Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

"Худая" примета

Нашел рассказ ,прочитал понравился ,может еще кому захочется до конца дочитать . :))

Валерий

Тарасов,

г. Киренск

"ХУДАЯ"

ПРИМЕТА

Есть у таёжных охотников поверье: к своим подручным средствам – ножу, топору,

нартам, оружию – следует относиться предельно уважительно. Не только бережно или со

вниманием, а более того. Тут в полной мере проявляется пословица: "Бережёного Бог

бережёт".

Если охотник не ленится лишний раз осмотреть, почистить ружьё, подтянуть или

вовремя заменить ремни на лыжах, на поняге-поноске или в нарте, поменять подгнившее в

саде топорище, эта добрая привычка, как черта его характера, войдёт в таёжный быт и

поможет в крайнем и нередко опасном случае оборониться от многих потерь и бед. Потому,

видимо, многие таёжники, хотя люди православные или иной другой веры, но с немалым

рвением тяготеют к старинным верованиям, к оберегам предков, к приметам – условностям,

считая, что забывать и не учитывать их и грешно, и опасно, как для дела, так и для спасенья в

сложной таёжной ситуации.

Всё такое для Ивана свято. В промхозе он, как штатный промысловик, не на плохом

счету. Ежегодно сдаёт десятки шкурок соболей, сотни белок. Хотя и считает, что его

участок бедноват. Одно время не всё ладилось с напарником, связщиком по таёжному делу.

То оказывался силой не дюж, не здоров, а то и вовсе питок. С таким можно разве что за

столом "зверовать", за рюмкой. А в тайге он – чистой воды халявщик, на хребет другого

надеется. По чуднице-тропе идёт, палку не перегнёт. Зато, за варевом, за столом он первый...

И вот, наконец-то, повезло Ивану. Охотовед предложил занять отдалённый

пустующий участок в верховьях речки. Быстрая эта речка, заломистая, но рыбная. Леса там

добрые, не пожжённые, стало быть – не испоганенные.

Почему там никто из штатников не промышлял? Несколько лет назад стояла в

верховьях геопартия. Народу было людно, шурфовали, что-то взрывали, так что охотникам

места не оставалось. Правда, урону эта партия нанесла больше речке, а не тайге. Когда рвали

омутки, так рыбу они добывают.

Иван отыскал некоторых "работяг" из той партии, досконально опросил их о местах, о

базе. Что там осталось? Есть ли для "вертака" площадка? Оказалось, жильё понастроили, для

охотников сносное. Чуток крышу подлатать, подправить, а дров напилено столько, что

можно годами в руки пилу не брать... Площадку, однако, специально не разрубали, лес для

неё не рубили. Зачем?! Там среди речки ровный галечный остров. На него и высаживались те

геологи. До жилья на угорчике, до "базы" – неширокая проточка. Её осенью в сапогах о

короткими "голяшками" можно перебродить.

И так у него на том месте далее дело пошло: залетает на вертолёте, всё необходимое

за один рейс доставит. К вечеру того же дня кули с провиантом стаскивал на угорчик, и –

начинай готовиться к промыслу. Курорт, да и только! К счастью, геологи не всю рыбу успели

уничтожить, к сентябрю в омутках скапливался хариус. На уху и приваду соболям хватало.

Так что охота задалась на новом месте "фартовая". Особенно в предпоследнем, в ходовом

сезоне. В ту памятную осень в понизовье уродил кедр, "гнуса" – мышей наросло премного, а в

гольцах всё наоборот – стланик отдыхал, и оттого оттуда соболя стали откочёвывать к

понизовью.

Высадившись, как обычно, по своему заведённому правилу – с первым снегом, куда

спешить! Место обжитое, освоенное. Уже таскаясь с мешками через проточку, Иван на

побережном сыром снегу увидел соболиные двухчётки. И много. Зверьки бедовали у воды,

боясь плавиться через поток.

По речке бросило шугу, не лёд ещё и не вода, а что-то среднее, что твоё жидкое и

вязкое "сало". Плыть по такой воде хоть для кого – самоубийство. "Сало", едва его вызнять

над водой, смерзается в комок и топит кого угодно.

Соболя и другие кочевые зверьки набивали тропки у воды в ожидании полного

ледостава или хотя бы проноса крупных льдин, по ним можно неширокую речку перескочить.

Увидев всё такое, Иван понял, что наконец-то то самое, о чём не раз рассказывали

промысловики-старики, о чём пишут в иных книгах об охоте, пришло. Пришёл не какой-то

мифический, а настоящий "фарт". Только бы не опоздать! Не оплошать.

Забросив все другие дела вокруг зимовья, Иван первую неделю по малоснежью,

лихорадочно торопясь, с темна до темна, расставлял капканы. В основном – у воды, на

побережных мысках, под разлапистыми чёрными елями устраивал кулемки. На жердках. В

дуплах. Охотник Иван потомственный и немало наслышан о разных способах ловли зверей,

да и сам уже десятки лет в тайге, в одиночестве. От непутёвых напарников он открестился.

Перво-наперво, на что Иван сразу обращает внимание, ставит ловушку там, где у

соболя ход. У всякого зверя свой ход. У соболя там, где он когда-то хорошо поживился. Где

мыши живут, пищухи, рябчики. Не минует соболёк лесные завалы, россыпи. Там и пожива

для него и запуск – дом для ночлега. Конечно, ещё и другое надо иметь в виду, какая погода

выдастся. Если в октябре зима быстро привернёт, снега наметёт и установится сразу ровный,

до марта, мороз, и ледостав на речке скорый, долго потом приходится добывать то, что

можно взять из тайги при иной погоде.

Какой иной? Именно такая и случилась в тот предпоследний Иванов сезон.

Поначалу, с Покрова дня, снегу в колено бросило. Засиверило знатно, без варежек из

зимовья не выйдешь. Речку "зашуговало". А через пару дней неожиданно ободняло. Дожди

пошли. Днём и ночью. Два дня Иван из зимовья не выходил, пережидая ливни из дождей с

сырым снегом. Иван знал: такая жуткая мокресь не одному медведю не по нраву, когда и

берлогу может подтопить. Зверь выходит и шатуном становится. Бедствие для соболя и

другого зверья – эта сырость!

Мокротой забивает мышиные верховые гнёзда, заливает норки с малым, ещё

молочным, потомством. И ещё один удар – через пару дней ударил мороз. Осевший под

ливнями снег "зачирил". Охотнику по такому "насту" ходить – чистое наказанье! Режет

чирки-обутки и за ноги держит на каждом нетвёрдом шагу. Соболя, вроде бы, радоваться

могут: наст их держит – куда с добром! Беги на все четыре стороны. Но это не совсем так. И

для соболей такой "чир" – беда. Корма: ягодник, мыши – под коркой. Не вдруг достанешь…

Иван оценил: зверёк через два-три дня станет вконец голодный. На любую приваду

пойдёт, только успевай развешивай...

На путиках у него уже стояло более сотни ловушек. Но и этого казалось мало. Он

пособрал всё, что нашел в запасниках. Чинил и ставил на соболей капканы всех имевшихся

номеров, и волчьи, и заячьи.

Понимал: второго такого сезона у него долго не будет!

На девятый день, по поверью таёжному, Иван, забросив за плечи понягу с мешком,

ружьё, пошёл проверять ловушки на первом, береговом путике. Едва ли не в каждой находил

соболей. Двенадцать штук! Упаковал добычу в мешок. Ноша показалась достаточно тяжёлой.

Иван, хотя не слишком-то утомился, вспотел, отёр со лба холодный пот. У очередной

кулёмки сел передохнуть и подумать. Осталось высмотреть на этой тропе ещё два десятка

ловушек. Зверёк подходил и к этой – ближней.

Иван осмотрел ружьё. В патроннике – патрон с пулей.

Мелькнула жадная мыслишка: "А вдруг соболишка прискачет к наживке-рыбёшке?

Успею ли патрон на дробовой сменить?"

Переломил было одностволку, да вовремя передумал: по путикам в эту пору могут

бродить не только охотники. Медведи. С дробовым зарядом от них не спасёшься…

Так как от этого места ближе было идти до зимовья, Иван оставил на суку мешок с

соболями, а сам побежал по путику налегке. Подумал: «Уж куда боле добыча пришлась! На

большее зариться сёдни – неразумно!»

На сей раз правильно рассудил. И пошустрил, не чуя ног. Но что это за "наказанье"? В

следующем капкане Иван увидел живого соболя. Зверёк исступлённо бился, пытаясь

освободиться от железа. Добил его ударом обушка своего ножа.

Соболь первостатейный! Байкалец! Седой! Самый что ни на есть, ценнейший. Этакая

удача!

"Однако, вот назатыка, – кольнула догадка, Тринадцатый"!

Подумал так Иван, и снова похолодел в непрошенном ознобе.

Но стоять и мёрзнуть нельзя, нельзя расслабляться, надо бежать, завершать осмотр

путиков. Ещё семь зверьков вынул из других ловушек. В руках не удержать. Хоть и неживые,

а выскальзывают из ладоней, подмышек. «Будто оживают?!»

Пришлось снять одну лёгкую поддёвку – куртку, соорудить нечто вроде мешка.

Завязать бы его верёвочкой? Хотел отхватить конец длинной оборки на обутках – хватился:

ножа в ножнах нет! У Ивана задрожали руки: "Неужто потерял?!"

Для успокоения невольно перекрестился, хотя креста и не носил. Присел в раздумьях:

"Да ладно ли всё такое? К добру ли такой фарт? В иной сезон столько соболей добывал, а тут

– за день! Как картох в огороде насобирал…"

Вспомнил: "Эх, ты, земеля, ножик – то у того соболька лежит, что байкалец!"

В чём и утвердился. Но на душе всё же спокою не было. Радость от привалившей

добычи мешалась с неподвластным смутным беспокойством: добром ли всё такое сегодня

закончится… Не вывернет ли на путик шатун? Иль с ногами что приключится…

Иван укоротил шаг, сдерживая себя, выравнивая дыханье. Особенно в тех местах, где

приходилось лезть по запорошенному снегом валежнику, перебредать через поваленную

деревину, ощетинившуюся ломаным суком – клыком. Почему-то в голову лезли невесёлые

воспоминания, как кто-то, когда-то именно на таком месте и погиб. Споткнулся на мокрой

осине, напоролся животом на сук. И готов! Накормил вороньё…

Такие страхи ещё более усилились, когда Иван подошёл к тому месту, где добивал

"байкальца". И было отчего. Он увидел нож. Не единожды его надёжный помощник выручал,

спасал даже при ночёвке зимой, когда однажды не взял с собой топора, а пришлось коротать

темноту на "сентухе". Бывало, благодаря ножу, добывал из запуска в дупле соболя. И

сегодня его любимый инструмент выручил. Но что это?! Нож лежал на тропе лезвием к

Ивану! Как раз – поднял ногу для следующего неторопкого шажка и отпрянул: "Борони

Бог!" Иван понял, по крайней мере, веруя в такое: "Перешагнёшь остриё ножа, а потом

может произойти непредсказуемое".

Одно уже есть сегодня: небывалая, непредвиденная добыча. Второе подобное событие

для Ивана может быть роковым…

И знак есть – нож! В известном положении.

Бросив соболей, так расценил "знак ножа" Иван, пусть, дескать, грозит он зверушкам,

охотник сделал порядочный круг по чаще и зашёл к своему орудию с рукоятки. Зорко

осматриваясь, реагируя на каждый писк, Иван осторожно, даже ласково, поднял нож и

аккуратно опустил в ножны на поясе. Только после этого перевёл дух. Стал дышать полной

грудью, при подходе, оказалось, минуту или две вообще не дышал.

…В тот сезон Иван вынес из тайги более ста двадцати соболиных шкурок. О своей

необычной охоте, о "фарте", об охотучастке старался никому и ничего не рассказывать. Он и

ранее не отличался многословием. А тут напрочь замкнулся. Знал, было отчего.

Иной промысловик и при меньшем успехе на радостях растрезвонит в кругу друзей, в

застолье о своей удаче. И себе на голову беду накличет. От завистников потом отбою не

будет. Перво-наперво начнут набиваться в напарники. И другого – всякого потом жди…

С другими, в другом месте, Иван знал, и так бывало. На участок связщика не взял,

худое станут чинить. Собаку иль украдут перед самым заходом в лес, иль отравят. А то и

зимовьё порушат, под "туристов" сработают. А более хитрые находят способ умаслить

охотоведа, чтоб он разделил участок у "фартовщика". Велик, мол, он у него,

недоопромышляет, паря… И так разделят, по таким граням, что потом лучше самому от

новых загребущих соседей подалее уходить. Ведь не только для деревни или города

пословица: "Прежде, чем дом строить, узнай – каковы соседи!"

Одним только и делился Иван с приятелями: о ноже. Из головы не выходила худая

примета: "Старики говаривали: нож судьбу верно кажет»… Но чем всё такое ему, Ивану,

может грозить? Нож "показал" опасность, а ничего плохого, кажется, не происходит! Иван,

сдав шкурки в промхоз, хорошо заработал. В почёте оказался, как передовик таёжной страды.

Почести всякие. Правда, не забывая о случившемся с ножом, и тут Иван старался

остерегаться. Как бы неумеренная похвала не уничтожила на его охотучастке "фарт", не

повредила ему.

Начальство хотело было послать Ивана на областной слёт охотников, не полетел…на

самолёте. Опасно!

Собеседники слушали его исповедь о ноже и сочувствовали, искренне советовали

взять в лес другой нож, не этот, опасный теперь. Другие шутили и даже язвили, мол, мало ли

было в старину дурацких предрассудков и суеверий…

…Одна осень, как помнит себя Иван, на другую не походит. Каждый новый сезон

охоты – другие задачи и особенности тоже. Взять ту же Иванову речку. В сухую маловодную

осень истает до ручья, в чирках впору перебредать.… А в другое время – без лодки не

переберёшься.

В новом октябре тайга позвала особенно приманливо.

Прилетев на участок, как обычно, Иван споро выгрузил из вертолёта на знакомый

островок мешки с провиантом, помахал треухом пилотам и принялся за работу – таскать

поклажу на бугрушку, к зимовью.

Брод знакомый, многажды промеренный ногам. С закрытыми глазами мог по нему

Иван ходить. Потому подхватил сразу два куля подмышки, да за спиной – поняга с поклажей.

Своя ноша – не тянет!

Но верно, видать, мудрецы китайские говорили: нельзя в одну реку войти дважды.

Перед самым правым берегом, у зимовья, оскользнулся на валуне, завалился с мешками,

зачерпнул воды даже в сапог с длинным голенищем. Что немного озадачило Ивана и

обеспокоило. К Покрову воды в проточке всегда бывало в прошлые годы мало, а тут – уже по

колено! И, похоже, идёт на прибыль! К чему бы такое?

Как бы не залило островок – площадку, там ещё несколько кулей с провизией. Иван

поспешил на угор. В зимовье быстро переоделся, сменив мокрые портянки в сапогах. "Для

сугреву" почал бутылку водки. Налил в кружку, выпил. Водка, что называется, "не пошла".

Даже полкружки не осилил. Но тяжесть в голове занялась. От того, что с утра ничего не ел.

Пока в городе ждали вертолёт, пока грузились, да летели…

Уже смеркалось. Иван оставил в зимовье на столе водку, присел на порожек открытой

двери. "Сугрева" не получилось. Даже в сухой одежде на вечернем сквозняке его знобило.

Где-то в груди не вовремя защемило.

Подумал: "Что же это за слабость такая навалились? Года, видать, подходят…

Не мальчик – на угоры с двумя кулями бегать. И пора бы, пожалуй, с охотой

завязывать. Уж и внуки растут. Жалко, не охотники. Не от охотников – отцов. Так,…по

бутылкам, да банкам стрелки"…

В такие минуты физического послабления и душевного смятения Иван все явственнее

ощущал приближение чего-то тёмного в его судьбе. Будто за всё им содеянное со зверьём

идёт возмездие. Расплата. Она – в потере здоровья. Спину, вон, уже какой раз!

Прихватывало. В почках, доктора доказывают, камни! И то, надо думать, немало грешил

противу живого: стрелял, душил, бил чем попадя беззащитных соболишек… Самый лучший,

байкалец… Тоже ведь жить хотел! По-своему голосил… Пощады просил. А я его? Эх-ма!

Люди – человеки…

Сколько минут он так сидел в невесёлых розмыслах, никто теперь сказать не сможет.

Забота о предстоящем промысле, о договоре с промхозом, о спасенье оставшихся на островке

кулей понудила таёжника на рисковые шаги.

Речка и до него, другими, прозывалась Дурной. Случалось, осенью, а то и летом после

ливня, вода быстро поднималась на два-три метра, сметая в бурном потоке с берегов груды

плавника.

…Последние кули Иван понёс уже в полной темноте. Остров – площадка уменьшился

до пятачка, где на гальку выплескивалась вода. «Шуга» шуршала по сапогам.

Иван осознал: "Кули надо бросить. А не то погибель!"

Но другая мысль перебивала первую: "С кулём тяжелей! На воде устойчивей».

В последних мешках был тяжёлый провиант, дробь, патроны. Бросать жаль…

Иван вошёл в беснующийся поток по знакомому броду. Но где же, где он?

С каждым новым шатким шагом его сбивало ниже, левее. На глубину. В голове одно:

"Скорее, скорее – к спасительному яру!" Яма! В сапоге вода. "Шуга" достала до мешка

подмышкой, вмиг удвоив и без того нелёгкую ношу. Оступился ещё, и ещё…

Судорожная боль колом ударила по ногам. Спазмы ползли выше, к груди. Иван слабо,

вяло пытался бить по "шуге" руками, В черноте ночи увидел сотни каких-то знакомых

зверьков. Они грудились вокруг. Вцеплялись в руки и ноги. Грызли. Тянули в реку.

Он распознал "своих" соболей, тех, что так нещадно бивал с собаками на деревах, в

капканах. Жёлтые, сивые, чёрные и белые… А потом побежали за ними зелёные, красные,

кровяные… Как "куряжки", тушки зверьков без шкурки. Сотни "куряжек" оставил вокруг

зимовья за годы охоты Иван. И вот теперь, похоже, эти "куряжки" ожили. Холодные,

скользкие, они жадно набросились на своего врага…

…Зимой промысловики с соседнего участка нашли Ивана в заломе ниже по течению

речки. Лицо и руки погрызены норками и соболями. Ноги охотника в болотных сапогах

вмерзли в лёд. Коварная река не захотела отпускать свою нечаянную добычу.

Новосибирск
2616
Голосовать
Комментарии (8)
Томск
5565
Интересный рассказ. Всегда "взаглот" читал подобные повествования, не смотря на объем. Окончание печальное только, хотя поучительное.
0
Новосибисрк
16
хороший рассаказ! а главное жизненно...
0
Новосибирск
25
Мрачваген!
0
Новосибирск
36
Че по темну поперся в реку....
0
Комментарий удален. Почему?
Новосибирск
129
Очень интересно написал. Молодец!
0
грязи
65
хорошо написано.реально
0
Братск
0
Отличный рассказ, у всех своя судьба,
0
Интересный рассказ, спасибо. Не часто такое прочитаешь, так что бы поверить можно было без сомнений. Мне один товарищь мой старый порекомендовал купить индийские препараты для потенции, виагру, сиалис там, левитру. Я ему верю как себе и потому купил левитру. И ему, товарищу моему уже 45 и мне 44. Так что потенция уже не та как в 18 лет. Приходится покупать лекарства для мужчин. Ну а что делать, цены на виагру, сиалис, левитру в https://viagraekat.ru/ приемлемые, можно покупать
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх