"Тополя".Автор Сергей Дианов.
Деревня как деревня, сколько их в Архангельской губернии таких вот крошечных, уютных для жизни людей. И писать бы вроде не о чем, всем все известно, если бы не один интересный, на мой взгляд, случай.
Два молодых парня сидели за столиком у коммерческого магазина и тихо-мирно глушили водку. Вид у них был ужасный, водка не брала, и поэтому по окончании одной бутылки, тут же появлялась новая, так как до магазина – рукой подать. Пацанята кружились вокруг них стайкой воробышек и нет-нет да и получали от взрослых то шоколадку, то чипсы, а кто чуть постарше – глоток пива. Деревня небольшая, всегда все у всех на виду: если горе случиться, то принимают его все, от мала до велика, ну, а если радость потревожит, тоже на всех одна.
Горе, у парней было вот какое.
Год назад в этот день их лучший друг Ванька (в том, что лучший не было сомнений по их виду и выпитой водке) ушел из дома в тайгу. Ушел один без оружия, без собак, без провианта. Ушел, чтобы прожить целый год в лесу без встречи с людьми. Любой нормальный человек вправе сказать, что у Ваньки не все дома, и грех тут не согласиться. Но в том-то и дело, что Ванька среди этой тройки был самым головастым. И ушел он после спора между ними. А спорили они о том, что в северной тайге не прожить долго без благ цивилизации, то есть, в первую очередь, без оружия, сахара, соли, ну и, конечно же, без хлеба. А Ванька сказал, что можно. Долго они колотили себя в тот день кулаками в грудь, а на утро следующего дня мать Ваньки прибегает к Ваське и Вовке с листком бумаги, на котором написано: «Я ушел, извините, не ищите, буду ровно через год. Ваш Ванька». Год прошел, а Ваньки нет.
- Это ты, Вован, виноват в том, что Ванька ушел неведомо куда.
- Да ты сам еще больше виноват, кудахтал: «невозможно, невозможно» - отвечал Вовка, – да я тебе сейчас за это врежу так, что шары из глазищ выскочат.
Водка есть водка, она кого хочешь, с ума сведет. Вот и у ребят снесло верхнюю думающую часть головы. И понеслось, разделись они по пояс, здоровущие, под два метра ростом, плечи не обхватить, и все это обвешано мощными мышцами, ну вылитые братья Кличко. Вот один другому как шарахнет по лицу, а после такого удара и бык бы, наверное, на коленки пал, и понесло мужика на забор, за воздух хватается руками, да разве удержишься за него. А за спиной - забор тети Клавы. Он уже лет пять, как сгнил, а заменить-то некому: без старичка живет. Ну и рухнул заборчик под Васькой. Пацанята, что рядом были, заспорили, встанет или не встанет Васька. Васька встал, здоровый битюг, и как саданет Вовке, а тот на стену магазина спиной пошел, стена не забор, выдержала, но на грохот выбежала хозяйка и заголосила на всю деревню:
- Убивают, убивают!
А парни разошлись не на шутку, мутузят друг друга, не жалея, лица в крови, кудрявые головы еще больше растрепались, страшно смотреть. Вокруг уже собралась куча зевак, в том числе и взрослые мужики. Бабы кричат на них, чтобы разняли парней. А те:
- Да мы чего? С ума сошли? Да задень сейчас их, убьют и глазом не моргнут.
Прибежал участковый, фуражкой машет, орет:
- Посажу! Расходись!
А те, кроме друг друга, никого не видят. Да и вообще, когда тополя дерутся, лучше на это смотреть со стороны, тут хоть бой и не за чемпионский титул, но посмотреть ест на что.
Тополями прозвали их за высоченный рост да за кудрявые волосы на голове. Ванька-то был подстать им, такого же роста, кудрявый да красивый. Когда эта троица по деревне вышагивала, бабы всегда им вслед хихикали и меж собой вели разговор, что не братья, а как друг на друга похожи. Батька-то один. Васька, Вовка и Ванька родились в один год от разных матерей месяца через три друг за другом. И поговаривают, что со всеми тремя с разницей в несколько месяцев гулял Мишка Тополев. Ох, и гулена был мужик! Сколько баб в грех ввел, и ростом он под два метра, и голова кудрявая, и красавец писаный. Поставь всех четырех в ряд и у всех сходство найдется.
Но, между тем, вернемся к событиям у магазина. Тополя подустали, крови кругом видимо-невидимо, под глазами синяки.
- Может, хватит, Вась, побряцали кулаками, всю деревню на уши поставили, - взмолился Вовка.
- Да я тоже думаю, хватит, - ответил Васька.
Парни сели за столик, опрокинули по стакану водки, обнялись и заплакали. В это время к ним подбежали три сестрицы - невесты парней, старшей Юле – 19, Танечке – 18 и Машеньке – 17. Платочки вытащили, слезки выпустили, утирают парней, ругаются. А Васька Вовке:
- Ванька все равно (цензура), – Машку без жениха оставил.
У парней была договоренность, как только Машеньке исполнится 18 лет, они сразу все вместе сыграют три свадьбы. Друзья были, сейчас таких ох как редко сыщешь. Жили вместе, охотились и рыбачили вместе, любили рядом, и все Ванька испортил.
Чем дальше уходил Иван от лесовозной трассы, тем спокойнее сердце справлялось с нагрузками. Побуянило в начале дороги немного, и было от чего. Впереди большой знак вопроса, сзади мать, друзья, двадцать с небольшим лет более-менее спокойной жизни. А вдруг не получится? Лето, ладно, а зима с ее не сладкими морозами, опозорится только. Болтуном на деревне прослыть, все равно, что в дерьме искупаться. Ермак набитый всякой всячиной придавливал к земле, а болота с такой быстротой высасывали силы, что после каждого приходилось немного отдыхать. Изнуряющий дневной переход, и вот оно зимовье или, как парни нежно называли его, «наша Благодать». Избушка, срубленная из отборного сосняка 5х5 с пристройкой 3х5, с банькой, в нескольких шагах от которой шумит, не переставая, лесная речка. Захмелеешь тут от одного только запаха тайги, от свободы, которая нежданно-негаданно вдруг так нежно наваливается, и нет никакого желания стряхивать ее с себя. Комаров и тех пока нет, солнышко заигрывает, выглядывая из-за туч и предлагая раздеться, но это лишь игра: май на севере, это что март на юге, к полудню - пригреет, к полночи – подморозит.
Утолив голод и жажду, Иван свалился на нары, укрылся одеялом и не стал сопротивляться сну. Проснулся в два ночи, поеживаясь от холода, накидал в печку дровишек, улегся и вдруг ощутил, как голова наполняется тревогой, - эйфория от происшедшего кончилась. Колбаски, которую он взял в дорогу, завтра уже не будет, всевозможных круп, супов, сахарного песку, муки, соли хватит на месяц. А как гласит поговорка: «любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Ну, есть, конечно же, вариант: пожить в лесу недельки две и вернуться домой, как ни в чем не бывало, перевести все в шутку. Иван похолодел от этой мысли: «Отступить? Да лучше, умру». Мысли накатывались одна за другой: жить здесь никак нельзя. Парни завтра будут к обеду тут и так мне накостыляют, что мало не покажется. Во времянках перезимовать будет очень сложно, а значит, надо уходить отсюда километров за двадцать, строить избу, да не где-нибудь, а у очень рыбного озера. Таких озер в нетронутой и необжитой тайге полно.
Схема этих мест была у Ивана в голове, и он начал перебирать, куда же двинуться ему, глупому и неразумному. Выбор пал на почти неизученный участок тайги, по крайней мере, деревенские там не бывали. Если взять прямо на север, километров через пять будет болото, на карте оно значится, как необъятное, если его пересечь, через десяток километров будут старые гари, а за ними речка Дикая. От чего такое название, никто не знал, но берега у нее были очень высокими, а тащить свое тело в гору любят только альпинисты. Поэтому местные мужики не заглядывали туда, ни к чему им ненужные трудности. Так вот, за этой Дикой раскинулось вполне приличное озеро, под названием Янтарное, почему его так окрестили, – тоже никто не знал. «Пойду туда, там никто меня не найдет, - только с одной мыслью справился, вторая тут как тут, - а вдруг там нет рыбы?:???: Не может быть, ведь озеро-то концевое, из него вытекает ручей, который, вволю набегавшись по лесу, впадает в очень рыбное сиговое озеро . С этим будет все в порядке, и избу срублю, приходилось. А вот печку-то где взять? Да из последней времянки заберу. Весом она не велика, не торопясь, перенесу, благо от последней времянки до Янтарного километров десять. А как добывать пропитание? Вот самый главный и значимый вопрос». Иван аж подскочил на нарах: «А что, сбегаю-ка я на ток глухариный, авось, глухаря поймаю» . Подумано – сделано, глухариный ток от избы в 15 минутах хода. Ток не битый, парни про него знали, но охотиться – не охотились, слишком далеко выносить к дороге. Глухариных токов у самой трассы видимо – невидимо, и они сбегают на денек, настреляют на недельку, и хорошо.
Ночь в это время на севере еще темная, но очень короткая, поэтому Иван не стал пить чай, влез в сапоги и окунулся в прохладу рассвета. Глухариную песню он услышал, как только подошел к току. Рассвет быстро поглощал ночь, а Иван знал, что поймать глухаря руками по свету почти невозможно, поэтому он спешил. Ток застал уже в разгаре, отовсюду были слышны песни. «К какому подходить? На дерево не запрыгнешь, надо, чтобы обязательно глухарь токовал на земле, а возле него квохтала глухарка», - только Иван об этом подумал, как ток накрыли глухарки. Они уселись где-то недалеко от глухарей и, выждав момент, громогласно заявили о себе. Что тут стало твориться! Токовавшие на деревьях глухари в один момент слетели на землю, захлопали крыльями, подпрыгивая каждый на своем участке, птицы постарше ближе к центру токовища, молодые – по краям. Отовсюду слышно скрежетанье, первого колена песни почти нет. Глухари в экстазе. Иван покачал головой: дробовика нет, поди-ка возьми его голыми руками. Недалеко на поляне между соснами токовал глухарь, он был ближе всех, пел песни беспрерывно, передвигаясь то влево, то вправо, подпрыгивая метра на два вверх. Пара глухарок сидела над ним на соснах, изредка, кокая, подзадорила петуха.
Иван быстро подходил, почти не пропуская песен, делал он это уверенно. С детства знал, что подойти к поющему глухарю без хлопот можно лишь в том случае, если ты слышишь начало скрежетанья и его конец, а значит, всегда надо сделать два шага, от силы три и встать. Вот уже глухарь рядом, десять метров до него. Глухарки заметили передвижения человека, начали квохтать с удвоенной силой, как бы предупреждая любовника об опасности. А тот совсем с ума сошел, поет без передышки, приглашая «дам» приземлиться возле него, но вместо них к нему подлетел второй глухарь. Хвост распушил, крылья сбросил и быстро-быстро побежал к Ванькиному глухарю. Это надо было видеть, как две могучие птицы сошлись в драке. Иван знал, что глухари дерутся очень редко и, поэтому рот у него открылся до ушей. Большой переполох подняли обезумевшие самцы, хлопали друг друга крыльями с такой силой, что казалось, они их переломают. Иван теперь не знал, к какому глухарю он подходил, потому что птицы менялись местами, и, наконец, один из них сдался, потеряв несколько перьев, взлетел на дерево и успокоился, а победитель продолжал петь.
Остальные глухари тараторили непрерывно. Иван уже стоял в пяти метрах от токующей птицы. Рослая подсадина скрывала его, и он выжидал момент для прыжка. Он знал, что когда глухарь поет второе колено, то не слышит, но глаза его полуоткрыты, поэтому любое неосторожное движение - и птица упорхнет. Глухарь вновь стал под пение обходить свой токовой участок. Вот он рядом, на расстоянии трех шагов и под второй куплет наш новоявленный «маугли» бросается на птицу. И, о боже, удача! Иван все-таки ухватил глухаря за крыло и подмял его под себя, не давая клюнуть. Сердце тормошило грудь, эмоций было столько, что хватило бы не на одну охоту с ружьем. Первая удача! Скажи кому: голыми руками глухаря взял – не поверят.
Рассвет смахнул с тайги темноту. Кудрявые сосны вперемешку с лиственницами приветствовали победу человека над птицей. Вообще-то не велика заслуга, но что-то такое гордое шевельнулось в Ивановой груди. Он твердо теперь знал, что не отступится от своего замысла – прожить в тайге без оружия.
Васька с Вовкой стояли у «Благодати». Ветер еще не разбросал пепел у кострища. В избушке тепло, все прибрано.
- Вот, гад, был здесь и упер куда-то, и смотри, письмецо нам оставил, - почти в голос заворчали ребята.
В записке было написано: «Парни, я вас люблю, не ищите меня, я должен пройти через это, берегите мою мать. Ванька».
- Ну, ничего, Ванька, хныкать не будем, набродишься, сам приползешь домой, вот тогда мы тебе по роже-то настукаем, - был их ответ.
Мужики обошли избу, осмотрелись кругом, похоже, все на месте, ничего не взято. Соли бочка, сети на месте, мука и сахар, растительное масло, одежда теплая, лыжи, буран под навесом – все есть, что нужно для длительной осенне-зимней рыбалки. Парни обычно заходили на промысел в октябре, а возвращались уже по снегу в ноябре, поэтому один из трех буранов всегда проводил лето на зимовке. Пакостливых людишек здесь не встречалось, поселковые охотники имели свои охотничьи участки, да и кто отсюда что понесет.
Иван перекуривал, к его ноше добавилось эмалированное ведро, с полсотни гвоздей, лучок, топор, так что перекуры стали чаще и дольше. На юге, откуда он шел, прогремел выстрел, следом второй. Парни сигналили, мол, давай, дурошлеп, возвращайся. Задержись он на пару часов – тепленького бы взяли. В душе он был очень рад за друзей, но простят ли они ему такую выходку?
Просека, по которой шел Иван, почти заросла, давно здесь уже никто не хаживал с топором. Вскоре впереди замаячили просветы, все больше и больше, и, наконец, он уперся в необъятное болото. Одно дело разъезжать по болоту зимой на буране и совсем другое встретиться с ним, имея громадную ношу на спине. Иван уверенно стал забирать вправо и примерно через полкилометра дошел до сосновой гривы, которая разделяла болото пополам. Между островками сосняка, из которых состояла грива, остались болотины, но они уже не казалось таким страшным и необъятным. Весна была в полном разгаре, поэтому болото прямо кишело всякой всячиной: то гуси загогочут прямо над головой, то отдыхающие на бугорках после буйного утра тетерева недовольно взлетят, и все пернатое царство словно договорилось подпускать человека на каких-нибудь десять шагов, чувствуют, наверное, что человек без ружья – безобидней муравья. В новых местах было жутко интересно: под ногами звериная тропа, на болоте на твердых местах мох вывернут на изнанку до камней и песка, множество птичьих следов, далее куний помет, а также развороченные муравейники, – недавно здесь топтыгин закусывал муравьями.
Часов через пять ходу Иван преодолел гари. Они были старее старого, заросли березняком до такой степени, что порой и протиснутся между деревцами не было возможности. Одно хорошо: гари с юга на север тянулись не более двух километров, на запад или восток их было просто не пройти, на карте они занимали не один десяток километров. Преодолев последнее болото, которое, в свое время остановило продвижение огня на север, Иван подошел к Дикой. Это наяву было дико. Почти вертикальные склоны берегов опускались в кипящий поток реки. Хлебнув вволю талой воды и выскочив местами из берегов, Дикая неслась вниз по течению.
Да, плот рубить бессмысленно, вплавь не переплывешь и вброд не перейдешь, остался один способ, – найти приличную елку и свалить ее с берега на берег. Иван, в первую очередь, приготовил обед, попил чайку и принялся за дело. Лучок, наточенный как бритва, да еще и в сильных руках, ну, если и уступит пиле «Дружба», то только самую малость. Елка с грохотом опустилась на тот берег, середина дерева, не выдержав удара, лопнула. Дикая с жадностью ухватилась за ветки дерева и с шумом унесла Иванов мост куда-то далеко-далеко. «Вот видишь, дурья моя башка, - разозлился Иван, - прежде чем что-то сделать, надо подумать». Поразмышляв, он решил валить дерево наискосок, длины дерева хватает, а вода смягчит удар и слома не будет. Подпилив дерево как надо, Иван свалил его. Как он и предполагал, вершина зацепилась за основание ели на другом берегу, а комель, не сорвавшись с недопила, остался на месте. Середина дерева, подняв тучу брызг воды, выдержала.
Иван ликовал: оставалось вырубить длинную жердь и, опираясь на нее, перейти по стволу на ту сторону. Но вот беда, - Дикая своим напором воды так давила на ветви, что ствол дерева даже изогнулся. Да, ничего, выдержит. Иван вырубил длинный шест, навьючил на себя ермак, перекрестился и на мост. Когда он дошел до середины, ноги его по колено скрыла вода, дерево еще сильней изогнулось, не дай бог, лопнет, – выбраться из Дикой будет не просто. Иван торопился, ветки цеплялись за него, некуда было поставить дрожащие ноги, хорошо, кол доставал до дна, и не будь его, он бы уже давно плавал.
Дерево изогнулось до критической точки: или сорвется комель, или лопнет вершина. Еще шаг, еще и Иван спрыгнул на противоположный берег со вздохом облегчения, а Дикая, совсем рассвирепев, почти в то же мгновенье разломила мост пополам, вершинную часть тут же унесло, а комлевую – прибило к тому берегу. Иван покачал головой и представил, что было бы, если бы не успел соскочить на берег. Разрушив мост, Дикая как бы сказала новоявленному Робинзону, что назад отступать некуда. Не без труда одолев высокий подъем, Иван перекурил. Внутренний голос не раз задавал ему один и тот же вопрос: «Правильно ли ты делаешь, Ванек, а нужно ли это тебе, а справишься ли ты и т.д.?».
Небольшой переход, и Иван уже стоял у Янтарного, глаза у него загорелись. Первооткрывателем быть всегда сложно, но приятно. Красивейшее озеро, примерно два километра в ширину и три в длину, с заливами и островами. Восточная сторона была еще во льду, а северная очистилась. Ветер сделал свое дело, да и льда-то осталась самая малость, еще день-два и все озеро станет чистое. Рельеф берега менялся: местами кручи, местами низины, на высоких местах возвышались сосны, лиственницы, на низких – березняк вперемешку с ельником.
Иван шел левым берегом, он знал, что еще немного, и он дойдет до истока, то есть речки, которая вытекала из озера. Там он и решил пока обосноваться. Тяжелая ноша умаяла до предела и, когда он сбросил ее, его невольно поволокло вперед. Речка как речка, метров десять в ширину, сейчас очень глубокая. Залив, из которого она вытекала, был весь в старом прошлогоднем тростнике. Ничего не было такого, чтобы напоминало о людях: ни единого колышка в воде, ни свежих зарубок, ни кострищ. День давно уже прошел, да и вечер, можно сказать, был на исходе. Иван посмотрел на компас, на солнце (оно было на северо-западе), девять часов вечера, на всякий случай посмотрел на часы, так и есть, ошибся на десять минут. На часах было десять минут десятого. Организм требовал влаги и отдыха, поэтому в первую очередь чай, а потом все остальное.
Проснулся Иван от свиста крыльев уток, целая стайка которых приземлилась рядом с ним на воду. «Вот ведь, как будто чувствуют, что я без оружия. Ну да ладно, пора обосновываться на новом месте. Кто рано встает, тому бог подает», - Иван очень любил эту поговорку и ни разу еще не разочаровался в ней. Солнце уже наполовину выкатилось из-за леса, но до тепла было еще далеко, хотя казалось, что день должен быть пригожим. Работа клеилась, настроение было приподнятым: все-таки озеро рядом, а это значит, что пропитания в виде рыбы будет сколько угодно, а чтобы добывать мясо, придется приноравливаться.
Первым делом Иван вырубил колья, заточил их и забил в землю. Рогульки наверху крепко держали таганок, на котором было подвешено ведро, где варился глухарь. Все по правилам, как учили. Между двух елок прибил две жерди, натянул целлофан, закрепил его поверху и с краев с выпуском наружу – крыша была готова. С противоположной стороны на несколько спущенных вниз жердочек наложил лапника плотным слоем, чтобы не пробивал ветер. Для лежака свалил сушинку, раскряжевал ее, под ноги и голову подложил чурбаки, так что лежанка приподнялась немного над костром, - все тепла больше. А до чего вкусный бульон из глухаря после не очень, в общем-то, легкой работы!
Солнце уже добралось до самого верха и расхрабрилось не на шутку так, что Иван был вынужден снять рубаху. Тепло, как летом, ни комарика, ни мошки, чудная пора, загорай себе. А кругом кряканье, чириканье, гоготанье, над озером кружили ястреба и орлан белохвост, в берегу бухали щуки, видимо, только начали нереститься.
«Надо торопиться с плотом, а то прозеваю рыбалку» - подумал Иван. Задумано-сделано, дело знакомое, была бы пила, острый топор да гвозди. Две финки, то есть сетки из лески, которые он прихватил из дома, еще не пробовали воды, поэтому были в полном порядке и вскоре с новенького плота были поставлены в тростник. Ячея у сеток 50 и 60 мм, то есть крупная, а водится ли тут такая рыба – вот в чем вопрос. За всеми этими делами незаметно прикатил вечер, солнце еще светило, но, конечно, уже не грело. По озеру разбрелись куски льда, и Иван опасался, как бы они не порвали сети.
«Если вдруг поднимется сильный ветер в мою сторону, сниму их по-быстрому, - оценил он обстановку, - ну, ладно, рыба, я думаю, попадет, а как и в чем ее сохранить? Есть два целлофановых пакета, но они ненадолго: рыба пробьет их своими острыми плавниками, и, пиши, пропало». Иван взял топор и пошел по берегу, высматривая, где больше берез. Попробовал, дерется ли береста, оказалось, что хорошо отходит, и принялся за работу. Готовую кипу обвязал веревкой и двинулся к стоянке. Иван с детства умел плести из бересты корзины и даже пестери, так что на время он был обеспечен работой. Поглядывал в сторону сетей, а сердечко уже волновалось, что там и как, а вдруг – дырка от бублика. Чирки и гоголя то и дело проносились над головой, то поднимаясь с воды, то плюхаясь в нее. Внизу по ручью слышались лебединые крики и хлопанье крыльев.
Иван вновь принялся за глухаря, аппетит на воздухе великолепный, так что мясо убывало быстро. Чаю он набрал много, сколько в доме нашел – весь взял с собой, хватит его на пару месяцев, но надо подыскивать чагу. Смороды вдоль ручья хватает, брусничника и черничника – море, но чай есть чай. Сила в нем могучая, с ног валящегося враз поставит. «Лишь заварочки не жалей», - как говорил старый еврей.
На озере что-то сильно забухало, Иван сразу бросил взор на сети, так и есть, даже кол, за который они были привязаны, дергался. Надо плыть, видимо запуталась рыбина, вишь как воюет. Придется вырубить «анестезию», иначе ускочит с плота. Иван срубил сушинку с руку толщиной, один конец обстругал, чтобы удобно лежала в руке, и поплыл к сеткам.
Каково же было изумление, когда он увидел щуку. Вот это был экземпляр! Таких он, пожалуй, никогда не ловил. На пуд не менее, определил он. Щука притихла, почувствовав, что к ней подплывает что-то гораздо большее, чем она сама. Иван не торопился, вся сетка была скручена в веревку, и резкое движение могло побудить рыбину к действиям. Он тихонько приблизился к рыбе, поднимая сеть, и чуть показалась голова на поверхности, нанес сильный удар. Пасть у нее открылась, глаза вылезли из орбит, не без труда удалось выволочь ее на плот. Ну, сущий крокодил! И это не все, когда он ее освободил, проехал дальше по сетям, а там – несколько щук, сигов, окуней, итого: полплота рыбы. Иван оторопел: куда он ее денет?! В пудовице было три литра икры, да и в других щуках набралось столько же. Икру засолил в пятилитровой кастрюле, рыбу – в целлофановом куле. Радость удачи не затмила того, что соль, которой не так много, быстро исчезала. Утешало, правда, то, что в «Благодати» ее достаточно, зимой он с мужиками завез соль на буранах, так что за один поход можно принести пуда два. Озеро оказалось очень рыбным, и Иван влюбился в него с первого взгляда. А сейчас надо было искать место, где срубить избу, а это вам не хухры-мухры.
Беспокойный, но радостный день пролетел незаметно, а под самый его конец Иван увидел, как на бреющем полете прошел глухарь. Он тут же взял в руки компас и засек, в каком направлении тот полетел. Время было позднее, и глухарь летел на ток, а в подтверждение этому он вскоре увидел еще одного глухаря, летящего почти тем же маршрутом. Это была удача. Столько всего в один день! Иван не поленился, нажарил щуки, поел и перед тем, как окунуться в сон, вспомнил, что следует не забывать отмечать дни в календаре. Он достал календарик и карандаш, обвел 10 и 11 числа кружочками, так как решил удачные дни выделять кружками, а неудачные зачеркивать крестиками. Больше молодой организм не мог сопротивляться сну, который на открытом воздухе хорош тем, что долго не проспишь. Когда иссякли силы у костра, тут как тут подкралась прохлада, и хочешь, не хочешь надо просыпаться. А там чай, а там дела, да столько их, что передохнуть некогда.
Несколько дней пролетели как одно мгновение. Стоянка стала приобретать обжитой вид: тут подрубилось, там подвытопталось, между деревьями был натянут шпагат, на котором вялились щуки, окуни, сиги, лещи. Вяленая рыба – вкусна и хранится дольше. Несколько корзин Иван сплел из бересты, так что в них можно было подсаливать рыбу. Работа освобождала голову от назойливых мыслей, которые иногда клевали Ивана: да брось ты все это, озеро узнал - уже большое дело, а дома мать заждалась, а парни, а Машка, и поселок уже, наверное, перестал кипеть о моем поступке. Сдавайся, Ванек, как Дикая присмиреет, беги домой, встретят там тебя с радостью и ухмылками. «Подержусь еще», - сопротивлялся он самому себе.
Сегодня Иван решил идти искать место для постройки избы. Топор сунул за пояс, еды не стал брать: «проголодаюсь, так и приду». И вот, кажется, нашел место, так нет – берег слишком обрывистый, в другом месте – наоборот, а хочется, чтоб во всех отношениях было хорошо: не высоко и не низко, чтоб дров было – не истопить. Вдруг Иван аж вздрогнул, ноги вынесли его на широкую просеку или, вернее, не просеку, а на след от вездехода. Откуда он здесь?! Правда очень старый и уже слегка заросший березняком. Иван сел на колоду, почесал репу: ну это уж слишком! Тут в округе на 150 верст ни одного населенного пункта, до областного центра – и того дальше. Неожиданно его осенило, – геологи, только они могли забраться в такую глушь и на такой технике. Иван двинулся от озера по следу, думая: «пройдусь недалеко, возможно, куда и выведет». Метров через восемьсот он вышел на большую разрубку и остолбенел: перед ним у самого леса стоял вагончик, вокруг были разбросаны бурильные трубы, бочки, носилки. Вот, тебе и раз! Правда, над всем этим хозяйством изрядно покомандовало время. Иван направился к вагончику. Еще издали в глаза бросилось, что крыша над дверью продавлена, видимо, не выдержала тяжести мокрого снега. Опустившись на колени, он вполз во внутрь. Господи, чего тут только не было: в правой части, в которой, по-видимому, жили люди, состояли четыре кровати армейского образца, столик, шкафчик. На каждой кровати лежали тюфяки, на столике – керосинка. Иван покачал головой: вот тебе и необитаемое озеро. В глаза бросились газеты, они были старыми, пожелтевшими, 1989-го года издания, а на дворе – 2003 год, четырнадцатилетней давности!
Иван кое-как открыл вторую половину вагончика, верхняя часть немного перекосилась и подклинивала дверь. Явно кто-то специально оставил здесь вагончик и понятно, что для рыбалки. Вторая половина была наполнена всякой всячиной: мотор «Ветерок-8», бензопила «Урал», несколько мешков с сетками, два мешка с солью, похожей на бетон, мешок с сахаром, непонятно какого качества, а также мешок с мукой. Ключи, бензобак для мотора, цепи для пилы - еще в солидоле. Хорошо мужики подготовились, но почему не рыбачили? Понятно, что буровую перебросили дальше, так ведь это можно было предусмотреть. А может это вертолетчики? Вертолетную площадку видно издалека, вот и высадили десант из рыбаков, а через пару месяцев забрали. Иван не раз слышал подобные рассказы от знакомых пилотов, кто-кто, а уж они то бывают на хороших озерах. Ломай, не ломай голову, – все бесполезно, не додумаешься, что случилось. Раз хозяев так долго нет, значит произошло что-то непредвиденное, а потому я буду здесь обосновываться. Вагончик не исправить и нет надобности, изба будет стоять на берегу Янтарного. Иван обошел вагончик и, к своему изумлению, нашел полную бочку бензина, несколько новеньких железных канистр, наполненных соляркой, дизельным маслом, керосином. Они стояли под вагончиком и поэтому дождь, снег и солнце не разрушили их до конца. Иван был сказочно богат и рассуждал так: «я буду пользоваться всем этим, а если объявятся хозяева, все сдам, как есть». Янтарное преподносило один подарок за другим. Иван вновь влез в вагончик, оглядел печь, она была ржавая, но в нормальном состоянии, приличных размеров, вполне пригодная для эксплуатации, с трубой. Он уже видел свою избу: она будет красивой, уютной, теплой и очень желанной…
С утра Иван отметил в календарике 50-й день своего одиночества. Вчера он закончил строить избу, почти сорок дней с утра до вечера пилил пилой и махал топором. В календарике почти не было крестиков, а значит, все было хорошо. В конце мая он нашел глухариный ток, пятиметровый шест снабдил сачком метр на метр, – пришлось истратить часть ветхой сетки и проволоки, которую он нашел у вагончика. На косачином току, который тоже оказался рядом с озером, поставил сетку, одев ее на колышки, и в предрассветной мгле азартные птицы легко попадали в нее.
Но все когда-то заканчивается. И вот всю последнюю неделю на его столе была только рыба: вареная, соленая, вяленая. Правда, на одной из окрестных полян он нашел дикий лук и щавель, а на болотах почти созрела морошка. Хорошо, что с избой закончено, остались кое-какие мелочи доделать, додумать. От вагончика он притащил четыре бочонка по 50 литров да молочную флягу на 40 литров. В двух бочонках держал соленую рыбу, остальную тару приготовил под ягоды. Конечно, Ивану сказочно повезло с солью и сахарным песком, а вот мука испортилась, и последний сухарик, еще принесенный из дома, он уже давно скушал. Но не это главное, еды хватало, однако, с каждым днем его все больше и больше душила тоска по дому, по человеческому общению.
Каждый день после работы он садился на берегу и любовался окружающим пейзажем. На той стороне на северо-западе купалась зорька, и один раз Иван видел, как в это же время купался лось, красно-бордового цвета с раскошенными рогами, он то стоял по шею в воде, то бежал, поднимая тучи красных брызг. Комары и мошки кого хочешь, загонят в воду. Закинутая удочка тоже доставляла немало удовольствия, когда на крючке не на жизнь, а на смерть бился здоровенный окунь, или на жерлицу хватала приличная щука. Белые ночи еще господствовали в округе, но уже становилось темнее, когда время скатывалось за полночь. Совсем недалеко дожди сентября, прохлада октября и снег ноября, а там бесконечно темно и света лишь самую малость. Иван твердо решил, домой он вернется 10 мая 2004 года, то есть ровно через год. Благо сейчас за тунеядство не посадят, а значит надо думать, как выжить зимой.
Избушка получилась на славу. Иван все предусмотрел: нары на трех человек, за столиком можно уместиться тоже троим, не стесняя друг друга. Длина избы была 8 метров, ширина - 4 метра. Двери сделал из досок, найденных у вагончика, навесы позаимствовал от железных дверей, окна, что уцелели, снял с вагончика. Избушка вышла светлой и просторной. Три куска рубероида тоже пригодились – как раз хватило на крышу. Он молил бога за здравие тех людей, которые оставили все это богатство. Если все же кто-нибудь из хозяев заявится сюда, он им скажет, что его жилище принадлежит также и им. Приемник, который он включал раз в сутки, в общем-то, ничего нового не сообщал. Россия ни с кем не воевала, а это самое главное. Человеческий голос из приемника говорил, что он не один на белом свете, что таких чудаков полным-полно, а есть даже похлеще. Это воодушевляло его. И новый день он встречал как лучшего друга. Иван очень сожалел, что не взял с собой собак, вот бы с кем можно было поговорить, погладить, или даже пнуть под горячую руку.
Освободившись от основной заботы, Иван стал заготавливать морошку, благо в этом году ее было видимо-невидимо. Несколько дней усердного труда и бочонок полон отборной спелой морошки. Вечерами проверял сети, засаливал рыбу, а затем вывешивал сушиться. Вот что значит не обловленное озеро, – лещи так лещи, до трех и более килограмм, щуки так щуки, окуни так окуни. Зима длинная, надо много насушить. Пошли грибы, каждый день он притаскивал пестерь то красноголовых, то белых, в одном из распадков нарвался на грузди. Пришлось идти до вагончика, принести несколько рассохшихся бочонков, замочить их и привести в нужный вид.
Все складывалось нормально, но незаметно подкрадывалась осень. Выводки птиц были уже давно на крыле, поэтому Иван стал потихоньку промышлять, добывая глухарят, пока они еще были глупыми. Найдя выводок, он внимательно следил, куда рассаживался молодняк, не обращая внимания на глухарку. Заметив, куда села птица, он подходил к ней, держа в руках длинное удилище, на конце которого была сделана петелька из сплетенной толстой лески. Петелька подводилась на шею, и незадачливая птица оказывалась в руках у охотника.
Чем ближе осень, тем тяжелее мысли: питаться зимой одной рыбой и ягодами да сухими грибами можно, но не нужно, а то так и ноги не затаскаешь. А как добывать дичь? Снег, короткий день, так и с ума сойдешь в избушке без дела. Надо бежать до «Благодати», взять свои камусные лыжи, снять со своих путиков капканы, а также взять валенки и суконную одежду, без них от холода крякнешь. День туда, день обратно. Задумано-сделано. Иван, перебредая Дикую, поразился: вода как стеклышко чистая, с омутами, в которых, по всей видимости, водятся немаленькие хариусы. «Надо наведаться сюда с удочкой, побаловаться царской рыбалкой», - подумал он.
«Благодать» встретила хозяина, как и подобает, скрипнула дверь – надо бы смазать навесы, на крыше ветер завернул толь, дверь в помещение была открыта, но все равно пахло сыростью – надо просушить, и так по мелочи набралась куча дел, которые до ночи так и не отпустили Ивана. Лыжи на чердаке сохранились в превосходном состоянии, валенки и суконный костюм – тоже. Муки был целый мешок, а Иван ужас как хотел хлеба. «Заберу свою долю, да пару бутылок растительного масла, да несколько пачек сухих дрожжей, вот и устрою себе праздник», - думал он.
Рано утром, навьючив на себя полнехонький ермак, Иван отправился обратно. Дорога по тайге - всегда испытание для тех, кто нечасто в ней бывает, мозоли на ногах, плечах, ссадины на руках, лице. Иван же, привычный бродяга, все эти лишения переносил достойно. Раз больно – потерплю, раз трудно – справлюсь. А к таким тайга приветлива, раскрывает для них свои секреты. Солнце привязалось сильно, - упал в тень ели или березки, воды нет, – залез в корневище деревьев, она там сохранилась. Чернички захотел, – по борочку пробежал, клюковка болотце любит, а где ягодка, там птичка, там топтыгин, там куничка, – все в тайге взаимосвязано.
И вот Иван уже стоит у Янтарного, плечи отдыхают от ермака, а он любуется своим озером. Сегодня приличный ветерок, а значит не маленькая волна. Две гагары с птенцом кормятся недалеко от берега, ныряя за рыбой, кричат своим занудным голоском о чем-то своем. Стайка чаек расселась на елке, кричат, увидев Ваньку, мол, кормилец вернулся. Любят они рыбьи внутренности, он нет-нет, да и подбросит им этого «богатства».
Во время очередного обхода своего берега, на котором поставлена изба, Иван обнаружил оставленную геологами лодку. Это была казанка с подкрылками, она лежала в перевернутом виде у просеки, сделанной вездеходом, и уже заросла мхом. Но, слава богу, дюрали ничего не сделалось, так что иногда он бороздил озеро на моторе. Рыбы здесь было столько, что где ни закинь удочку или поставь сеть, – всегда удача.
Ивану захотелось исследовать противоположную сторону озера, на которой берег выше и виднелись скалы. Но этим он займется чуть позже. Теперь в его планы входило снять капканы с прежних путиков и поставить их где-нибудь возле озера. Дичи здесь было видимо-невидимо, так что и зимой скучать не придется. Это трудоемкое мероприятие и займет немало времени, но что делать? Как говорят японцы: нет работы – выдумай ее себе сам.
Человек, оставшийся в одиночестве через какое-то время начинает разговаривать сам с собой. Поэтому Иван рассуждал вслух: «настанет зима, и нужно будет добывать лося или медведя, а если и того и другого, то это еще лучше, но чем и как?». Иван исползал всю территорию, где располагалась буровая, но приличного тросика так и не смог найти. А если и находил, то до такой степени истрепанный и ржавый, что о его использовании для установки петли не могло быть и речи.
Август уже расправил свои плечи, все вокруг поспело, даже брусника покраснела с одного бока, и скоро Иван займется ее сбором. Золотая ягода, сахара не нужно, засыпал в бочку, гнетом придавил, и кушай, хоть до весны, кисловата, правда, а что делать. Вспомнив, что у вагончика лежал не один десяток железных бочек, Иван сходил и выбрал самую хорошую. Верх у нее вырубил топором, пробил скобой дыры по бокам – вот тебе и коптильня. Железа для того, чтобы сконструировать печку, было предостаточно, так что вскоре он с аппетитом поедал копченых щук и лещей.
Наступила пора долгих отлучек: необходимо обойти неизведанные места, поставить капканы, да так, чтобы зимой не разочаровываться. Однажды Иван протесывал свой второй путик, капканов он снял не более чем на три, по 25 штук на путик, все складывалось хорошо. Шагая по звериной тропе, которых кругом было множество, он вдруг ощутил на себе взгляд кого-то очень большого и магического. Так и есть, на расстоянии двадцати шагов стоял и смотрел на Ивана медведь. Глазенки у него маленькие, а сам толстый, как пивная бочка, если приглядеться, – ничего страшного. А на самом деле Ивана сковал страх, все тело как будто парализовало, – вблизи медведь был огромным. Они стояли, не двигаясь. Иван понимал, что дергаться бессмысленно. Оружие у него – топор, да и тот за поясом, разве сравнишь с тем оружием, что обладал медведь. Они продолжали стоять. Иван, будучи охотником, много раз снимал шкуры с медведей, но отдать ему свою жизнь совсем не хотелось. Рука потихоньку начала искать рукоять топора, но что такое топор в руках человека и когти лесного зверя. Медведь внимательно изучал Ивана, обнюхивая воздух. Видимо запах костра, который исходил от Ивана, не побудили медведя к решительным действиям. А тем временем топор уже был в руках Ивана, и он воспрянул духом, ощущая орудие самообороны. Ну, чего стоим, не выдержал Иван и пошевелился, медведь вздрогнул, приподнявшись на задние лапы, фыркнул и ушел с дороги. Как только медведь скрылся, Иван опустился на мох, ноги, налитые свинцом, затекли. Он усмехнулся: давно ждал такой встречи и вот дождался. Медведь ушел с достоинством, еле передвигая лапы и как бы говоря: «смотри, цыпленок, в следующий раз я могу тебе накостылять». На этот раз все обошлось хорошо. Отдышавшись, Иван подошел к тому месту, где стоял медведь: «Ну, точно, лежка зверя, спал он тут безмятежно, услышав меня, наложил кучу – не перешагнуть». И Иван уже мечтал о том, чтобы найти берлогу к зиме и добыть зверя, очень уж вкусна медвежатина, когда в соку.
Дела, дела, когда от них отдохнешь? Как привяжутся, руки выкручивают с утра до вечера. Кажется, все сделал: дров заготовил, наколол, в поленницы сложил, чаги нарубил – за зиму не испить, брусничника и черничника насушил, заготовил ягод всех. Рыбу уже складывать некуда. Протесывая путик, Иван наставил изгородей на глухарей, так что приходилось ежедневно бегать проверять. Найдя порхалище, он понабивал в ряд колышек. Получилось при этом две стенки высотой 80 см, между ними оставил проход для птицы, а там удавка, или как в деревне называют, силок. Нет-нет, да и попадет птица: то глухарь, то тетерев, а это для охотника всегда праздник.
Сегодня он решил съездить на другой берег, посмотреть, что там и как. Манило его туда, сам не зная почему. Северный берег озера был намного круче, местами даже не было травы, только песок и мелкий галечник, вода светлая, мальков кругом видимо-невидимо. Иногда щука торпедой уйдет вглубь. На скалистом берегу брусники было столько, что ступить некуда. Громадные лиственницы и сосны уцепились за камень, стоят величаво, шумят на ветру о чем-то своем, а может Ивану говорят: «откуда, мол, ты, козявка, появилась?». На берегу, на песке видны следы зверей и птиц. «Вот теперь и мои следы надолго останутся здесь, - размышлял Иван, - надо бы пробежаться по бугру, расставить капканы, куниц тут много и недалеко от моей избы». И тут он у самого склона заметил очень старое кострище. Даже и не кострище, а просто головешка торчала из песка. Он копнул чуть глубже: да, так и есть, кто-то разводил здесь огонь, да так давно, что время скрыло почти все следы. «Ну, во всяком случае, это не геологи», - размышлял Иван, - может изыскатели. Просеки-то тут когда-то прорубали. Ну, Янтарное, все удивляешь и удивляешь».
Он шел все дальше и дальше. Впереди показался залив, берега песчаные, вода сей год небольшая – глубина с метр, и он почти весь просвечивается. Иван вскарабкался выше и его взору открылся настоящий аквариум, размером примерно сто на сто, наполненный рыбой. Солнце в это время выглянуло из-за туч, осветило все дно. Ну, где еще такое увидишь? Одних крупных щук кругом стояло штук двадцать, вокруг них кишела мелочь: окушки, сорожки, толстенные язи. Тут если сеть поставить на выход в озеро, то не вытянуть будет весь улов.
Иван любовался природой, вздыхал, что не может друзьям поведать об этой сказке. И как бы невзначай в глаза ему бросился пень срубленного дерева. Мох уже пристроился расти наверху. Он пнул его ногой, – так и есть - трухлявый. Приглядевшись, увидел, что таких пней кругом множество. Иван призадумался, явно где-то недалеко было людское жилище. Но кто, когда и зачем? Неожиданно взгляд его наткнулся на отвесную стену скалы, словно отпиленную огромной пилой. Осматривая ее, он аж оторопел: под углом в 90 градусов была стена из бревен, посредине ее дверь, но все такое трухлявое, что Иван боялся дотронуться. Сверху не было никакой трубы, лишь каменная плита со слоем мха. Кругом камень, лишь с одной стороны бревна и дверь. Неподалеку от входа видны камни, выложенные в форме круга, по всей вероятности, кострище. Тут же лежали стояки с поперечной палкой, то есть таганком. Иван подошел к двери, взялся за ручку, она была сделана из сучка дерева, попробовал открыть, но сучок лопнул. Тогда Иван достал топор и словно рычагом, запихнув его между стеной и дверью, открыл ее, вернее, она вывалилась и рухнула около его ног.
Продолжение следует...
