Флажкование волков в декабре
Декабрь в Якутии - это царство абсолютного холода. Воздух не морозен, а звонок и режет, как лезвие. Якутск в то утро утонул в ледяном тумане, будто облака спустились и примерзли к земле. Но жизнь в городе, привыкшем к лютым стужам, не замирала. Не успел я войти в офис, как меня остановили: «Срочно звони в Департамент охоты». Ответ на том конце провода был кратким и деловитым: «Завтра едем в Заречный район. У самого села объявилась стая волков. Недалеко от поселка задрали коня и двух собак. Готовься. Впервые попробуем поохотиться флажным окладом».
Путь до Заречного района - это не дорога, это путешествие. Четыре сотни километров по зимнику: накатанной в снегах трассе, больше похожей на бесконечную просеку между мирами.
Мы выехали затемно. Компания в уазике подобралась что надо - бывалые, с лицами, высеченными ветром, и молодые, с горящими глазами.
Первые часы ещё перебрасывались шутками, обсуждали авантюрность флажков. Потом разговоры стали редеть, уступая место созерцанию за окном: белая равнина, чёрные острова лиственничников, снова равнина. Изредка - крохотный посёлок, несколько домиков, словно брошенных в океан снега, и снова - пустота на много часов. Иногда зимник сужался до колеи, уходящей в стену тайги, и тогда УАЗик кренился, подпрыгивал на ухабах, а мы молча хватались за поручни.
Мы ехали весь световой день короткого декабрьского солнца. Съели в пути весь запас оладий и лепёшек, выпили термосы чая. Когда за окном окончательно стемнело и в кромешной тьме замерцали лишь отражённые в снегу огни наших фар, мы наконец увидели огоньки села. Это и была точка нашего сбора.
В село мы въехали не вечером, а глубокой ночью. Нас ждал местный охотовед Егор, человек, словно вырубленный из лиственницы, не спавший, судя по виду, в ожидании. В избе пахло теплом печи и свежей выпечкой, словно хозяйка готовила её к нашему прибытию весь день. На столе, покрытом яркой клеёнкой, стояло не угощение, а стратегический запас калорий перед выходом в лютый холод: высоченная стопка пышных оладий, дымящиеся лепёшки, пирожки, из которых при нажатии сочился жирный мясной сок. В центре - отварная конина, нарезанная толстыми ломтями, и огромная миска густой сметаны. Хозяйка молча поставила перед каждым тарелку наваристой шурпы с лосятиной. «Ешьте, чтобы тепло держало», - только и сказала она. Мы ели, не церемонясь, намазывая оладьи сметаной, заедая мясом, чувствуя, как по жилам растекается реальная, физическая сила от этой простой и мощной пищи.
Мы выехали на рекогносцировку на рассвете, когда мороз стоял такой, что снег скрипел, как битое стекло. Туша кобылы лежала недалеко от просёлочной дороги. Картина была безжалостной и тихой. И у этой туши, как страж, сидел в седле коневод на своём низкорослом, мохнатом коне. Оба - человек и животное - были совершенно неподвижны, покрытые инеем, словно часть этого ледяного пейзажа. Он не скакал нам навстречу - он ждал. Увидев нас, он лишь слез с коня и коротко кивнул в сторону тёмного пятна на снегу.
- Моя кобыла, - сказал он глухо, и в его голосе не было ни паники, только тяжёлая, скупящаяся ярость. - Вчера вечером табун подошёл к базе, а её недосчитались. Утром нашёл тут. Следы видели?
Егор, не отвечая, уже шёл к месту, где снег был истоптан и запятнан. Он присел на корточки, долго молча изучая отпечатки - широкие, чёткие, строчащие по целине. «Матерые, - наконец выдохнул он, поднимаясь и обращаясь уже ко всем нам. - Трое, не меньше. И они близко. Эта падаль для них теперь и стол, и приманка. К ночи вернутся».
Руководитель, почесывая затылок, смотрит на карту – окружность массива более двадцати километров. Строимся, Егор проводит инструктаж: «Волк отлично знает свой район. У него нахоженные дороги. Это чуткий и хитрый зверь. Память у волка отличная, в сообразительности тоже не откажешь. Нередко бывает, ты его выслеживаешь, а он в это время наблюдает за твоими действиями. Сообразительность и память у волка, - развиты очень хорошо. Если он хотя бы раз перемахнул флажковую линию, то уже не чувствует к ней страха. Поэтому линия флажков должна быть сплошной, ровной, без провисания. Оклад будем прокладывать тремя способами: вручную, на снегоходе и с волокуши, прицепленной к машине». Работа закипела. Мне, как самому рослому, выпало тянуть шнур вручную по глухомани. За плечами - тяжёлая катушка с алыми флажками, под ногами - снег по пояс. Я проваливался, пыхтел, а молодые егеря, идущие сзади, цепляли шнур к веткам, подбадривали: «Ну ты, брат, как сохатый - тропу прокладываешь!» По рации передавали координаты, и на планшете в машине медленно вырастал кроваво-красный круг, отсекая часть дикого мира.
Работали до глубокой ночи, пока флажки не закончились. Брешь в два километра. Выход нашли отчаянный: в селе наскребли с десяток кассет с видеофильмами. Дыру затянули трепыхающимися на ветру магнитными лентами. Стена из страха обрела новый, призрачный голос.
На следующее утро к нам на подмогу из близлежащих сел и города подъезжают желающие участвовать в окладе. Выезжаем на место предстоящей охоты, руководитель Егор объявляет общий сбор, распределяет стрелков, показывает на ЖПС схему расстановки. В это время из тайги выходят всадники, посланные на разведку. По их словам, волки залегли недалеко, в чащобе, напротив задранной кобылы. За оклад не выходили. Они сообщили, что нашли сработавший капкан с примерзшей отгрызенной лапой. Волк попал в капкан, отгрыз себе лапу и ушел. Наш противник был не просто хищником. Он был бойцом, искалеченным, но не сломленным.
Организаторы охоты еще раз совещаются, вносят корректировки по вновь полученной информации. Волков загонять будут конные охотники, в непролазной чащобе тайги снегоходы не пройдут, пешком такое огромное расстояние и за день невозможно пройти. Всадники направляют коней в территорию оклада. Они будут потихоньку загонять волков к стрелкам, время от времени давая знать о себе по рации.
Разъезжаемся, расходимся по номерам. Мне попадается дальний номер. Еду на снегоходе с егерем Жорой. Он родился и вырос на Кубани. В Черноморском флоте служил и подружился с Сергеем-якутом и, после демобилизации, приехал погостить в наши края. Познакомился с сестрой друга, влюбился, женился и остался здесь. Доезжаем до моей точки, Жора пожелав удачи, уезжает. Остаюсь один-одиношенек среди глухой тайги. Вытаптываю снег, чтобы стоять было удобней. Вскидывая на плечо винтовку, проверяю, прикладиста ли она в зимней одежде. В это время подъезжает Егор. Он объезжает стрелков, проверяя нашу готовность. Спрашиваю, как готовность, все ли заняли свои места? Егор отвечает, что стрелки затаились в местах, где в первую очередь следует ожидать волка, - это поляны и просветы между густыми участками леса, кочкарники, участки зрелого просветленного листвянника. Напоминает, что самый ответственный момент, это первые часы, после того, как зверь был поднят. В это время охотникам нужно напрячься и проявить максимум своего внимания и сообразительности, а все потому, что матерые волки проверяют удобные для выхода из оклада места именно в этот период времени.
Охотники притаились за лиственницами. Мороз пробирает до костей, но пошевелиться нельзя: малейший шорох, щелчок фотоаппарата - и многочасовое ожидание окажется напрасным. «Волк всегда остается хозяином положения, - говорил Егор перед началом охоты. - Когда он чует человека, то притаивается, чтобы оценить ситуацию, найти брешь в оцеплении и попытаться спастись».
Зимний день короток, наступают сумерки. Тёмные силуэты деревьев, стояли молча и совершенно неподвижно. На небе начали проступать звезды.
По рации сообщают, что загонщики спугнули волков с лежки и они потрусили в сторону засады. Сумерки сгущаются. Волки уже совсем рядом.
Я внимательно всматриваюсь в сплошной черно-белый хаос, в который зима превратила густой смешанный лес. Где-то прозвучали раскатистые выстрелы из гладкостволок, за ним раз за разом хлестко ударил карабин.
Подтягиваемся к месту сбора. К нам лихо подкатывает на своем снегоходе Жора. На санях лежит огромный полярный волк. Оказывается, волк, не замечая стрелка в бе¬лом маскхалате, бежал прямо на флажки немного в стороне. Пер¬вый выстрел остановил его, второй прекратил агонию. Потом, подойдя, егерь сделал еще один, контрольный выстрел. Охотники, жадно втягивая в себя табачный дым, взахлеб рассказывают:
- Волки из оклада не вышли. Один вроде выскочил из оклада чуть выше стоящего в поле снегохода. Потом в том направлении, куда побежал волк, три раза стреляли.
- Это парни с Батагая стреляли. На них вышли три волка, но за флажки не уходили.
- Рядом с нами был слышен скрип снега и какое-то шуршание. Думаю, что это были волки. Если бы загонщики на конях проехали поближе к нам, то, наверняка, волки вышли бы на нас, и мы бы их не упустили!
Остальные волков и не видели. Волчица прорвалась сквозь флажки недалеко от машин. Нашла место возле упавшего дере¬ва, где шнур висел чуть выше, и проползла под ним, оставив от страха длинный пунктир мочевых точек. Третьего волка загон¬щик, бродивший на коне больше трех часов в чащобе и вышедший весь закуржавелый, так и не сумел выставить на стрелков...
Мы стояли у костра, глотая дым и горечь неполной победы. Снег снова начал падать, затягивая следы, медленно стирая границу между нашим миром и их. Охота кончилась. Но в воздухе висело не чувство триумфа, а тяжёлое, холодное уважение. Мы вступили в древний ритуал, где противник был достоин своей роли. И где один, самый хитрый и отчаянный, ушёл в темнеющую тайгу, унося в себе нашу пустую победу и свою дикую, непокорённую жизнь. А где-то там, за трепыхающимися на ветру киноплёнками, в кромешной тьме чащобы, заживала рана, и жёлтые глаза холодно и ненавидяще смотрели в сторону человеческого жилья.
щной пищи.
Мы выехали на рекогносцировку на рассвете, когда мороз стоял такой, что снег скрипел, как битое стекло. Туша кобылы лежала недалеко от просёлочной дороги. Картина была безжалостной и тихой. И у этой туши, как страж, сидел в седле коневод на своём низкорослом, мохнатом коне. Оба - человек и животное - были совершенно неподвижны, покрытые инеем, словно часть этого ледяного пейзажа. Он не скакал нам навстречу - он ждал. Увидев нас, он лишь слез с коня и коротко кивнул в сторону тёмного пятна на снегу.
- Моя кобыла, - сказал он глухо, и в его голосе не было ни паники, только тяжёлая, скупящаяся ярость. - Вчера вечером табун подошёл к базе, а её недосчитались. Утром нашёл тут. Следы видели?
Егор, не отвечая, уже шёл к месту, где снег был истоптан и запятнан. Он присел на корточки, долго молча изучая отпечатки - широкие, чёткие, строчащие по целине. «Матерые, - наконец выдохнул он, поднимаясь и обращаясь уже ко всем нам. - Трое, не меньше. И они близко. Эта падаль для них теперь и стол, и приманка. К ночи вернутся».
Руководитель, почесывая затылок, смотрит на карту – окружность массива более двадцати километров. Строимся, Егор проводит инструктаж: «Волк отлично знает свой район. У него нахоженные дороги. Это чуткий и хитрый зверь. Память у волка отличная, в сообразительности тоже не откажешь. Нередко бывает, ты его выслеживаешь, а он в это время наблюдает за твоими действиями. Сообразительность и память у волка, - развиты очень хорошо. Если он хотя бы раз перемахнул флажковую линию, то уже не чувствует к ней страха. Поэтому линия флажков должна быть сплошной, ровной, без провисания. Оклад будем прокладывать тремя способами: вручную, на снегоходе и с волокуши, прицепленной к машине». Работа закипела. Мне, как самому рослому, выпало тянуть шнур вручную по глухомани. За плечами - тяжёлая катушка с алыми флажками, под ногами - снег по пояс. Я проваливался, пыхтел, а молодые егеря, идущие сзади, цепляли шнур к веткам, подбадривали: «Ну ты, брат, как сохатый - тропу прокладываешь!» По рации передавали координаты, и на планшете в машине медленно вырастал кроваво-красный круг, отсекая часть дикого мира.
Работали до глубокой ночи, пока флажки не закончились. Брешь в два километра. Выход нашли отчаянный: в селе наскребли с десяток кассет с видеофильмами. Дыру затянули трепыхающимися на ветру магнитными лентами. Стена из страха обрела новый, призрачный голос.
На следующее утро к нам на подмогу из близлежащих сел и города подъезжают желающие участвовать в окладе. Выезжаем на место предстоящей охоты, руководитель Егор объявляет общий сбор, распределяет стрелков, показывает на ЖПС схему расстановки. В это время из тайги выходят всадники, посланные на разведку. По их словам, волки залегли недалеко, в чащобе, напротив задранной кобылы. За оклад не выходили. Они сообщили, что нашли сработавший капкан с примерзшей отгрызенной лапой. Волк попал в капкан, отгрыз себе лапу и ушел. Наш противник был не просто хищником. Он был бойцом, искалеченным, но не сломленным.
Организаторы охоты еще раз совещаются, вносят корректировки по вновь полученной информации. Волков загонять будут конные охотники, в непролазной чащобе тайги снегоходы не пройдут, пешком такое огромное расстояние и за день невозможно пройти. Всадники направляют коней в территорию оклада. Они будут потихоньку загонять волков к стрелкам, время от времени давая знать о себе по рации.
Разъезжаемся, расходимся по номерам. Мне попадается дальний номер. Еду на снегоходе с егерем Жорой. Он родился и вырос на Кубани. В Черноморском флоте служил и подружился с Сергеем-якутом и, после демобилизации, приехал погостить в наши края. Познакомился с сестрой друга, влюбился, женился и остался здесь. Доезжаем до моей точки, Жора пожелав удачи, уезжает. Остаюсь один-одиношенек среди глухой тайги. Вытаптываю снег, чтобы стоять было удобней. Вскидывая на плечо винтовку, проверяю, прикладиста ли она в зимней одежде. В это время подъезжает Егор. Он объезжает стрелков, проверяя нашу готовность. Спрашиваю, как готовность, все ли заняли свои места? Егор отвечает, что стрелки затаились в местах, где в первую очередь следует ожидать волка, - это поляны и просветы между густыми участками леса, кочкарники, участки зрелого просветленного листвянника. Напоминает, что самый ответственный момент, это первые часы, после того, как зверь был поднят. В это время охотникам нужно напрячься и проявить максимум своего внимания и сообразительности, а все потому, что матерые волки проверяют удобные для выхода из оклада места именно в этот период времени.
Охотники притаились за лиственницами. Мороз пробирает до костей, но пошевелиться нельзя: малейший шорох, щелчок фотоаппарата - и многочасовое ожидание окажется напрасным. «Волк всегда остается хозяином положения, - говорил Егор перед началом охоты. - Когда он чует человека, то притаивается, чтобы оценить ситуацию, найти брешь в оцеплении и попытаться спастись».
Зимний день короток, наступают сумерки. Тёмные силуэты деревьев, стояли молча и совершенно неподвижно. На небе начали проступать звезды.
По рации сообщают, что загонщики спугнули волков с лежки и они потрусили в сторону засады. Сумерки сгущаются. Волки уже совсем рядом.
Я внимательно всматриваюсь в сплошной черно-белый хаос, в который зима превратила густой смешанный лес. Где-то прозвучали раскатистые выстрелы из гладкостволок, за ним раз за разом хлестко ударил карабин.
Подтягиваемся к месту сбора. К нам лихо подкатывает на своем снегоходе Жора. На санях лежит огромный полярный волк. Оказывается, волк, не замечая стрелка в белом маскхалате, бежал прямо на флажки немного в стороне. Первый выстрел остановил его, второй прекратил агонию. Потом, подойдя, егерь сделал еще один, контрольный выстрел. Охотники, жадно втягивая в себя табачный дым, взахлеб рассказывают:
- Волки из оклада не вышли. Один вроде выскочил из оклада чуть выше стоящего в поле снегохода. Потом в том направлении, куда побежал волк, три раза стреляли.
- Это парни с Батагая стреляли. На них вышли три волка, но за флажки не уходили.
- Рядом с нами был слышен скрип снега и какое-то шуршание. Думаю, что это были волки. Если бы загонщики на конях проехали поближе к нам, то, наверняка, волки вышли бы на нас, и мы бы их не упустили!
Остальные волков и не видели. Волчица прорвалась сквозь флажки недалеко от машин. Нашла место возле упавшего дерева, где шнур висел чуть выше, и проползла под ним, оставив от страха длинный пунктир мочевых точек. Третьего волка загонщик, бродивший на коне больше трех часов в чащобе и вышедший весь закуржавелый, так и не сумел выставить на стрелков...
Мы стояли у костра, глотая дым и горечь неполной победы. Снег снова начал падать, затягивая следы, медленно стирая границу между нашим миром и их. Охота кончилась. Но в воздухе висело не чувство триумфа, а тяжёлое, холодное уважение. Мы вступили в древний ритуал, где противник был достоин своей роли. И где один, самый хитрый и отчаянный, ушёл в темнеющую тайгу, унося в себе нашу пустую победу и свою дикую, непокорённую жизнь. А где-то там, за трепыхающимися на ветру киноплёнками, в кромешной тьме чащобы, заживала рана, и жёлтые глаза холодно и ненавидяще смотрели в сторону человеческого жилья.
Сахатый
