Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

Биатлон за полярным кругом

Вместо эпиграфа

1. Таймыро-Эвенкийская популяция дикого северного оленя в настоящее время насчитывает более 600 тысяч животных и является крупнейшей в мире, почти на 200 тысяч голов превышая самую большую группировку карибу на Северо-Американском континенте.

(Охотничьи ресурсы, 1987 г.)

2. Биатлон - вид лыжных гонок, где участники несут на себе огнестрельное оружие и наряду со скоростными качествами демонстрируют умение точно поражать мишени на нескольких огневых рубежах.

(Спортивный справочник)

Вступительно-обзорная глава

Сперва о жанре. Сначала я просто хотел найти какой-нибудь известный мне жизненный эпизод и расписать его до рассказа, показывая труд охотников на диких оленей. Но, взявшись за дело, вдруг увидел, что рассказ выходит из-под моего контроля: ширится, ветвится, приобретая несвойственные рассказу черты и вырастает в какой-то литературно-географический очерк, скажем так.

Теперь о названии. Оно родилось из составляющих и потому не случайно. В том, о чем я буду писать, есть все: и многокилометровые гонки на лыжах, и Полярный круг - не как романтический символ, а как вполне ощутимая реальность, которую из-за повседневных забот, ей-богу, просто перестаешь замечать.

Я буду писать об охоте не как о развлечении, а как о серьезном занятии мужчин, которое еще существует в наше время длительных космических полетов и всеобщей компьютеризации и которое еще долго будет существовать как первичное производство на малоосвоенных территориях, если говорить языком экономических терминов.

Если вы возьмете географическую карту Союза и отыщете на ней реку Нижнюю Тунгуску, делящую Среднесибирское плоскогорье примерно на две равные части, то к северу от нее вы обнаружите обширную - "две Франции" - субарктическую область, которая простирается до самой Таймырской низменности. Когда-то вся эта местность входила в печально знаменитый Туруханский край. Теперь другое административное деление, но и сейчас это самый малонаселенный материковый район нашей страны. Кроме двух метеостанций и трех небольших северных поселков, именуемых в обиходе факториями, постоянного населения здесь нет. В хозяйственном отношении это охотничьи угодья, относящиеся к оленеводческим совхозам и одному промхозу, расположенному в поселке на Нижней Тунгуске.

Это край суровых гор и могучих рек, край северной тайги и лесотундры, край оленеводов, охотников и рыбаков и еще это - Олений край, потому что именно здесь большую часть года выпасается самое крупное в мире стадо "дикаря". Только на короткое северное лето олени уходят в Таймырскую тундру, где обильные пастбища и ветры с океана, отгоняющие гнус, создают им наилучшие условия для воспроизведения потомства.

Когда вы, сидя в кресле перед телевизором и смотря передачу "В мире животных", увидите на экране африканскую саванну и бегущих по ней зебр и антилоп, представьте, как где-то на севере Средней Сибири идут, преодолевая бурные реки и горные хребты, стотысячные стада диких оленей. Я знаю людей, которые видели стадо длиной в двести километров. Они летели на самолете "Ан-2", и целый час под ними было одно оленье стадо. Я понимаю, что такие вещи трудно описать, их нужно видеть, но я все же спросил его: "Как это выглядело?" Он подумал и ответил: "Как река в половодье".

Может быть, когда-то в будущем, когда наша экономика научится существовать без использования ресурсов дикой природы, эти места будут объявлены Национальным парком мирового значения. И одуревшие от урбанизации горожане будут платить немалые деньги, чтобы, прилетев сюда, полюбоваться на тысячные оленьи стада или же, забросив обманку под водопад, вытащить несколько хариусов, зажарить их на рожне у костра и, вдыхая запах дыма и слушая рев водопада, хоть в малой степени ощутить дух "пионеров и первооткрывателей". Тогда, наверное, профессиональные охотники переквалифицируются в гидов и проводников для состоятельных туристов, а на месте заготовительных организаций вырастут шумные отели и рестораны с примерно такой рекламой: "Только у нас национальная эвенкийская кухня - олений язык, сырая печень, мороженый костный мозг, сырая кровь!"

Дай бы бог не дожить до этой тошнотворной экзотики...

Но пока всего этого нет, а есть план по заготовкам. А раз есть план, значит, есть работа и люди, которые эту работу делают. Она - эта работа - очень тяжелая, наверное, такая же, как литература, а может быть, и тяжелее. И я попытаюсь рассказать об этой работе и, конечно же, о людях, которые не мыслят для себя никакого другого занятия. Это трудно и очень ответственно, но я попытаюсь.

Зима

Каждый год в конце января заканчивается сезон охоты на пушного зверя и помещение промхоза, пустовавшее последние пять месяцев, начинает заполняться вернувшимися из тайги бородатыми мужчинами с темными, подмороженными скулами. Они приходят по одному или по двое (кто как охотился), пожилые и молодые, трезвые или навеселе, и все несут объемистые рюкзаки, в которых похрустывает с мороза "мягкое золото". Каждый из этих бородатых мужиков провел в тайге не один месяц, часто в одиночестве. Теперь они добрались до поселка, до своих жен, до магазина. Они заполняют вестибюль и красный уголок, и там сразу же устанавливается специфический запах чисто мужского общества - людей тяжелого физического труда - запах табака и вчерашней выпивки. Мужчины смеются и разговаривают очень громко, потому что намолчались досыта и сейчас им хочется шума, света, веселья. Изредка открывается дверь бухгалтерии и женский голос просит говорить потише и, ради бога, не выражаться. Некоторое время после этого мужчины стараются вести себя скромнее, но постепенно их голоса вновь набирают силу, и... снова открывается дверь, и все повторяется.

Наконец выходит директор или охотовед и уже в ультимативной форме предлагает тем, кто сдал пушнину, покинуть контору и не болтаться здесь на глазах. Это действует. Мужики толпой валят на улицу и идут в промхозовский гараж, где расположена также и кочегарка. Тут тепло, у дежурного кочегара есть горячий чай и кастрюля, содержимое которой сразу же идет на закуску. Если же закусывать нечего, можно сориентироваться и отправить гонца в магазин. Мужчины знают, что первый день или два начальство будет смотреть на такие вещи сквозь пальцы. Конец очередного пушного сезона должен быть отмечен "по-человечески".

Потом они будут сидеть долго - до самого вечера, вспоминая прошедший сезон и вновь переживая интересные и загадочнейшие вещи, происходившие с ними или у них на глазах. Бог мой, чего тут только ни услышишь! Только человек, совершенно лишенный фантазии и чувства азарта, может спокойно выслушивать эти откровения. Ведь, как ни говори, это все же охота - занятие избранных, а не унылые восемь часов, проведенные в скучном учреждении.

Кому-то здорово подфартило, и удачливый счастливчик с напускной сдержанностью пересказывает волнующие подробности. Мужики одобрительно гудят. Каждый невольно представляет себя на месте рассказчика.

Другому не повезло, и он вяло бубнит, что это был его самый, самый последний сезон, что жена, конечно, права и с тайгой пора "завязывать", что лучше идти на стройку или на заготовку дров в леспромхоз: и деньги те же, и все время дома с семьей. К тому же они в 50 градусов не работают и зарплата идет, а на промысле...

Можно, конечно, подойти, похлопать его по плечу и спросить: "Послушай, дружище, сколько раз я слышал от тебя эти разговоры? Но вот придет снова осень, и что тогда?" Но не нужно ни о чем его спрашивать. Он сам все прекрасно понимает. Просто хочется человеку помечтать, что и у него может быть все, "как у людей". Пусть помечтает.

Истина же такова, что если ты вкусил этой отравы - рыбалки и охоты - то для всего остального ты пропал и сменить профессию почти невозможно. Для этого нужны очень веские основания. Среди моих знакомых есть люди, которым здоровье уже не позволяет ходить в тайгу. Ей богу, жалко смотреть на них осенью, когда они провожают глазами каждый улетающий вертолет.

Но сейчас зима. Только что закончилась пушная охота. Теперь мужчины будут отдыхать, читать газеты, смотреть телевизор и ходить на родительские собрания в школу, где их видят раза два в год и куда их теперь погонят жены, чтобы убедить учителей и остальных родителей в том, что у них тоже есть законные мужья, а у их детей отцы.

Так проходит время до половины февраля. А потом что-то с этими людьми опять начинает происходить. Однажды утром они просыпаются и с интересом смотрят на календарь, вспоминая, какой сегодня месяц и число. Днем по пути в контору они дольше обычного задерживают взгляд на зимнем солнце, которое уже надолго появляется в южной стороне горизонта и хоть не греет, но светит уже прилично. Они наводят справки в метеослужбе о прогнозе на ближайший месяц, полтора и наконец впервые произносят слово "диковка".

Сначала в разговорах оно фигурирует в прошедшем времени: "помню прошлый год на диковке...", но постепенно мысли о предстоящей весенней охоте на оленей вытесняют воспоминания. И в это же время возникает самый главный своего рода сакраментальный вопрос - где сейчас находятся дикие олени?

Мужчины расспрашивают об этом знакомых летчиков, летающих по северным трассам, охотников, прилетавших с факторий, наводят осторожные справки в охотинспекции. Это время самых различных слухов и домыслов, порожденных неопределенностью туманных перспектив. То там, то здесь стихийно возникают горячие дебаты.

- Мужики, говорят весь олень в этом году в Якутию ушел. Научники летали на Оленек, видели массу тысяч в триста голов.

- Свисти, позавчера охотинспекция летала с агропромом, нашли очень много оленя по Котуйкану и вокруг на гольцах. Стоит кучно и никуда не движется. А самолету там даже сесть негде. Вся речка - сплошной каньон.

- Если на Котуйкане есть олень, значит, и на Гудэгэ он должен быть, а уж там "диковать" - милое дело.

- На Гудэгэ они не залетали. У самолета горючего не хватило.

- Что самолет. Разве на этих миллионах километров самолетом что-нибудь найдешь? Москву надо подключить. Пусть со спутника фотографируют. Сразу вся обстановка налицо.

А то выйдешь ночью, летают как комары, а толку от них не видно.

- Телевизор-то, небось, смотришь по "Орбите"?

- Да видел я его в гробу, этот телевизор, с его политикой...

Обычно после этих разговоров все толпой идут в красный уголок, где висит большая, протертая до дыр карта района, и начинают усердно водить по ней пальцами.

Наконец, когда внутреннее напряжение достигнет предела и вопрос - когда же? - выйдет на первый план, директор с охотоведом собирают производственное совещание. Директор начинает издалека.

- Мужики, все это знаете, что с заготовкой мяса дело в этом году неблагополучно. За осень добыли всего голов триста. Лицензии остались неиспользованными, а инспекция нам выделяет еще пятьсот штук. Так что с лицензиями все нормально. На всех хватит. Теперь о сроках охоты. Пока срок обычный - до 15 марта, но думаю, что, как прошлый год, Главохота продлит срок до первого апреля. Так что и тут должно быть все нормально. Дело за вами. Разбивайтесь на звенья, составляйте заявки на патроны, бензин и прочее. Через неделю начнем забрасывать.

Сборы - это совершенно особый период, который во многом предопределяет успех всего предприятия, и поэтому здесь не может быть мелочей. Важно все: от зарядки аккумулятора для радиостанции до набора иголок и ниток, потому что в тайге взять все это будет негде.

Каждое звено собирается и экипируется самостоятельно, не забывая, впрочем, внимательно наблюдать за сборами остальных. Дух здоровой конкуренции уже властвует над телами и душами. А как иначе? Это же не стопроцентный оклад, а сдельщина в самом ее первородном виде, и предприимчивость здесь является такой же добродетелью, как и всегдашняя твоя готовность к сверхнагрузкам.

Промхозовский гараж на время сборов превращается в склад всевозможного снаряжения и в мастерскую по его изготовлению. Ремонтируются и смазываются снегоходы, свариваются и клепаются нарты и какие-то особые экономичные печки, в конструкциях которых учтены все новшества таежной премудрости; сушатся палатки и спальники, точатся ножи и топоры, а попутно обсуждаются десятки вопросов, связанных с предстоящей работой.

Чтобы показать всю ширину диапазона обсуждаемых проблем, приведу некоторые из них. Например. Нужно ли перекрашивать снегоходы в белый цвет и поможет ли это в промысле? Какая лучшая форма и материал для охотничьего ножа? Как увеличить емкость магазина у самозарядного карабина? Да... проблемы...

"Железными" делами вершит в гараже Витя Медведев - жилистый и мускулистый пролетарий лет сорока, в руках которого любой кусок железа может принять любую форму. Но основной его "конек" - сварка. Кто-то знающий, увидев его в деле, советовал ему рвануть на тюменские газопроводы, где сварщики с такой квалификацией зарабатывают по 20 тысяч за зиму. На такие разговоры Витя реагирует однозначно:

- Не-е, земляк, это не по мне. У них же там дисциплина, как в дисбате, а я, знаешь ли, вольный стрелок, топтатель дорог, читатель афиш... Да и заносит меня...

Когда-то, лет 15 назад, молодым парнем Витя двинул из Центральной России на Восток. Добрался до Уэлена. Дальше лежал Тихий океан. С тех пор он постепенно продвигается в обратном направлении, прикладывая свои, не боящиеся любой работы руки там, где возникает в них нужда. Чукотка, Колыма, Якутия, теперь вот здесь. Я много повидал таких ребят - непосед и тружеников. Если не они да те две тысячи безвестных, приезжавших сюда по спецпутевкам, наш Север до сих пор пребывал бы в состоянии летаргического сна.

...А сборы идут полным ходом. Время от времени открываются ворота гаража и через клубы морозного пара на улицу вылетает очередной "поставленный на ноги" снегоход. Водитель, у которого из мохнатой росомашьей шапки торчит только нос, спешит смотаться в поселок до закрытия магазина. Пора закупать продукты.

Неделя сборов проходит в суете, хлопотах и потому быстро. В один из дней охотовед с Замполитом летят на облет искать оленя. Вдвоем это делать удобнее. Можно сразу смотреть по обе стороны от трассы.

Вечером перед полетом у карты шумно обсуждается предполагаемый маршрут. Два десятка папирос создают исключительно творческую атмосферу. Мужчины знают, что у охотоведа, смолящего день и ночь, это не возбраняется, не то что у некурящего директора. Итог обсуждениям подводит охотовед, выводя, так сказать, среднее арифметическое из предложенных вариантов. У охотоведа имя и отчество звучат несколько странно в суете обыденной жизни - Владимир Ильич, хотя, если вдуматься, ну чего же в этом странного?

- В общем, так. Вылетаем и летим вдоль Кочечума на север до Гудэгэ. Там поворачиваем на восток и летим до Мурукты. Оттуда идем на юг через озера Комеско, Тампако, Ивакан. Выходим на Воеволи и домой. Часов семь полета, если без посадок. Ну как, годится?

- Размахнулся ты, однако, Ильич. Тут тысячи полторы верст будет. Горючки может не хватить.

- Утром был в порту. С командиром разговаривал. Пилоты запасную бочку бензина берут. Мы тоже пару бочек возьмем. Где больше оленя увидим, там его и выгрузим. Хоть одну бригаду горючим уже обеспечим.

- На Гудэге Сашка Суханов сидит. У него договор с совхозом на сотню голов. Недели две уже, как забросили. Тогда там оленя прилично было.

- Слушай, где ты раньше был, а?

- Сегодня только охотоведа совхозного встретил. От него и узнал. Он сюда за патронами в управление прилетел. У них там на руках сплошь боевые карабины, а патроны им отсюда отправили для охотничьих. Мужики по участкам разъехались, стали цинки вскрывать и... Короче, говорит, чуть было не кончили его там.

- Какой номер самолетки, Ильич?

- 577-ю машину дали.

- Летал на ней недавно, знаю. Движок ничего, тянет, но сама худая, как решето. Ветер гуляет, будто на улице. Сопли поморозите. Замполит, проси у бабы завтра две пары кальсон.

- Следи за "жалом", остряк...

На другой день вечером никто не спешит уйти домой. Все во главе с директором ждут возвращения разведчиков.

Они появляются важные и серьезные, с видом людей, до конца исполнивших свой долг. Все плотно набиваются в директорский кабинет и разом закуривают. Директор морщится, но молчит, понимая ситуацию. Мужики ухмыляются у него за спиной и вовсю пользуются моментом. О соблюдении такта здесь еще не слыхали. Никто ни о чем не спрашивает. Надо будет - сами скажут. Что тут, пацаны сидят, что ли?

Охотовед, не торопясь, выкуривает папиросу, кладет ее в пепельницу и нажимает стерженек. У него такая пепельница: нажмешь стержень, сразу начинает вращаться диск и уносит окурок вниз по спирали внутрь коробочки. Интересная штучка.

На столе появляется карта, что была с разведчиками а самолете. Все тянутся взглядами к столу, хотя, если разобраться, хорошая географическая карта уже давно у каждого сидит в голове.

- Обстановка такая. По Кочечуму и на Гудэгэ пусто. Следов там старых много, но олень оттуда ушел. Тропы уходят куда-то на север. Есть немного оленя на Тампако и Комеско. Туда, по-видимому, и надо залетать. Бензин тоже там выгрузили, вот здесь, - охотовед тычет в карту прокуренным ногтем.

- Так тут же до фактории всего ничего. Местные, наверное, "дикуют".

- Специально все вокруг облетали. Никого не видно. Да и мне кажется, они все сейчас в деревне сидят. Куда им торопиться. Рано или поздно олень сам к поселку подойдет. С крыльца будут стрелять. Набаловал он их в последние годы. Это не наше горе. Нам сейчас залетать надо быстрее, а то и этого оленя упустим.

- Вот заявки на полеты, - директор показывает пачку заполненных документов. - Завтра утром они будут в порту. Будем просить каждый день рейс или два. Составьте очередь на заброску, кто за кем летит, чтобы потом без споров. Володя, составь список.

Охотовед достает бумагу и ручку.

- Так, значит первые - Замполит... С кем сумею слетаю сам, чтобы знать, где высадитесь. Может быть, придется потом перебрасывать. Все, мужики, свободны. Утром первая бригада получает оружие и после этого должна быть в порту со всеми шмотками.

Заброска

О работе северной авиации написано очень много как героического, так и курьезного. Я не собираюсь здесь добавлять что-нибудь новое. У меня задача другая. Упомяну только, что и анналы местной истории хранят множество трагических фактов, так или иначе связанных с авиацией и ее представителями. Именами погибших даже названы улицы поселка. Все это говорит о том, что профессия летчика на Севере очень уважаемая.

Мы с другом залетаем третьими. Чуть свет на нагруженной доверху промхозовской машине въезжаем на территорию авиапорта. Он встречает нас рокотом множества авиационных моторов. Техники уже прогревают движки. У нашего самолета ходят кругами охотовед с экипажем. Черт возьми, все-таки мы припоздали.

Шофер лихо разворачивает машину, становясь задним бортом к самолетной двери. Я спрыгиваю и быстренько подкладываю "башмак" под заднее колесо. Пилоты осматривают "загрузку", ворча, что, дескать, уже 15 минут, как по плану мы должны быть в атмосфере. Все правильно, нас они ждать не должны. Нам их частенько приходится, но это уж, как водится.

Насквозь знакомая "Аннушка" встречает металлическим холодом. Начинаем грузиться. Самое тяжелое - снегоход и бочка бензина, которые заталкиваем вперед и намертво привязываем веревкой, чтобы, не дай бог, не сдвинулись в полете. Потом закидываем все остальное: нарты, канистры, бензопилу, лыжи, палатку, печку, мешки с постелями и одеждой...

Наблюдающие за погрузкой пилоты качают головами и цедят сквозь зубы, что самолет - это все-таки не ишак и у него есть предел допустимого. Наконец все запружено. "Аннушка" забита под потолок, оставлен только маленький лаз сверху для того, чтобы пилотам пробраться в кабину, куда они и лезут, чертыхаясь. За ними следом охотовед. Мы закрываем дверь и опускаем защелку. Ну, теперь бы нормально взлететь, чтобы не пришлось перебрасывать часть вещей обратно в машину.

Слышно, как летчики по рации переговариваются с диспетчером. Наконец раздается команда - "от винта", и двигатель начинает набирать обороты. Выруливаем на полосу. Разбег - и мы в воздухе. Отрыв был классным, все-таки Север формирует отличных пилотов.

Командиром в нашем экипаже невысокий, скромный паренек. Я все время забываю его фамилию. Знаю только, что у них с женой трое или четверо детей и, по слухам, скоро ожидается еще прибавление. Ничего не скажешь, молодец парень. От сознания того, что в наше время существуют такие отважные люди, начинаешь особенно верить, что в конечном счете все в этом мире должно закончиться хорошо.

Смотрим в иллюминаторы на проплывающую внизу тайгу. Мой друг Саша Б. только что прилетел с "материка". Был на сессии. Он заочно учится в Кировском сельхозинституте на охотоведа. Говорит, что после городских столовых особенно хочется попасть на "диковку".

Летим уже час. Под нами озеро Воеволи. Сейчас здесь крупная оленеводческая база. Содержится стадо домашних оленей. Построена изгородь, чтобы дикари не уводили домашних оленей. А несколько лет назад здесь жили наши охотники. На среднем озере вижу черный квадратик зимовья. Это избушка Сереги Чагина, учителя по образованию и промысловика по жизненному призванию. До десяти тонн рыбы и ста оленей добывал он здесь. Где-то на острове, среди этих озер, наткнулся он однажды на упавший лабаз и среди всякого сгнившего хлама обнаружил старинное ружье, на граненом стволе которого было клеймо: двуглавый орел и дата - 1850 г. Мы разглядывали ружье всем промхозом, а затем, кажется, Серега отнес его в местный музей. Здесь же на озере он и умер. Говорят, что заряжал аккумулятор и отравился испарениями. Кто теперь точно скажет, как все было? Так и вижу его сидящим у меня дома и поющим под гитару:

Учебники филфака лежат на антресолях.

Они помочь не могут нам, друзья.

Неведомые земли лежат за горизонтом,

Неведомые земли ждут меня.

Из последнего озера вытекает река Воеволихан. По ней вьется, повторяя речные изгибы, тропа из двух параллельных полос - следов оленьих нарт. Здесь оленеводы ездят на факторию.

С восточной стороны в Воеволихан впадает река Хусмунд. Километров за двадцать от ее устья видно небольшое озеро без названия. Несколько лет назад мы там "диковали". Наша палатка стояла на берегу, а озеро оказалось гиблое. Даже лед нельзя было растопить на воду. Сплошная соль и к тому же запах сероводорода. Тогда мы на воду таяли снег. А вот оленям озеро нравится. Это же природный солонец. Они на нем такие лунки копытами долбят! Нигде больше мне подобного видеть не приходилось. Но сейчас здесь пусто, не видно ни следочка.

Летим дальше на север. Километров через пятьдесят будем пересекать Полярный круг. Странно, как я еще вспомнил об этом. Видно, что-то еще живет внутри, связанное с этим понятием, хотя прожиты вблизи его многие, многие годы.

Самолет качнуло, и по тому, как заложило уши, я понял, что мы снижаемся. До места, куда высаживали наших охотников, оставалось километров сто. По-видимому, пилоты с охотоведом решили лететь пониже, чтобы видеть, что делается внизу. Так и есть. Уже видны тропы, натоптанные оленями в тайге. А вон и первый табунок. Пяток оленей вытянулись по тропе и спешат друг за другом. Пытаемся рассмотреть - важенки это или быки? Для опытного глаза это нетрудно. Но вообще оленя мало. Скорее всего, это остатки основной массы, ушедшей на север, или, как у нас говорят, "хвосты". Нужно лететь дальше - "в голову".

Идем достаточно низко. Вся тайга как на ладони. Ага, вон и знаменитые "санитары". Трое волков бегут по оленьей тропе. Впереди здоровый пепельно-рыжей масти зверюга. Сколько же он загубил оленей, пока вымахал в эдакого громилу? Не одну сотню, наверное. Эх, были бы мы на вертолете. Смотрю в кабину. Пилоты и охотовед тоже качают головами. И опять внизу редкая приполярная тайга, оленьи тропы, иногда одинокие оленьи табуны.

Саша толкает меня в бок и показывает вниз. Вижу рубчатый след снегохода. Значит, где-то внизу люди. Оглядываю окрестности, пытаясь по признакам определить место. Да, кажется, подлетаем к озеру Тампако. Где-то здесь сидит первая бригада. Летим прямо по следу. Наконец видим желтый снегоход и двух человек, копающихся около него. Узнаю сверху Замполита и Ваню Белова. Задрали головы, смотрят на самолет. Мы делаем над ними круг. Они никак не реагируют на это. Значит, все у них нормально, садиться не будем. Самолет выравнивается и летит дальше. Чувствую на плече чью-то руку - охотовед.

- Сейчас залетим на Комеско. Посмотрим, как там дела, а потом будем искать место, где вас выбросить. - Я киваю головой. - У этих неважно. За неделю десять штук добыли и все. Совсем мало оленя.

На озере Комеско сидят Володя Боковиков и Мишка Суханов. В восточном конце, в небольшом "аппендиксе", откуда вытекает река, видим палатку. Около нее туш двадцать добытых оленей. Дыма нет, значит, мужики на работе. Молодцы, хорошее место под палатку выбрали и следов свежих здесь, кажется, побольше.

Толкаю охотоведа в спину.

- Володя, давай от них на север километров за тридцать и там плюхнемся.

Он кивает головой.

- Иди, выбирай сам место, чтобы потом не обижались. Вам работать.

Я забираюсь в кабину к пилотам. Отсюда обзор не то что в боковой иллюминатор. Взгляду просторно. Прямо по курсу прозрачно-серебряный диск вращающегося винта. Справа остается довольно большое озеро Онека. Оленей на нем не видно. Впереди петляет какая-то извилистая речка, а вокруг нее целая система больших и малых озер. Я прошу командира сделать круг, чтобы осмотреться. Да, место ничего. На одном озере видим штук двадцать оленей, стоящих в куче. Делаем второй круг. Ловлю вопросительный вгляд первого пилота. Кажется, надо садиться здесь, больше вроде негде, и я утвердительно киваю головой.

Командир закладывает очередной вираж, выходит на прямую, и "Аннушка" послушно клюет носом. Садимся. Самолет еще прыгает по снежным застругам, а мы уже выскакиваем на снег с карабинами, но вместо оленей видим только снежный вихрь в конце озера. Бог с ними, будем надеяться, что это не последние.

Самолет разворачивается и останавливается у кромки леса. Идем к нему, проваливаясь в снег. Все, приехали.

Выгружаем вещи. На снегу вырастает бесформенная куча из ящиков и мешков. Надо же, и откуда взялась такая груда шмоток?! Но, как не крути, все нужно. Отсюда в магазин не сбегаешь.

Недалеко, в тальниках, взлетает стайка белых куропаток. Молоденький второй пилот просит наш дробовик и, проваливаясь в снег, идет в ту сторону.

Глядя на него, охотовед заводит снегоход и с карабином наперевес уезжает в направлении, куда скрылись олени. На что-то еще надеется или просто после поселка душа просит сильных ощущений. Это понятно. Всегда так бывает, когда после долгого перерыва прилетаешь в тайгу.

Командир тем временем показывает нам точное место нашей посадки. Все ясно. Мы на речке Халюкан, а озера эти, если судить по пилотской карте, все безымянные. Ближайший ориентир - высота 538. Вон она: пологий лесистый хребет, к западу от нас.

Возвращаются охотники. Оба без трофеев. Второй пилот садится на ящик с макаронами и начинает интенсивно вытрясать снег из унтов. Глядя на это, командир ехидно замечает, что куропатка вряд ли стоит промокших носков, тем более если впереди еще три часа полета, а в кабине не намного теплее, чем на улице.

- Ну все, мужики, поехали.

Пилоты с охотоведом жмут наши руки и лезут в самолет. Облегченная "Аннушка" через двести метров разбега уже в воздухе. Самолет делает круг, выравнивается и вдруг плавно несколько раз покачивается с крыла на крыло. На языке авиаторов это значит: "До свидания и удачи вам".

Тишина. Мы садимся, достаем рюкзак с термосами и бутербродами. Первым делом надо перекусить, а потом... Потом нужно ставить палатку, пилить дрова, обустраиваться и вообще быть, как дома.

А. Буравин

Продолжение следует

Станция Акчурла
10239
Голосовать
Комментарии (4)
Барабинск
4508
А почему автор не указан? Это впервые было напечатано в журнале "Охота и охотничье хозяйство" примерно в середине 80-х., а автор- Анатолий Буравин.
0
Станция Акчурла
10239
С-Б автор указан рядом с твоим комментом, чуть выше, в конце рассказа ))
0
Новосибирск
24529
Читал уже эту историю, и ещё прочту с удовольствием!
0
Барабинск
4508
СКИф, Прошу прощения-наверное очки плохо протёр.
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх