Муравей
Какое полное имя у этого человека мало кто знал. Хотя личностью в масштабах нашего городка он был незаурядной и известной. В ходу было прозвище. И стоило произнести кому-то: « Смотри, Муравей полетел!». В голове мгновенно рисовалась картинка не всем известного насекомого, случайно свалившегося с ветки березы и потому отправившегося в полёт, а совсем другая. Сейчас, по прошествии двух десятков лет я чётко представляю его небольшую, но крепкую фигурку, оседлавшую мотоцикл с головой вращающейся почти на триста шестьдесят градусов, а на голове танкистский шлем с развивающимися по ветру не застегнутыми боковыми частями.
Темперамента этот человек был тоже незаурядного. Разговаривал очень быстро, двигался так же. На месте усидеть он не мог, в нем была огромная потребность двигаться и что-то делать. А голова всегда вертелась с целью увидеть что-нибудь плохо лежащее. Нахальным вором он не был, но был мужиком очень хозяйственным. Благо, в те времена всякого разного добра кругом лежало много и человек, если у него были цели и желание, мог все это использовать, не считаясь вором. Не даром ходила в то время поговорка: «Всё кругом колхозное, все кругом моё».
Оставим на время Муравья и поговорим про охоту. 1990 год, осень, я обладатель новенького студенческого билета одного из институтов в Омске. Рад этому? Да, конечно! Но… Радость омрачена одним обстоятельством – уже сентябрь перевалил свою вторую половину, уже целые пряди листьев на березах стали желтыми, а я еще не был на охоте. Вот такой вот червячок, а как же сильно он точит и точит душу. К тому же помимо студенческого билета, я обзавелся в этом году и ещё одним билетом – охотничьим. Теперь я официально - охотник с билетом и разрешением на ружьё. Опять же радостное событие, но, к сожалению, я далеко от своих родных мест. Мы – первокурсники убираем картошку в одном из омских сёл. А я всей душой рвусь отсюда и ищу возможность любыми путями это сделать, но пока такой возможности нет. Не удирать же, в самом деле, из-за охоты, а вдруг еще отчислят за это из института.
Когда чего-то очень-очень хочешь, по-настоящему, всей душой то это сбывается. Может не сразу, но сбывается. Куратор нашей группы сказал, что уборку мы закончим 20 сентября. А занятия начнутся первого октября. Сказать, что я был счастлив, значит, ничего не сказать. У меня было почти десять дней впереди! А если прихватить ещё и день-другой октября, то и того больше. Двадцатого едва дождался вечера, но автобус сломался, и нас пообещали увезти в город только наутро. Нет, столько ждать было выше моих сил. Сколько там у нас до дороги, где ходят автобусы в город, от деревни – двенадцать километров? Ну, это для меня тогдашнего восемнадцатилетнего спортсмена-разрядника, не расстояние. Сговорившись с одним из новых товарищей, согласовали вопрос с куратором и, повесив сумки на плечи, собрав на себе удивленные взгляды одногруппников, подались в сторону трассы.
Уже ночью колеса поезда мерно отстукивали подо мной стык за стыком. Железнодорожный вокзал Омска – железнодорожный вокзал Петропавловска, автовокзал и ближе к обеду двадцать первого сентября «ура!» - я дома. Значит, успеваю на вечернюю охоту на гуся! Вот оно – счастье!
Конец сентября – золотая осень, сказочная пора на моей Родине. С ностальгией вспоминаю те времена, когда наш городок был пропитан запахом хлеба. Этот запах с примесью запаха полыни приносил ветер с полей, излучало осеннее солнце. Полные грузовики зерна двигались и двигались в сторону элеватора. А на берегах Ишима, что ласково полукругом обнимает прижавшуюся к нему Береговую улицу, кудрявые шапки ив пожелтели и смотрелись в тихую прозрачную воду. Длинные узкие желтые листья, что упали вниз, медленно кружились в последнем вальсе в тени ив, а где-то там, в глубине омута стояла голодная пятнистая щука, спрятавшись за корягой, и ждала зазевавшегося или оглушенного струей переката чебака. Эх, со спиннингом бы в эту пору, да к перекату, похлестать тихие воды Ишима леской с ложкой на конце. Вытянуть бы на воздух зубастую. Но чего-то я отвлекся – какая может быть рыбалка, когда где-то совсем рядом есть дикие гуси.
Родителей дома не встретил, они на работе, ничего страшного увидимся вечером. Быстрый обед, ружьё, патроны, профиля, бинокль с собой, завёл мотоцикл и быстрей к гусиным местам.
Гуси в этот день кормились на поле, рядом со станом бригады Ивана Петровича Буняка, давнего приятеля моего отца. Был повод пообщаться, подъехал я к стану, увидел бригадира. Весь состав бригады был в поле, комбайны добивали дальний край поля, собирали пшеницу, сваленную предварительно в валки. А бригадир съездил в ближайший аул, купил барана. На вечер в бригаде намечался праздник – конец уборки урожая. Это поле было последним из всех тех бесчисленных гектаров полей, что расположились многими клетками в округе. «Повезло в этом году с погодой, за сентябрь ни одного дождя не выпало. Да и техника, на удивление ломалась редко» - похвалился мне дядя Ваня. Потом добавил: «Гуся позавчера приперло валом на Жаркен, вот третий день здесь кормится. Так что вовремя ты приехал». Мы немного пообщались, дядя Ваня сослался на занятость, привязал барана к березке ждать до вечера своей незавидной участи стать едой, «Москвич» поставил рядом, пересел на «ЗиЛ» и быстро поехал к ближайшему «Енисею» призывно мигающему желтым маячком о переполненном бункере. На стане никого не осталось.
Я одновременно с дядей Ваней поехал на другой край поля, спрятал мотоцикл в копну. Гуся действительно было много. Тысячи белолобых падали и падали на поле. Только не к моим профилям, а пролетали дальше и садились практически к комбайнам на необмолоченные валки. Конечно, на валках кормиться им было проще, но поражало другое. Они подпускали комбайн, подбирающий очередной валок почти вплотную метров на пятьдесят, а может и того меньше. Затем взлетали, делали круг и садились снова, причем только на необмолоченные валки. Вот такая неспокойная кормежка с валков им нравилась больше, чем спокойная на уже убранном поле. Таким образом, комбайны отжимали и отжимали гусей к краю поля. Надежд на удачную охоту у меня было мало. Поэтому я просто наблюдал в бинокль за гусями, комбайнами и окружающим миром. И ещё строил планы на завтрашнее удачное охотничье утро.
Пора бы нам уже и вернуться к главному герою нашей истории. А вот собственно и он. Сначала появилась пыль вдали на дороге. Между полей ехал мотоцикл без коляски. Дорога шла мимо стана бригады, и небольшой участок её был скрыт от меня тем самым березовым леском, возле, которого мы говорили с дядей Ваней. Дорога ещё являлась ближайшим путём из нашего городка в село Рясиинку. Нужно кому-то в Рясинку или, наоборот, в наш райцентр и погода в этот момент сухая – езжай напрямую, десять километров и ты на месте. Ну, а если дождь, распутица, метель и прочее – тогда уж в круговую по асфальту. Мотоциклист проехал без остановки стан бригады, поравнялся со мной. От нечего делать я навел на него бинокль. Это был Муравей на своем видавшем виды, но исправно возившем своего хозяина «Восходе». Он ехал быстро – дорога позволяла, да иначе он и не умел. Всё тот же танкистский шлем венчал его голову. «Муравей в Рясинку мышковать полетел» - подумалось мне.
Шум мотоцикла стих вдали, пыль осела. А гусь всё летел и летел на поле. Прошло немного времени. Со стороны Рясинки вновь показался мотоцикл Муравья. И в этот момент я услышал белолобого гуся где-то рядом со мной. Про Муравья я моментально забыл. Звук голоса ближе и вот вижу со стороны Жаркена, над полем кружит большая стая белолобиков, а от неё отделился и летит ко мне одиночка. Вот любопытный, однако! Не захотел быть в такой большой компании, лети ко мне на выстрел. На подлёте к профилям он снизился до предела, выпустил лапы, начал тормозить и садиться. Сесть я ему не дал. Вскинул ИЖ-58, первым позорно промазал, а вторым всё же взял. Какая радость, есть гусь, хотя я и не рассчитывал на это!
Гуся подобрал, услышал звук удаляющегося мотоцикла. Взял бинокль, осмотрелся – гуси больше не летели. Комбайны отжали гусей на край поля и те перелетели и кормились на соседнем. Посмотрел в бинокль на удаляющегося Муравья – как-то он не так выглядел. И хоть пыль застилала мне обзор, разглядел, что на мотоцикле едут двое. Странно, ещё подумалось мне, когда до налёта гуся он ехал со стороны Рясинки вроде был один. Хотя, может, я не разглядел толком. Наверное, за кем-то в Рясинку ездил. Больше гусей я в тот день не взял. Сел на «Минск» и уехал домой. Отец вечером подробно расспросил про охоту, я ему всё поведал.
Продолжение этой истории, я узнал позже, когда приехал домой на каникулы зимой. Отец встретил в начале зимы Ивана Петровича, а тот спрашивает: «Андрей ничего подозрительного возле нашего стана не видел когда был на охоте?» Отец ответил, что я ничего не говорил. На вопрос, что случилось Иван Петрович рассказал, что поле доубирали, возвратились все на стан делать бесбармак из барана, а барана то след простыл. На стане никого не было, все кто работал на поле, видели, что никто по дороге не проезжал кроме Муравья и меня. Я со стана уехал одновременно с Иваном Петровичем, да и мотоцикл у меня без коляски. Остаётся один Муравей, но он на «Восходе», а эта техника тоже без коляски, не мог он никак увезти барана, не мог.
Долго Иван Петрович ломал голову над этой детективной историей. Раза три при встрече допытывался у Муравья, куда же делся баран. Но тот только пожимал плечами и отнекивался. Так бы и осталась тайной покрытой мраком история исчезновения барана, если бы не попал на чьей-то свадьбе Иван Петрович с Муравьём в одну компанию. Там он устроил Муравью последний допрос с пристрастием. Типа скажи, не томи душу, ничего тебе не будет, если это твоих рук дело. Мне барана уже не жалко, я в тот же вечер купил в ауле другого, праздник мы всё-равно отметили. Просто не могу понять, куда баран мог деться? То ли хмель развязал Муравью язык, то ли он хотел похвастать своей находчивостью, то ли знал, что если Иван Петрович слово дал, что ничего ему не будет, то слово сдержит. В итоге, раскололся Муравей.
Ещё по пути в Рясинку острый глаз Муравья увидел и барана, одиноко привязанного к березке и пустой стан и даже телогрейку, брошенную под деревом. И тут же его мозг начал усиленно работать, над тем, как же барана технично увести из под носа работающей в поле бригады. И так его мысль эта терзала, что, даже не доехав до Рясинки, он повернул обратно с готовым планом экспроприации барана. Подъехав к стану, он остановился на дороге, сделал вид, что что-то случилось с мотоциклом. Отцепил от мотоцикла шлем для пассажира. Мотоцикл остался на дороге, Муравей же метнулся к леску, быстро отвязал барана. Промасленную брошенную телогрейку одел на барана, просунув передние копыта в рукава, застегнул на брюхе пуговицы, на голову барану одел шлем. Пассажир был практически готов к путешествию. Затем баран в вертикальном положении был привязан веревкой к груди Муравья. Так он превращался автоматически в водителя мотоцикла. И два седока на мотоцикле уехали. Так никто ничего и не заметил.
Только Иван Петрович, когда ехал на груженном «ЗиЛу» от комбайна на ток, и я, про себя отметили, что Муравей возвращается из Рясинки с пассажиром, хотя чего уж тут удивительного. Обычно слухи по нашему городку распространялись быстро, но то ли не попались Муравью на его обратном пути встречные машины, то ли доехал он до ближайшего леска и дождался темноты, то ли поступил как-то иначе. Но рассказов о диковинной роже кучерявого пассажира мотоцикла Муравья по городку не ходило. А может, Муравей ради славы всё это придумал? Тогда куда же делся баран и откуда взялся второй пассажир мотоцикла?
А может, не было и самой истории? Нет, насколько я помню – история точно была…
Так, что вполне у тебя правдивая история:)))))
