Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

С.А.Русанов. Семьдесят лет охоты.

ОТ АВТОРА

Восемьдесят четыре года жизни, из них семьдесят лет охотничьего стажа — как будто достаточно, чтобы охладить пыл и успокоить страсть охотника. А все-таки и сейчас мне, старику, доктору наук, профессору, ожидание предстоящей утром охоты мешает спать, ночь кажется бесконечной и я не стыжусь в этом признаться. К сожалению, «дух бодр, плоть же немощна» и возможность охоты уходит от меня дальше и дальше. Но чем меньше мне остается, тем сильнее тянет к ружью, тем желаннее делается вид замершей на стойке собаки, ожидание вальдшнепа при свете заката, меркнущего над голыми еще вершинами леса, свист утиных крыльев над плесом. Так,расставаясь навсегда с любимым человеком, особенно дорожишь каждым лишним часом перед неизбежной разлукой. И вот, постепенно теряя настоящее, не имея надежды на будущее, я все глубже погружаюсь в минувшее, вспоминаю прежние охоты, перечитываю охотничьи дневники и вижу, что мой опыт довольно велик и разнообразен. Мне приходилось охотиться в разных местах: от Баренцева моря до Каспийского и от реки Одры до озера Иссык-Куль; охотился я на разную дичь: от гаршнепа до гуся, от дикого кролика до кабана и других копытных зверей. Думается, рассказ о том, как я стал охотником, о примечательных событиях моей охотничьей жизни может быть интересен для начинающего охотника. А таким пенсионерам от охоты, каков я сам, книга напомнит, наверное, их собственное прошлое. А может быть, эти мои записки найдут читателей и среди тех, кто еще держит в руках охотничье ружье. Вся наша семья — охотники, начиная с моего отца и кончая — пока — моими внуками. Отец мой, Андрей Гаврилович Русанов, пристрастился к охоте мальчиком и по мере того как подрастали его младшие братья, заражал и их своим увлечением. Это очень тревожило моего деда, почитателя и близкого друга Л. Н. Толстого. Понятно, дед не мог одобрить «жестокую забаву» и однажды спросил приехавшего к нему великого писателя: «Не запретить ли мальчикам охоту?» В этом вопросе был, очевидно, некоторый подтекст; разве не под влиянием произведений самого Толстого возник у детей интерес к охоте? Не случайно же их первые охотничьи собаки носили толстовские клички: Мильтон, Милка, Крак. Лев Николаевич ответил: «Нет, Гаврила Андреевич, не запрещайте. Охота отвлечет их от многого дурного, а подрастут — разберутся сами». Подросши, молодые Русановы действительно «разобрались сами» и продолжали охотиться. Из четырех только отец еще в студенческие годы бросил было охоту под влиянием частых встреч и бесед с Львом Николаевичем. Впрочем, для московского студента, жившего на весьма скудные средства, а в каникулярное время работавшего на оспопрививании, охота вообще была малодоступна. Как только мой отец стал работать врачом в сельской местности, он немедленно вернулся к охоте, не оставлял ее до последних лет жизни и сделал охотниками всех своих сыновей. Стремление к охоте мы унаследовали и по материнской линии. Страстным охотником был отец моей мамы —

А. Н. Дунаев, который сыграл очень важную роль в моей охотничьей биографии. Человек он был своеобразный: близость ко Льву Николаевичу, преданность ему, готовность всегда помочь писателю сочетались у него с весьма прохладным отношением к идеям о непротивлении злу насилием, ограничении потребностей и т. д. Александр Никифорович одевался по моде, любил вкусно и плотно поесть, к вегетарианству относился скептически и даже несколько этим бравировал. О нем в толстовских кругах ходил акой рассказ: однажды они гуляли с Толстым, присели у околицы и собрались закусить. У Льва Николаевича был с собою ржаной хлеб, у деда — пара солидных бутербродов с ветчиной. Едва принялись за еду, как из деревни донесся дикий свиной визг. Толстой спросил: «Не твоя ли, Никифорович, свинья визжит?» — «Нет, моя уже отвизжалась! и дедушка демонстративно набил полон рот ветчиной. Не одобрял он и отказа от охоты, правда, сам перестал охотиться еще сравнительно молодым человеком, но только по причине сердечного заболевания. Об охоте жалел и горячо интересовался ею всю жизнь. Как-то в его присутствии и при мне отец рассказал своему знакомому о толстовском совете — не запрещать детям охотиться. Дед вмешался: «А я бы еще добавил: а запретишь, так пускай и мяса не жрут, а то получится ханжество; пусть мол, убивает Черт Иваныч Веревкин, а они будут только кушать». Папин отец, больной, измученный многолетними страданиями, от нас, детишек, был довольно далек, хотя и жил в нашей семье. Подлинным, в полном значении слова, дедом стал для меня дедушка Дунаев. Я его крепко любил, а он мне отвечал тем же, во всяком случае уделял много внимания. Появившись на свет в Москве, я родным своим городом считаю Воронеж — родину многих поколений Русановых, где прошла большая часть моего детства, юность, первые годы самостоятельной жизни. Там я учился, обзавелся семьей, получил подготовку как хирург, а еще много раньше — как охотник. Мне повезло. И в том, и в другом деле моим наставником был отец, лучший из известных мне учителей. Его имя и заслуги как врача, ученого, педагога и общественного деятеля известны в медицинских кругах; здесь же я хочу обрисовать его как охотника. «Специальностью» папы была охота с легавой собакой. Тогда этот вид спортивной охоты был распространен гораздо шире, чем сейчас, редкий охотник-любитель не имел подружейной собаки. Но ни в умении натаскивать ее, ни в охоте с ней отцу не было равных среди воронежских охотников. Охоту с гончими он любил меньше и знал хуже, переходил к ней, когда почти исчезала надежда найти в лесу хотя бы одного запоздавшего при отлете вальдшнепа, а в болоте — последнего гаршнепа. Уткой отец не то чтобы пренебрегал, но считал охоту по ней малоинтересной — ведь участие собаки сводилось к отыскиванию упавшей птицы. А красивая работа легавой — ее поиск, потяжка, стойка — была для папы настолько важна, что без нее охота обесценивалась. За неимением лучшего он мог с удовольствием отстоять вечерний утиный перелет, но «вытаптыванием» с подхода или скрадыванием уток никогда не занимался. Ценной добычей для него утка стала после того, как начались трудности с питанием, особенно ощутимые в его многочисленной семье. С 1917 по 1922 годы за наш стол садилось десятьдвенадцать едоков, а в тот период каждый кусочек мяса представлял большую ценность. Возвращаясь с охоты, приходилось подсчитывать, сколько порций или, как мы называли, кусков лежит в ягдташах. Кряква котировалась как четыре куска, чирок, вальдшнеп — как два, бекас и прочая болотная мелочь — как один кусок. Я же никогда не относился к утке свысока, а добывание кусков заставило смотреть на нее очень уважительно. Такое отношение еще более укрепилось со временем, когда оказалось, что есть способы охоты на уток, требующие особого, и не простого, мастерства. Но в первые семьвосемь лет моей охотничьей выучки основными объектами охоты были красная дичь (бекас, дупель, гаршнеп, вальдшнеп) и перепел, в меньшей степени — коростель. Изредка попадались серые куропатки; чтобы найти их порядочно, нужно было ехать далеко, в южные уезды Воронежской губернии. Тетерев в малом числе встречался еще к северу от Воронежа, но охранялся законом. Весною отец охотился только по вальдшнепу на тяге. В мои детские годы уже запрещалось весною стрелять вальдшнепа из-под собаки, хотя соблюдение запрета контролировалось слабо и он нарушался многими. Вспоминается рассказ одного знакомого: охотясь весной с собакою, он был встревожен звоном колокольчика, решил, что через лес проезжает становой, исправник или другой полицейский чин и поспешил убраться подальше от дороги. Ломится по кустам, чуть не бежит, а звон все ближе... Оказалось, что колокольчик был привязан к ошейнику собаки другого такого же браконьера. О весенней охоте с подсадной (по-воронежски — криковой) уткой отец, вовсе ее не зная, отзывался резко отрицательно, считал, что она полностью лишена спортивного интереса, слишком легка и, главное, чревата гибелью самок. Наш единственный в моем детстве выезд на такую охоту еще более укрепил его в этом предвзятом мнении. Только через двенадцать лет мне, уже знатоку охоты по весенним селезням, удалось показать отцу, сколь она увлекательна, если овладеешь ее правилами и приемами. Я тогда доставил ему большое удовольствие, но оно было слишком запоздалой и ничтожной данью благодарности за все, что он некогда сделал для меня. Мне не исполнилось еще семи лет, а папа уже нередко брал меня с собою на охоту. С восьмилетнего возраста и стал почти обязательным его спутником, вначале, разумеется, весьма обременительным. Ему я полностью обязан своей квалификацией охотника с легавой собакой. Другие виды охоты я освоил позже без его помощи и довольно поверхностно, так что только в охоте с подсадной уткой, манком и чучелами могу считать себя мастером. От отца заимствовал я и методику обучения будущего охотника, начиная с детских лет; потом мне не раз пришлось ее с успехом применять, особенно при воспитании своего собственного сына, ныне одного из ведущих советских охотоведов, охотника с большим и разносторонним практическим опытом и, вероятно, единственного в СССР доктора биологических наук, удостоенного этой ученой степени за диссертацию на чисто охотоведческую тему. Воспоминания о том, как отец учил меня, а я — сына, заставляют от всей души приветствовать введенный ныне порядок, при котором право иметь ружье и охотиться достигается не только успешной сдачей охотминимума, но и обязательной практической стажировкой без ружья под руководством опытного охотника. Приходится признаться, что условия, в которых проходило мое обучение, были много благоприятнее современных. Требовалось всего двадцать-тридцать минут ходьбы, чтобы от нашей воронежской квартиры выйти на реку в пойменные луга, где особенно во время осеннего пролета водились бекас, коростель, гаршнеп. За час с небольшим можно было дойти пешком до городского (позже — институтского) леса, весной постоять там на тяге, а осенью найти вальдшнепов, иногда большой высыпкой. Тем более перспективны были выезды по железной дороге не далее шестидесяти километров от города. Сейчас все это — далекое прошлое; в том же Воронеже, не говоря уже о Москве, обучение охоте (если не превращать его в формальность) представляет гораздо большие трудности и для ученика, и для наставника. Но я, как и те, кто предложил и ввел новые правила, не вижу другой возможности упорядочить спортивную охоту, сделать ее важным фактором рационального использования охотничьей фауны нашей Родины. Конечно, пережитые мною особо добычливые охоты отошли ныне в область истории. Но хочу надеяться, что совершенствование ведения народного, в частности, охотничьего хозяйства со временем вновь сделает их доступными.

Новосибирск
1752
Голосовать
Комментарии (5)
Новосибирск
24519
Хороший рассказ.
0
Башкирия город Сибай
6691
Жизненно....
0
Омск
2
"И вот, постепенно теряя настоящее, не имея надежды на будущее, я все глубже погружаюсь в минувшее" - со временем каждому из нас придется это осознать и принять ........

Спасибо, душевно!
0
Новосибирск
1752
Рад что всем понравилось.
0
НОВОСИБИРСК
19426
Жаль, что мы-охотники придём также - к этому.
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх