Солёные люди
Часть1. Соль на снегу.
Эпидемия, что поразила весь мир, не обошла и Лёху. Болел он тяжело, но как только смог стоять на ногах, начал выходить на улицу и скидывать с крыш снег, каждый день по четыре раза менял мокрую от пота одежду. Через неделю всё, что только можно было очистить от снега, Лёха очистил. Болезнь отступила. Исследования обнаружили десятипроцентные поражения лёгких, хоть физически Лёха этого не ощутил, потому как за всю жизнь не выкурил ни одной сигареты. Пока был молод, опасался отца, который обещал выбить зубы, если уличит в курении. Когда ума прибавилось, сам понял, что пользы от курева никакой, один только вред. Хоть и не чувствовал последствий болезни, но всё же решил поддержать организм народными средствами. Прочитав всё, что нашёл в сети, пришёл к выводу, что самый доступный для него способ – это пропить курс медвежьего жира. Благо лекарства было запасено с избытком.
Утром разогрел стакан тёплого молока, растворил в нём ложку мёда, капнул несколько капель медвежьего жира и выпил залпом. Через какое-то время почувствовал тянущую боль в правом боку. Организм отказывался принимать снадобье даже в самом малом количестве. Этому предшествовала давнишняя история. Много лет назад, когда не было у Лёхи собак, работающих по медведю, да и возможности охотиться тоже не было, познакомился он с промысловиком Викторовичем, продававшим медвежий жир и питавшимся исключительно медвежьим мясом. Выглядел тот дяденька в свои чуть за шестьдесят моложе годов на десять. Он и убедил Лёху в необходимости время от времени укреплять организм медвежьим жиром, продав поллитровую банку топлёного жира. На вопрос как его правильно употреблять, продавец дал рекомендацию: «Пей по столовой ложке натощак по утрам». Приняв первую дозу лекарства по рекомендации продавца, ощутил тяжесть в правом боку. Решив, что происходит адаптация организма к препарату, на следующий день лечение решил продолжить, только теперь к тяжести прибавилась острая боль, да такая, что пролежал пациент целый день пластом. На этом укрепление организма Лёха прекратил. Позже, когда развился интернет и появился доступ к неограниченному ресурсу информации, прочитал, что медвежий жир рекомендуют принимать так: утром, натощак, на стакан горячего молока кладут ложку мёда и две капли медвежьего жира. С каждым днем увеличивая долю жира, доводя её до столовой ложки. Пропивают две недели и делают перерыв. Целебные свойства жира неоспоримы, но, как любое лекарство, нужно принимать с умом. Так, после первой попытки «лечения», Лёхин организм наотрез отказывался принимать топлёный медвежий жир даже в самых минимальных количествах. Вспоминал он того промысловика «добрым словом» не раз и не только за «дельные» рекомендации, сорванную спину, но и основу ремесла, что успел рассказать тот у таёжного костра.
Заезжали тогда на охоту вчетвером; первым топтался Олег, самый опытный и знавший места как свои пять пальцев, затем – друг молодости Олега, Александр Викторович и Лёха с парнем чуть постарше Димкой замыкали буранную процессию. Снегу было выше колена, снег мокрый, на улице с утра минус десять, днём температура поднялась до минус пяти. Ехали все на коротких буранах, и только Викторович был на длинном. Дорога пересекала небольшую, но быструю речку, шириной всего десять метров; речка не встала, мост сделать было не из чего. Пришлось совершить круг около десяти километров и переезжать по широкому, уже схватившемуся плёсу. Большая часть пути шла по тайге без дороги, и не ехал тот караван, а полз как ленивая гусеница. Больше всех доставалось молодым; Олег ушёл вперёд, пробивая след на пустом буране, Викторович тащил чуток груза и собаку по кличке Идюм. Молодые охотники трелевали основной груз: бензин, продукты и прочий бутор. 
Для езды на снегоходе температура в минус двадцать куда комфортнее, чем минус пять. Снег не забивает ходовую, снегоход не так греется, да и сам не вытираешь одной рукой пот, а второй рукой слёзы. Сколько мужицкого пота пролито над снегоходами Буран на таёжных путиках только Богу известно. Бывало так натаскаешься да наворчаешься за день железного коня, что ноги не держат. Однажды Лёха стал свидетелем, как после трудной поездки пожилого рыбака-охотника заносили в избу за руки и ноги четыре человека - не было сил у деда пройти десять метров до избы. Пролежал он тогда, словно мёртвый, весь вечер и только к полуночи нашёл в себе силы раздеться и умыться. Держалась тогда вся его охота и рыбалка на молодом напарнике, что помогал во всём - за дорогу свой Буран молодой корчевал в два раза меньше, чем дедовский. Но ни разу не упрекнул в неправильной езде, не срывал злости - не поворачивался язык сказать старому таёжнику, что обуза он. Смотрел тогда на него Лёха и сердце сжималось от понимания, что придёт время, когда и у самого не будет сил подняться, не станет хватать их даже на простые вещи. Страшила возможная расстыковка: вот уйдут силы, а желание таскаться по тайге останется - что тогда делать? От таёжной зависимости лекарство ещё не придумали и вряд ли когда-нибудь сыщут.
