Шатун
Вертолет, зависнув в излучине реки, плавно касается колесами галечной косы. Стихает звук двигателей, и только лопасти еще продолжают резать над головой воздух. Таежная глухомань принимает нас в свои объятия. Бездонная синь неба, одурманивающие весенние запахи тайги, говорливые струи речного переката, радостно будоражат сознание.
Пользуясь подвернувшимся случаем, мы с напарником залетаем на участок, - провести ревизию избушек после многоснежной зимы, обустроить пару-тройку дополнительных путиков, - пока в тайге нет гнуса, и не поднялась трава, заготовить на осень дров, - чтобы в охотничий сезон было больше времени на промысел.
Выгружаем из вертолета доставленный груз, Командир со штурманом облачаются в рыбацкие сапоги и, достав телескопические удочки, собираются сходить к яме у подножия скалы, где река делает крутой поворот,- попытать рыбацкое счастье. Договариваемся, что через пару недель они подберут нас на нижней избушке, когда вновь будут совершать рейс в этот район.
Накидываем на плечи, загруженные под завязку поняги и, помахав на прощание летунам, трогаемся в путь. Нам предстоит прошагать вдоль ручья, впадающего в реку порядка четырех километров до верхнего зимовья расположенного под самым водораздельным перевалом.
Идем зверовой тропой, которая вьется по левому берегу ключа. Тропа то пересекает лощинки заполненные не растаявшим еще серым ноздреватым снегом, то вновь лезет в крутые взлобки, поднимая нас все выше и выше над приречной тайгой.
Влажная почва тропинки рассказывает нам о лесных обитателях, живущих в этих местах и пользующихся ее услугою. Вот следы косуль пришедших из-за перевала в низменную тайгу придавлены когтистой лапой хозяина тайги, а чуть выше по тропе следы медведя припечатаны копытом великана сохатого. Весной, после долгой зимы, жизнь зверей и птиц в тайге оживает и мозаика следов на оттаявшей земле наглядное тому подтверждение.
Делая перекуры, после каждого крутого подъема мы все выше и выше забираемся в горы и конечная цель все ближе. На последнем километре перед избушкой на тропинке появляется все больше и больше следов маралов, и нас это несколько удивляет. Мы знаем, что на становом хребте и боковых отрогах живут эти звери, нам доводилось видеть их в прошлый охотничий сезон и слышать их осенние песни, но такое изобилие, судя по следам - поражает.
- Ты посмотри, что делается! – восклицает напарник, идущий впереди, указывая на тропинку, проходящую через небольшую мочажину, которая буквально вспахана копытами зверей. - Они собрались здесь все, чтобы встретить нас?- продолжает недоумевать он.
Мне нечего ему ответить, я также как и он теряюсь в догадках.
Зимовье совсем рядом, - еще метров семьдесят и за релкой пихтача на краю большой чистины покажется избушка, - тем невероятней поведение этих осторожных зверей.
Справа от нас небольшая поляна и к ней тянется тропа набитая маралами. Мы, не сговариваясь, подворачиваем к ней и останавливаемся изумленные. На краю поляны приличная яма, выбитая в суглинке и к ней с разных сторон, как ручейки стекаются тропки натоптанные копытным зверьем.
- Кто-то сделал солонец, - говорю я, первое, что приходит в голову. - Но ведь в прошлом сезоне его не было? – Да и кто мог на нашем участке сделать его?
Все вопросы остаются без ответа.
Своего солонца у нас пока нет, так как здесь в верховьях реки под водоразделом от охотились только один сезон, и в первый год до него не дошли руки. Надо было отстроить зимовье, прорубить и обустроить путики. Потом начался промысел.
В этот раз, залетев на участок весной, планировали подготовить еще несколько путиков и сделать солонец, - мешок соли лежит под нарами с прошлого года.
Так и не разгадав этой загадки, поворачиваем в сторону избушки. Проходя через пихтач, натыкаемся на эмалированный бачек, в котором у нас хранилась мука, чуть дальше на алюминиевый бидон, - в нем лежало сало, он измят и на нем сохранились следы зубов какого-то зверя.
Недоброе предчувствие охватывает нас, и мы почти бегом насколько позволяют тяжелые котомки, выскакиваем за релку пихтача на чистину. Травы еще нет и зимовье предстает перед нами как на ладони.
Сразу бросается в глаза сорванная с петель дверь избушки, покосившаяся труба печки, какие-то вещи, разбросанные в беспорядке возле зимовья.
Только подойдя ближе, видим весь ужас разорения: печь измята и свернута с места, вместо нар обломанные и изгрызенные куски досок. В полу избушки большая яма, в которой измазанные землей и испачканные медвежьей шерстью лежат скомканные матрасы, спальники, одеяла. По стенам зимовья свисают обломанные полки, клочки одежды, изгрызенные и изорванные когтями мешки и пакеты в которых хранилась провизия.
Повсюду разбросаны патроны, вещи, посуда, изжеванные банки тушенки, сгущенного молока. Изжевана даже керосиновая лампа. Лишь запасное стекло к ней, подвешенное на шнурке и чудом сохранившееся после такого разгрома весело блестит под солнечными лучами.
Находится объяснение и загадочно появившемуся солонцу,- из под нар исчез мешок с солью.
Скидываем с плеч груз, присаживаемся на валежину и долго молчим, удрученные увиденным.
- Значит, перезимовал стервец! - Сожрал мясо и к нам при пожаловал! - Подхарчился на наших продуктах, да еще все испоганил! - в сердцах произносит напарник, держа в руках изжеванный транзистор.
Я понимаю, о ком он говорит, и в моей памяти всплывает серый ноябрьский день прошедшего сезона. Мы заканчивали промысел, здесь в верховьях реки, - закрывали плашник и капканы, обходя путики.
День клонился к вечеру, когда проходя последний путик, услышали, как внизу у самой реки злобно забубнили собаки. Остановились, прислушиваясь, - сомнений не оставалось,- работают по медведю. Заложив в стволы пулевые патроны, начали спускаться с хребта.
На чистине заросшей редким рябинником, еще издали заметили взбитый кем-то снег. Подойдя, - увидели огромные прыжки лося, уходящие с перевала вниз к реке.
- Ничего не пойму,- произнес я, - по голосу слышу, кобели работают по «хозяину».
- Посмотри на это, - окликнул меня напарник стоящий ниже на следу лося, около большой валежины.
Подойдя к нему, увидел,- лось, перепрыгивая валежину, не удержался на ногах, упал на правый бок, пропахав целую траншею, обильно измазав снег кровью. Дальше на следу видны были кровавые брызги, словно кто-то щедрой рукой разбросал по снежному покрывалу спелую клюкву.
- Медведь то шатун, - нормальные давно уже лежат в берлогах, а этот охотится. Видал, как приложил сохатого, - не то, рассуждая в слух, не то, подводя итог увиденному, - произнес напарник.
Пройдя по следу еще метров двадцать, мы увидели, как справа к нему, срезая угол, примкнул еще один след принадлежащий медведю. Хозяин тайги трехметровыми прыжками догонял сохатого.
Лай собак стал отдаляться, а затем совсем сошел со слуха.
- Не удержат, снег слишком глубокий,- произнес я, больше переживая за четвероногих напарников.
Продолжая идти по следам, мы вышли в пойму реки. Финальная схватка лесных великанов произошла на берегу. Лось, по-видимому, замешкался перед таким препятствием как река, и этого было достаточно, чтобы его настиг медведь. Но даже раненый, старый бык дал достойный бой, такому серьезному противнику. Снег на нескольких десятках квадратных метрах был взбит и истоптан следами копыт и когтистыми лапами. Повсюду была кровь, медвежья и лосиная шерсть.
По следам было видно, что медведь несколько раз валил своего противника на снег, но сохатый вновь и вновь поднимался, таща на себе противника. Только сломав шейные позвонки, медведь одержал победу.
Поверженный великан лежал, неестественно запрокинув голову с мощными рогами. Медведь успел разорвать ему бок, начиная трапезу, но ему помешали собаки.
- Что делать будем? - обратился я к напарнику.
- По всему, надо бы его кончать! – Шатун это серьезно! - Но как это сделать?- вот вопрос.
- К мясу он обязательно вернется, но даже если сделать засидку, на морозе долго не высидишь. - С собаками его не возьмешь, - снег глубокий, не держат, сам видишь. - Да и уходить нам надо, решили же уже, и путики закрыли. - Остается надеяться, что сам сдохнет в морозы.
Пока варили чай, вернулись собаки, мы облегченно вздохнули,- все были целы.
На следующий день мы уходили с верховий, на душе не было той легкости как это обычно бывает, когда сезон пройдет удачно, остался осадок какого-то тяжелого, неприятного чувства.
- Что делать будем? - обратился я к напарнику, еще раз окинув взглядом избушку и учиненный медведем разор, как и полгода назад, когда решали что делать с ним.
Положив исковерканный транзистор на валежину, и не спеша, затянувшись дымом сигареты, напарник как-то уж очень спокойно ответил:
- Работать. – Восстанавливать избушку, строить лабаз.
- А осенью обязательно надо снять с него шкуру, - чтобы больше не пакостил, продолжая дымить сигаретой, - добавил он.
Лучшие комментарии по рейтингу
