику вернулся по темноте. Колонок встретил хозяина недовольным урчанием: «Где тебя носит? Я ж голодный!».

— Лютый, подь сюды! — позвал Иван и выложил перед ним птицу. — С Новым Годом тебя, варнак!

Зверёк смешно заплясал вокруг «блюда», не зная, с какого краю начинать трапезу. Лукич улыбнулся и принялся за домашние дела: вычистил оружие, ободрал белок, приготовил ужин. Осенив лоб крестным знамением, достал из-за иконы бутылку настойки золотого корня, плеснул в стакан:

— Ну, дай Бог, не последний раз, а коль в последний – не дай Бог! — проглотил терпкий напиток. Тепло раскатилось волнами по груди. Хмель ударил в голову. Охотник закусывает жарким из зайчатины, обсасывая каждую косточку. Выпил еще немного. Вилкой поддел солёный рыжик, закусил.

— Господи! Даруй царство небесное рабе Божьей Клавдии! Вечный покой! — Лукич поднял стакан в третий раз. Скупая слеза потекла ручейком по щеке, исчезая в зарослях сивой бороды… Скок!

—————————————————————————————————

сбитень* — чай из трав и диких ягод, заваренный особым охотничьим способом.

— Фу ты, неладный! — Леший чуть не подавился грибом – совсем забыл про рыжего друга.

Колонок, прыгнув на стол, что-то волочил в зубах. Положив это «что-то» у тарелки с макаронами, спрыгнул на пол. Отбежав немного, встал на задние лапки, замер, глядя на человека. 

Строгин осветил предмет лампой и засмеялся: зверёк проволок землеройку – мышку с кожистой розовой мордочкой, вытянутой хоботком, как у ехидны.

— Хе-хе! Подарок мне, значит… Ну-ну! Спасибо, старина! Уважил! Э-хе-хе! — Иван Лукич не смог сдержать смех и удивление. И как только Лютый догадался подарить человеку свою добычу? Чудеса, да и только!

Всю ночь таёжник не сомкнул глаз. Думы переполняли мудрую седину бывалого охотника и он, проживший в тайге половину жизни, не находил достойного ответа на многие вопросы:

— Вот Лютый – дикий зверь! Пусть маленький, но хищник, а доброту шибко понимает. По-первости урчал на меня, зубы скалил, вонял, как последняя сволочь и, глянь-ка, - привык! Почти ручной стал. Подарок мне преподнес! Хм! Чо у него на уме? — думал Строгин. — Как он допетрил, что коло человека всегда есть чем подкормиться? Почему не бегает далеко, как это делают его родственники? Долго ли мы с ним проживем под одной крышей? А вдруг отвыкнет?!

Этого-то и боится больше всего Лукич. Не каждый промысловик может похвастаться дружбой с колонком!

… Закончился сезон охоты. Строгин выехал в село, сдал пушнину, попарился в баньке и опять засобирался в тайгу.

— Лукич, что тебя туда манит? Живешь, как леший, в полном уединении, — спросил его Антон Михайлович Урюпин, кареглазый блондин, директор госпромхоза.

— Я не один… Втроём…

— С кем это?..

— Я, Рыжка и Лютый.

— Псом обзавелся, что ли?.. — Зная опыт и особенность старика охотиться без лайки, Урюпин удивился.

— Лютый – не пёс. Колонок… Всю зиму со мной прозимовал. — Иван улыбнулся. Его серые внимательные глаза потеплели, увлажнились. Соскучился дед по другу!

— Дык, посади в клетку, да привези домой! — советует директор.

— Не могу, паря, лишать его свободы. Права не имею! В тайге дом его, так пушай там и живет, и я с им по-стариковски… Мы с Лютым друг друга,

во как, понимаем! — Лукич прочертил кадык жесткой ладонью. — Дочка Ольга приедет в гости, внучку привезет – познакомлю их. Ну, покеда, Михалыч! Пора мне брусничный лист заготавливать. Да скоро чагу* рубить пойду. Через месячишку берёзки заплачут, а в сокодвижение чага шибко пользительная!

Леший зашагал к своему домику с голубыми наличниками, а Антон сокрушенно покачал головой:

— Совсем старик свихнулся! Со зверем сроднился. Вот, что значит одиночество!

Лето промелькнуло не заметно, как упавшая ночная звезда. Лютый пропадал по своим делам то на неделю, то больше, то меньше, но всегда возвращался в старенькое зимовьё. Колонок настолько привык и полюбил Ивана Лукича, что мчался на условный свист, аки собачонка. Приближался очередной промысловый сезон.

Как-то при сборе брусники двое вихрастых сорванцов Генка и Пашка остались ночевать у Строгина. Лютый где-то носился, домой не явился, а дед ребятишкам не стал про него рассказывать. К чему?

— Деда Ваня, а научи нас охотиться, — просят пацаны. Глазенки сверкают, щёки румянятся.

— Так и быть! Научу!

Иван Лукич сдержал слово. Как выпал снег -  показал правильность проложения путиков, объяснил постановку петель на зайцев, способы и секреты капканного лова. То-то было радости, когда малыши поймали своих первых беляков! Старик радовался еще больше: не зря учил огольцов! Спохватчивы!

Осенние каникулы закончились. Ребята уехали в село, а на зимние  - опять вернулись в зимовьё.

Однажды Павлушкина удача обернулась для старика горем и отчаянием. По уговору, мальчуганы не настораживали самоловы близ избушки и Строгин особо не волновался за судьбу дикого питомца. Чувство опасности подкралось холодной гадюкой, когда Лютый исчез. Обычно, в морозы он не покидал заимку надолго, хотя и чужакам не показывался на глаза. Приходил, когда юнцы уже спали, а убегал до их пробуждения. Несколько ночей провел Лукич без сна. Дед не мог найти себе места: «Где же Лютый? Почему не приходит? Что-то стряслось…».

Вечером, с клубами морозного пара в зимовьё ввалился возбуждённый Павлик:

— Деда Ваня, я колонка поймал! Гля, какой здоровенный!

Сердце сжалось в груди Ивана Лукича, дыхание перехватило горьким комом. Он погладил мальчонку по голове и сдержано, боясь слёз, выдавил:

— Молодец… Павлуша…

Потом подошел к развешенным шкуркам, снял невесомого, пушистого соболя и протянул пареньку:

— Возьми, Павлик. Это тебе!

— Да вы что, деда?! Он же дорого стоит! — Глаза мальчика расширились. Ладони взмокли.

— Возьми! А колонка… отдай мне…

Павка, ничего не понимая, протянул рыжего зверька старику, трепетно принял шкурку  баргузина:*

— Спасибо!

— Не надо благодарить. Сдашь соболя и вашей мамке хватит денег купить вам с Генкой обновки. Только не говори, что я его дал! — Строгин ободряюще подмигнул ребенку и по морщинистой щеке скатилась крупная слеза. 

—————————————————————————————————  баргузин*—  мех соболя темного цвета, с седоватой остью.

Взяв колонка, Иван Лукич ушел в ночную тайгу. На том месте, где Лютый добыл рябчика, начал рыть могилку. Острый нож молнией сверкал в дрожащих руках охотника. Смёрзшаяся земля поддавалась с неимоверным трудом, но Леший упрямо вонзал клинок, выдёргивал и снова вонзал. Не чувствуя холода, голыми  ладонями выгребал комочки земли, а усы с бородой обледенели от слёз. Закончив копать, он гладил бездыханное рыжее тельце, а обветренные губы шептали:

— Лютый, сынок, неужели я тебя плохо кормил?! Неужели в хатке нашел что-то повкусней? Как же ты не поберёгся? Зачем далеко убегал? Как же теперь я?.. Что я внучке скажу? Ведь, написал в письме обо всем…

Похоронив колонка, Иван вернулся в зимовьё и без ужина улегся спать. Он не слушал, как, развалившись на раскладушке и скамейке братья рассказывали друг другу страшилки, как Генка задумчиво произнёс:

— Чо-то деда сёдни какой-то не такой?!

Пашка не выдержал и поделился с братом о неравноценном обмене с Лукичом…

…Третий день тоскует Строгин – кусок не лезет в горло. Теперь уж не обзавестись таким другом. Даже, если удастся приручить другого колонка, всё равно – второго Лютого не будет. Ни-ког-да!

…Через три дня, вернувшись с путика, Лукич молча снял рюкзак, под удивленные возгласы юнцов вынул пятнадцать белок и трех соболей. 

— Деда, ты где так долго ходил? — в голос спросили ребятишки.

— Соболь близко не живет… — отмахнулся старик. Его ничто не радовало. Осиротел! Обработку пушнины закончил глубокой ночью, когда ребята крепко спали. И вдруг… до него донеслось до боли знакомое урчание. Глядь, а в уголке столбиком стоит… Лютый! Протерев глаза, Иван сплюнул:

— Осподи! Мерещиться началось!

Однако фантом и не думал исчезать. Наоборот, затребовал свою законную пайку. Насытившись, забрался в валенок и затих.

 

Утром мальчишки не узнали деда. Он шутил, смеялся, как всегда и не осталось, даже тени, от странной тоскливости.

Когда же юные охотники вернулись в деревню, Лукич озорно шепнул Лютому, словно тот понимал человеческую речь:

— А мальцам-то я, так ничего и не сказал! Пусть это будет наша с тобой маленькая тайна! Лады?

Колонок, точно соглашаясь, зажмурился, состроив уморительную рожицу. Счастливый Леший весело засмеялся…

Декабрь 2006г.

пади Будунгуй — Тукулай.

Куровское
2497
Голосовать
Комментарии (2)
Барнаул.
70
Очень душевный рассказ.!
0
Тюменская область
72
Очень хорошие рассказы. Познавательные и самое главное с хорошей концовкой.
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх