Чудо юдо или откуда что взялось
В. Максимов. Сентябрь-октябрь 2014 ©
Чудо – юдо, или откуда что взялось.
Бросить охоту, как бросить курить, пытаются многие, да не у всех это получается. Но я, как человек волевой и решительный после двадцатилетнего стажа, бросил… Курить, разумеется. А вышло вот как. Не мог добыть лося. Зверь уходил еще до того как его удавалось перевидеть. Мудрый пасечник Тимофеич (знакомый читателям по моим рассказам) сказал, между делом: - «Лось, запах табака чует за километр. Не покури и добудешь» Послушался я его совета. Полсуток не курил. Пошел скрадывать – добыл. Еще сутки не покурил - добыл второго. Удача это была или совпадение, в детали особо не вдавался, но пагубную привычку оставил раз и навсегда.
Правда, первые три безникотиновых года часто снился сон. Меня расстреливают, и звучит фраза о последнем желании.
Говорю: «Дайте закурить». Первая затяжка, голова поплыла, просыпаюсь с облегчением – « Слава богу, во сне».
Охоту, оказалось, бросить намного сложней. За долгие годы она стала частью тебя, частью твоих приятелей, частью жизни твоих домочадцев, желающих традиционного ни пуха, ни пера, провожая главу семьи до машины.
Но после юбилея и выхода на пенсию решил. Всё! Хватит длительных охот, перетаскивания мяса, тяжелых рюкзаков, ночлегов, где придется. Оставил для поддержания физического и эмоционального долголетия утиную охоту и сучонку - лаечку Тукайских кровей из Зырянского района.
Линия этих собак особая. Отбирали их не для экстерьера, выставок и испытаний, а для добычи мяса лося. Кто был с мясом, тот выжил. И не количество завитков хвоста, ни формат, ни высота в холке, а рабочие качества являлись главным критерием отбора. Мне посчастливилось выхватить кобелька лет пяти из Тукайских собак. А у меня уже подрастал кобель своих кровей, которые я вел очень тщательно, не допуская сторонних случайных вязок.
Ну и конечно проявилась ревность. Мой кобель, набрав силу, давил пришлого. А тот тоже был не из робкого десятка. В общем, на охотах получались сплошь одни разборки и драки. И как следствие рваные уши и прокушенные лапы. Устал я от постоянных конфликтов и испорченных охот. Повязал Тукайского кобеля и, оставил себе сучонку. А его подарил знакомому егерю. От рыжей пары родилась всего одна самочка, черно-белая, да еще с крапом на передних лапах, как у спаниеля. То есть, порок на пороке. Подросла она, взял её на утиную охоту. Никакой реакции на птицу! Как бы, не царское дело с уткой возиться. Подранков из травы носом выталкивает, но из воды - доставай сам. Апортировку битой птицы, вообще считала оскорблением. Еще и посмотрит с укоризной: «Хозяин, ты что спятил». Но, куда деваться, генофонд надо беречь, мало ли что.
Мой же кобель, стал скотинником и, пришлось его усыпить.
Себя перестал рвать на промысле, и собаке предоставил возможность жить по «человечески» без привязи, без голодовок. Спи, где хочешь, гуляй, сколько хочешь, сама ходи на охоту.
Уходила надолго, приходила вся грязная, нос в земле, где и чем занималась неизвестно, но глаза были счастливые. «Значит, живет по-человечески» - думал я.
Только физиологию, как шило в мешке, не утаишь. Наступили «критические дни», а попросту первая пустовка. Дав себе слово создать собаке человеческие условия, не запер ее в вольер, не посадил на цепь. Решил, будь, что будет, пусть сама выбирает.
Был ли выбор, была ли собачья любовь, не скажу, но от женихов отбоя не было и, снег во дворе заимки был утоптан как на танкодроме. А местами, будто клюквенным морсом забрызган. Но на удивление, вели они себя пристойно. Быстро исчезали при моем появлении и покорно ждали отъезда за забором, для продолжения рыцарских турниров.
Однажды только, часа в два ночи, оставшись на заимке, услышал вопли, открыл дверь и включил дворовый прожектор. Предстала передо мной такая картина. Моя лайка и очередной жених только что освободились от замка и вылизывались. Я прикрикнул на кобеля, мол, пошел отсюда. А он, оскалился и бросился в мою сторону. Такой наглости я не ожидал: «На хозяина клыки оголять!!! Сейчас я тебе покажу, кто здесь главный» - бормотал я, пританцовывая босиком на холодном полу.
А забавлялись они у забора, вдоль которого была выложена поленница, метрах в двадцати. Зарядил двустволку бекасинником (самая мелкая дробь), открыл дверь и всадил заряд в поленницу, в метре от его хвоста…
Дыра в заборе была только одна, на противоположной стороне участка. Все желающие кобелировать просачивались через нее. Других путей отступления не было.
Зять, неизвестного рода и племени, непонятной породы, как индеец, издал горловой клич и помчался через двор впереди своих ушей. Однако, с первого раза, как шар у плохого игрока на биллиарде он в «лузу» не попал и грохотом озвучивал свое продвижение сквозь забор. Наконец ему это удалось, наступила тишина. Но позже, сколько бы я не вглядывался в зятьев, наглеца среди них не увидел. Раз и навсегда, вероятно, отбил ему охотку навещать невесту.
Но, как известно, всему хорошему приходит конец. Моя лайка повязалась. Двор заимки покрылся чистым снежком, все успокоилось. В положенный срок собачка округлилась, образовались грядки сосков. А во второй половине января появились на свет шесть рыжих лохматых рукавичек. Три кобелька и три сучонки. Как на заказ. Никаких удобств, в виде конуры или утепления места щенения я не делал. Она сама выкопала нору под полом летней кухни. Мое участие ограничилось только охапкой сена, брошенной сверху.
После месяца жизни в логове, перевез семейство в вольер своей ветеринарной клиники для наблюдения за результатом классической собачьей свадьбы и раздачи потомства. Компания получилась активная, громкоголосая и постоянно бегающая за мамкиными сосками. Но мать, только одному отдавала предпочтение и, только ему позволяла, лакать из своей чашки. Остальных отшвыривала и довольно болезненно прикусывала. Я начал присматриваться к этому кобельку и, не удержался, решил оставить его себе.
Осмотрел щенка, пороков развития не обнаружил, только на языке были синие пигментные пятна, как у собак породы Чау-чау.
«Вот так коктейль получился!!!» – не переставал удивляться я.
Остальных раздал. Как только они остались с мамкой вдвоем, вернул их на заимку в родное гнездо. Подрос чудо-юдо, названный Малышом.....
Проявилась нехорошая черта таскать ботинки, тапочки на середину двора и там с ними забавляться. Я думаю, что это было способом обратить на себя внимание и напоминать о себе. Понятно, что комментарии в его адрес были нелестными, так как приходилось прыгать на одной ноге, чтобы добраться до второго башмака.
Начались огородные дела и, клумбы с грядками в результате игр основательно затаптывались. Пришлось и мамку, и сынка, посадить на цепи. И вот, как-то приехал, и не обнаружил ни цепи, ни ошейника, ни щенка. Пропал Чудо-юдо. А спустя месяц, воскресным утром увидел в углу маленького огородика заимки около той самой дыры скромно сидящего собакена, повиливающего хвостом, как бы спрашивающего, можно ли ему войти, не забыли ли его тут, пустят ли обратно? Это был как гром среди ясного неба. Откуда? Как? Где он столько времени пропадал? Хотя я проплывал на обласке вдоль берега озера заросшего тальником и звал, надеясь, что он зацепился цепью и сидит где-то в кустах. И по дороге проезжал не раз, останавливался, и тоже звал. Честно сказать, уже оставил надежду и смирился с потерей, хотя, в сущности, невелика она была. И вот Малыш вернулся. Худой как велосипед, без следов ошейника на шерсти. И был он посажен на привязь повторно, и накормлен. Главное, что пес сам подошел ко мне, и покорно дал надеть веревочную петельку , а наевшись, глубоко вздохнул, залез в конуру и уснул мертвым сном. Невольно вспомнишь Грибоедовское «Когда ж постранствуешь, воротишься домой, и дым отечества нам сладок и приятен».
Скольких собак я ни держал, но ни разу не видел, чтобы ели они с такой жадностью. Порцию Малышу несколько дней не увеличивал. И кормил сухим кормом для чувствительного желудочно-кишечного тракта. На удивление он быстро выправился. Но жадность к пище осталась. Где-то я читал, что путешественник после перенесенного голода всю оставшуюся жизнь, будучи уже состоятельным человеком, прятал под матрац куски хлеба. И примирился с тем, что жадность к еде у Малыша останется надолго. Вернулся, значит, пусть живет.
Открылась охота по перу, и я взял Малыша с собой на озеро. В обласок, Чудо-юдо пришлось затаскивать и привязывать на короткий поводок к алюминиевой трубке-распорке. Успокоился он только после шуршания пакетика с лакомством.
Отплыли от берега, я отвязал Чудо-юдо и предоставил ему возможность самому решать, что делать дальше. Пес, однозначно, думал… Понимал ли он, что такое вода не знаю, но кобелек несколько раз лакнул из-за борта и стал осматриваться (от мостков мы уже отплыли достаточно далеко). Его решению я поразился. Пес прошел в нос и лег, положив голову на обшивку борта. « Надо же, и откуда что взялось?»
Решил проверить его отношение к звуку ружья. Выстрелил по утке, вылетевшей из камышей. Никакого испуга или паники.
« Молодец парень» – похвалил я Чудо-юдо про себя. Однако, только подплыли к полосе прибрежного телореза, он встал на нос, уперся лапами в борта, побалансировал и прыгнул вперед и, с головой ушел под воду. До берега еще было метров десять. Я застопорил ход и стал наблюдать, что мой герой будет делать дальше. Пес спокойно направился к берегу, и самое интересное, плавучие растения он не раздвигал грудью, как это делают другие собаки, а шагал по ним, высоко поднимая лапы и так ловко у него это получалось, практически, без всяких усилий.
А я знаю случаи, когда собаки, особенно спаниели, выбивались из сил и тонули на Обских водоемах заросших телорезом. Знакомый охотник, дед Воробьев, спаниелей, вообще, называет «понарошечными собаками». Но это к слову, хотя есть в этом доля правды.
Осмысленная работа Малыша началась с первого дня нашей совместной охоты, спокойно, без лая и видимого азарта. Как будто в прошлой жизни пес занимался только утками. Подранков он выгонял на чистую воду и потом плыл за битой птицей. В петельках ягдташа скопилось 7 уток добытых за день. Единственное что можно было назвать эмоциями, которые он позволял себе, это тоненькое взлаивание у обитаемых ондатровых нор.
Начались наши охотничьи будни. Под звук шуршания пакета с лакомством, пес сам забирался в обласок, за что получал несколько крекеров. И уже, когда я приставал к берегу он спокойно спрыгивал и ждал меня. Команда - «Пошли» - и мы направлялись к соседнему озерцу, излюбленному месту кормежки и дневного отдыха уток. Дальше 20 -30 метров он не отдалялся. А вскоре самостоятельно стал переходить на противоположный берег, и получалось, что мы обрабатывали обе стороны узкого озера, то есть, кружить надобности уже не было. И следующий прием охоты, который мы без труда освоили: я высаживал его на берег большого Спасского озера, а сам плыл на обласке вдоль, по чистой воде, Малыш же, вровень , не уходя вперед, обыскивал береговую растительность. Потом я приставал в удобном месте и звал его, шурша пакетом. Пес спокойно, с чувством собственного достоинства забирался в обласок, подходил, получал лакомство и отправлялся на свою лежанку в носу лодочки.
Я боялся спугнуть дуновение надежды, что Малыш прирожденный утятник, но с каждым днем совместных охот убеждался все больше и больше - мне крупно повезло. Начал его приучать к командам жестами, показывая направление движения. И это оказалось не проблема, он понимал меня по взмаху руки. Вода в озере в сентябре уже холодная, но какого-то нежелания доставать уток у Малыша не наблюдалось.
Находясь в обласке, при падении утки на воду после выстрела, он никогда не вскакивал, не метался, не скулил, а спокойно ждал, когда мы подплывем и, если лежа, мог дотянуться до птицы, брал ее аккуратно с поверхности воды, клал сбоку от себя и тщательно обнюхивал…
- Случайность это, или закономерность? - задавался я вопросом о рабочих качествах Малыша.
Раньше по тайге были разбросаны деревни без наземного сообщения с Большой землей. И в них жили собаки, которые обладали устойчивым и сильным охотничьим инстинктом. Любую бери и будешь с добычей. К сезону промысла селения пустели, все собачье поголовье забиралось в тайгу, неспособные к охоте, безжалостно выбраковывались. Оставшиеся, после сезона собаки, возвращались и продолжали жить в свободном выгуле.
Вероятно, я столкнулся со случаем устойчивого охотничьего инстинкта, универсальной собаки, каковой является лайка. И, почему-то, вспомнилась фраза северных охотников Томской области. - « Вашим городским собакам рабочие бы качества наших, а нашим - экстерьер ваших». Но как-то вот, не срастается одно с другим.
А порой встретишь собаку, и смотреть то не на что, а окажешься свидетелем ее рабочих качеств, удивлению и восхищению нет границ. И забываешь про хвост не в два кольца и, про вид неказистый, и становится она тебе дороже всех породных собак, тем, что доставляет радость и удовольствие на охотах.