Так и полз караван. Олега уже не было слышно, а Лёха с Димкой проедут триста метров, остановка - ходовая забита мокрым снегом словно цементом, не хватает силёнок Бурашке провернуть трансмиссию, горит ремень. Почистят, снова рывок. При каждой остановке приходилось отцеплять сакли, переворачивать Бураны и палками вычищать ходовые. Кроме своих снегоходов, приходилось корчевать и утюг Викторовича. Завалят снегоход на бок, один держит, второй чистит. Завалят на второй бок - снова чистка. Почистили один, чистят второй, а в это время по лесу разносится: «Ребяяяятаааааа…». Подъезжают - засадил свой снегоход Викторович промеж кочек, ёлок или ещё куда завалил... Тянут-потянут, а вытянуть такой корабль не могут - рубят ваги. Не раз и не два повторится за дорогу такая манипуляция.
Запомнился тогда Лёхе кобель Викторовича - был он роста богатырского, сложен как-то крепко. Уверенный, с каким-то собачьим достоинством. Кроме него в команде были два двухгодовалых кобеля-однопомётника, молодая сука на первом году и только что «пробежавшая» сука Ветка пяти лет. Чтобы избежать недоразумений, везли Ветку на сиденье снегоходе привязанной. Снуют женихи вокруг Ветки, в глаза заглядывают - сука ещё в охоте, а цену набивает. Кобелишки и так, и сяк - ни в какую. Примчал Идюм и - сходу к ней на сиденье. Р-раз и готово, свершилось всё священодействие прямо на снегоходе. Сказал тогда Димка: «Пришёл, увидел, засадил», - надо было его Македонским назвать, а не Идюм». Мужики засмеялись и ещё долго вспоминали эту удачную шутку. 
Часть 2. Сказание о топоре.
- Так, ребята, это надолго, давайте харчеваться, - предложил Викторович глядя на собак.
- Может, Олега подождём? - спросил Димка.
- Пока костёр наладим, он и подъедет, от этого места до дороги не больше полутора километров, а там и изба рядом. Олег недалеко, погода глухая, поэтому мы и не слышим его.
Лёха с Димкой, если бы были вдвоём, пожевали бы что Бог послал, запили чаем из термосов и поехали дальше. Но Викторович был человеком тайги. Собрал под огромным лиственём* несколько толстенных обломышей, мастерски порубил их на поленья длинной в полметра. Каждый удар его топора был выверен и точен. Если топор не разрубал сук до конца, то сила, вложенная в удар, разламывала его, завершая действие. Захватывающе было смотреть со стороны на этого крепкого мужика, как ловко и выверено обращался он с этим инструментом. Возьмёт в руку толстенный сук, повернет его, прицеливаясь, влево-вправо. Потом в определённом положении размахнётся, хрясь - отлетело готовое полено! Когда дрова были нарублены, а огонь, набирая силу, начинал облизывать дрова, Викторович достал из мешка закопчённый котелок, закутанный в цветную тряпицу, развернул и повесил на таганок.
- Снег топить будем? До воды-то далеко, - спросил Лёха.
- Зачем снег, у меня вода с собой есть.
Викторович достал из мешка двухлитровую пластиковую бутылку и наполнил котелок.
- Викторыч, ты и воду с собой возишь? - удивился Димка.
- Вожу, Дмитрий, вожу. Дорога длинная, всякое случиться может... Снеговую я не признаю.
Лёха, спросив разрешения, взял топор Викторыча. По весу ощущался он не меньше полутора килограмма; топорище берёзовое, какой-то необычной или, сказать точнее, неправильной формы - длинное, почти прямое. У самого топора туго перемотано тонким льняным шнуром. 
- Викторыч, а почему топорище такое длинное и почти прямое или даже, как мне кажется, имеет обратный изгиб?
- Так дерево таким родилось.
- Не понял?
- А что тут непонятного, всё просто: как дерево родилось, так и топорище из него вышло.
Тут, будучи натурой любознательной, Лёха начал свой расспрос:
- Викторыч, а как ты топор выбираешь?
- А никак, выбраны они у меня все.
- Не понял?
- А чего непонятного, ещё сорок лет назад выбрал. Я тогда в Промхозе штатным охотником только начинал работать, чуть постарше тебя был. Государство нас, добытчиков пушнины, обеспечивало всем необходимым, даже на вертолётах на охотничьи участки завозили. Инвентарь можно было хороший на базе подобрать. Зашёл я как-то в конце лета на склад, а там дед в углу на картаках** сидит, топоры перебирает. Дедок по виду тёртый, солёный, думаю неспроста он в топорах копошится. Я - к нему.
- Здорово, отец!
- Здорово, сынок!
- Как живёшь? Как здоровье?
- Спасибо, вашими молитвами. Молитесь только хреново что-то.
Викторович засмеялся.
- Так скажи, как звать тебя? Сам я нехристь, а вот бабушка у меня набожная, передам, будет тебя поминать в молитвах. - Вымолвил Викторыч и сообразил, что шутка не удалась, не к месту сказана, не о том…
- Дед поднял на меня глаза, а мне хоть сквозь землю провались. Вижу его впервые в жизни, возможно и не увижу больше никогда, а взгляд что железом калёным жжёт.
Викторыч, прервал свой рассказ, достал из холщового мешка два больших куска отварного мяса, кусок сала, положил их сверху на мешок.
- Дим, сруби пару шампуров: котелок закипит, костёр чуть угомонится, тогда мяско пристроим.
Димка молниеносно вырубил шампура и тут же вернулся к костру, боясь пропустить хоть слово из начинающейся истории. Но Викторыч и не думал начинать без него. Многолетняя одинокая жизнь в тайге научила его никуда не торопиться, использовать время своё и силы максимально рационально, ценить минуты, приносящие радость. Вот и сейчас было заметно, что приятно поделиться ему с молодыми охотниками жизненным опытом.
- Ну чё там дальше-то, - спросил Димка.
- Так чё, встал тот дед, смотрит на меня, как огнём жжёт, а сам в руке топор держит.
- Прости, отец, неудачно это я пошутил.
- Котёл-то у тебя, сынок, большой, а вот воды-то в нём нет. Точнее, есть, но жёлтая...
Думал молчком так и уйдёт, а он мне говорит:
- Вот, топор выбираю.
- А расскажи, как правильно выбрать?
- А чего тут рассказывать, вот все, что синей краской крашены, те и бери.
- Хорошо, а почему именно синей? Есть же и чёрной крашеные.
Дед посмотрел на меня оценивающим взглядом. Взял из кучи топор, окрашенный синей краской.
- Вот видишь - у топора сад какой большой, стенка у сада по толщине везде ровная, еле заметным раструбом идёт кверху. Такой топор на хозяйское топорище можно насадить, век прослужит.
- А что лезвие, неважно какое будет?
- Как неважно, очень даже важно. Стукни топор об топор, какой звонче звенит, тот и бери.
Взял я тогда два топора, шмяк друг об друга, звон стоит, а кто громче звенит понять не могу. Чую, мутит что-то дед, говорю:
- Что-то я не слышал, что бы вы тут топорами стучали?
- Так я и не стучал.
- А как тогда топор выбрал?
- Так у меня со слухом беда, я напильником выбираю.
- Как напильником?
Дед достал из кармана небольшой трёхгранный напильник и провёл им по лезвию топора.
- Видишь, как напильник по нему катится, сталь хорошая, в меру калёная.
- Как так в меру?
- Так, когда слабо калёная - напильник цепляется, зарывается, как в восковую свечу. Когда крепко — катится, как по стеклу.
- А в меру – это как.
- А в меру – это в меру, сынок, не зарывается и не катится. Слишком мягкий - лезвие не держит, а слишком твёрдый - чуть подсядет, поправить не сможешь. Да и лопнет такой топор на крепком морозе, наверное, не раз видел топоры по обуху сваркой варенные.
Понял я тогда, что дед со звоном топоров шуточку мою вернул обратно и мог бы про напильник не сказать. Так я всю жизнь топорами бы и звенел. Разговорились мы тогда с ним, пришёлся я ему по душе, пригласил он меня к себе в гости вечером. «Проходи, - говорит, - один я, бабка к дочери уехала». Понравился я ему, видать, тогда. Когда расходились с ним, он мне топор тот, что для себя выбрал, отдал, а сам из кучи другой взял. Я тогда из той кучи все синие топоры выбрал, шесть штук было. До сих пор ими пользуюсь.
Повисла минутная пауза, все смотрели на огонь и поднимающийся от котелка пар. Викторыч продолжил рассказ.
- Пришёл я вечером к деду, бутылочку взял с собой. Дед ждал меня: редиски, укропчику, помидорок на стол сообразил, сальца. Я бутылочку поставил. Дед достал гранёные стаканы, стопок он не признавал, из другой посуды не выпивал, наливал сразу треть стакана. Выпили, разговорились. Дед интересным мужиком оказался, Игнатом Михеечем звали. Жизнь прожил трудную. Родился при царе, гражданскую войну пацаном пережил, потом - голод, тюрьму, войну, снова тюрьму, ссылку, точнее - высылку. Но светлую голову держал ещё высоко. Когда я с ним познакомился, ему уже за семьдесят было.
- А за что в тюрьме сидел? - спросил Лёха.
- За что - я не спрашивал, а он не рассказывал. Люди, пережившие те времена и хлебнувшие лиха, особо на эту тему не распространялись, даже спустя годы язык держали за зубами. Знаю только, что до войны за воровство. Семья большая была, после уборки по полям зёрна, что ли, собирали... Вроде как за это и осудили. На войне был командиром пулемётного расчёта, ранило, руку изувечило правую, двух пальцев не было. Комиссовали. Устроился в свой колхоз кладовщиком. Что-то опять с зерном приключилось — запрело, вроде; гурт нужно было с краёв шевелить постоянно, а много ли одной рукой нашевелишь?.. А бумагу написать не догадался, чтоб людей выделили. Тогда-то его в Сибирь и сослали. В общем, сидим мы у него на кухне…
- Викторыч, подожди, извини, перебью тебя - а вторая судимость за что была? - спросил Лёха.
- Да хрен его знает, он не сказал за что, а я не расспросил. Мы и виделись то нечасто, я же штатником работал: в сентябре залечу на охоту, в марте вернусь. Хорошо, если на побывку на Новый год получится, а так - пушнину передам и всё, хозяйство огромное было. Лето тоже в заботах, в подготовке: каждое лето по две избушки рубил, хоть и небольшие, только переночевать, а всё труд. Как-то вернулся, а у деда в доме другие люди живут. Дед с бабкой дом продали и к дочери на Кубань уехали. И адреса не оставили; а, может, и оставили, да я не узнал. На чём я остановился?
- Сидите на кухне с дедом... - подсказал Димка.
- Значит, сидим, на стене часы с кукушкой висят, а время не показывают, остановились. Я ему говорю:
- Часы сломались?
- Да нет, такие купили. Дочь в гости приезжала, привезла. Я повесил, а они правильно не показывают, а то вообще ходить перестали. Сижу, смотрю на них, а они висят неровно, завалены на стену немного. Говорю ему: «Игнат Михееич, нужен гвоздодёр,*** небольшая досточка, как разделочная, гвоздь на сто и молоток». Дед молча встал, вышел из дома. Возвращается, подаёт мне всё. Я часы снял, а там гвоздик еле-ели из стены торчит. Взял гвоздодёр, подложил под него досточку - гвоздь пошёл, а с ним и кусок штукатурки. Дом старый, штукатурили-та тогда глиной, без цемента, на колотую дранку. Я гвоздодёр убрал, молотком по гвоздику стукнул и снова потянул, он и подался. Новый, на сто, также аккуратно забил до половины, часы повесил. Вижу - мало, кособочатся, ещё добавил - опять мало. Так по удару и добавлял, пока часы ровно не встали. Подтянул гирьки - затикали часики, выставил точное время и пошла кукушечка куковать. Каждый час - количеством, а половину - одним куком. Показал деду, как на маятнике ход выравнивать, если отставать или убегать будут.
Викторыч замолчал.
- А как это - гирьки подтянул? - спросил Дима.
- Это сейчас соседи нам дерьмо полуэлектронное гонят, завалили всё ширпотребом, а мы и рады. Тогда часы были товаром штучным, покупка событием была. Вот и на кукушке часовой механизм грузами приводился, потянешь за цепочку, грузики поднимешь до самых часов, грузики опускаются - часы идут. Так механизм работал.
- А с топорищем-то как получилось, тоже, поди, дед научил? - снова спросил Лёха.
- Да. Игнат тогда обрадовался. Говорит: «Молодец, Пестерь». Пестерь – это он меня так называл, что-то вроде прозвища стало моего. Он меня только когда вдвоём были так называл, а что оно означало я так и не спросил, то ли рыбка какая-то вроде пеструхи, то ли ещё что, - предвидя Лёхин вопрос пояснил Викторович. - В общем, часы затикали, кукушка закуковала, мы выпили. Говорит Игнат:
- Сейчас пойдём, покажу тебе как правильно топорище готовить, только покурю.
- Так пошли на улице и покуришь.
- Нет, на улице не то, негоже между глотками на улицу бегать, хоть бабка и ругается, но я без дыма дома курю.
Пошарил рукой под столом, достал конец толстенного резинового шланга, прислонил его к столешнице, достал папиросы, чиркнул спичкой, поднёс к папиросе. Огонь ещё и папиросу не запалил, а уже в сторону шланга потянулся. Дед подкурил, выпустил из лёгких дым, а его, словно старика Хоттабыча в лампу, в шланг в момент затянуло. Игнат улыбнулся и говорит: - Видал! У меня тут тоже инженерИя работает! Бабка зимой курить к печке гоняет, а я люблю за столом. Вот шланг и приспособил - второй конец на крышу в трубу печную вывел, почти под самый обрез.
Разлил Игнат с пузырька остатки, выпили и пошли на улицу. Заходим в сарай, а там берёза колотая под самой крышей весит. Чурки метра по полтора, от коры очищены, пополам развалены и с торцов окрашены. В торцы гвоздики вбиты, на них и подвешены.
Я только хотел расспрос деду учинить, а он сам начал:
- Берёзу выбирай на топорище ровную, без сучков, можно с изгибами, но не сильными. Кручёные не бери, с кручёными работать одна морока, да и топор сидеть не будет. Готовь в феврале, когда влага за зиму вымерзнет, да и колоть сподручно. Дерево свалишь - с черной серёдкой не бери, больное оно. Кряжуй на швырок метра по полтора; тебе, конечно, топорище в полтора метра без надобности - головы же рубить не будешь? Или будешь?
Дед засмеялся, вообще с юмором был мужик, живой.
- Чурки длинные такие, чтоб трещины потом отпилить - ведь как не суши, торцы не мажь, а всё одно лопается. - Добавил Димка.
- Да, Дима. Почти слово в слово он мне так и сказал. Когда работать с поленом начнёшь - сколы отпилишь, чтобы с чистого дерева начинать. Работай только топором. Как дерево колется, так его и обрабатывай – по волокнам, поперёк живого не при. Топорище тогда крепость имеет, когда нет в нём слабых мест, где жилы его обрываются. Давай завтра к вечеру приноси свой топор - насажу, опытом с тобой поделюсь. Сегодня я уже не плотник.
Вода в котелке закипела, таёжная приправа в ней замельтешила, собираясь в кучку. Викторович приподнялся, сдвинул шапку на затылок.
- Нет, не слыхать Олега. Хотя должен уже и вернуться. Не случилось бы чего...
Отодвинул котелок чуть от огня, добавил в костёр последнее полено и продолжил рассказ.
- Пришёл я к деду на следующий день, к вечеру, топор тот принёс. Сидит дед на крылечке, курит. Поздоровались.
- Ну, пошли что ль. Науку перенимать будешь?
- Буду!
Зашли в сарай:
- Снимай полено, которое на тебя смотрит.
Я первое попавшееся и снял. Игнат покрутил его в руках, подал мне ножовку и провёл ногтем где отпилить. Я - пилить, а оно не пилится, дерево не твёрдое, а какое-то тугое - ножовку будто кто держит. Кое-как акрамил с двух сторон. Дед покрутил его в руках, достал с полки топорик - лезвие в верхонку обёрнуто и верёвочкой стянуто; по размеру в два раза меньше моего. Упёр моё будущее топорище в чурку и давай по нему тюкать. Пройдёт снизу вверх неглубокими насечками со всех сторон, перевернёт полено и навстречу также тюкает. Стружка мелкая, завитая, словно кудряшки сыплется. Раз прошёл, два прошёл - полено уже на топорище похоже стаёт.
- На-ка, сам попробуй.
Взял я топор, а он словно в кость, а не в дерево ударяется.
-Тю-тю-тю, что ты его молотишь, как тесто на сдобу. Топор послабее возьми, не жми его, словно девку... Угол покруче бери, но сильно не зарезай.
- Сколько они у тебя сохнут, эти поленья-то?
- Годов десять, наверное, уже весят, а, может, и больше. Коль на продажу не мастырить, а только для себя - до конца света хватить должно.
Обчухал я тот раскол до подходящего размера, но финишную работу Игнат сам вёл - не мог смотреть на мои потуги. Возьмёт полено в руки, идёт по нему топориком, а оно под ним словно пластилиновое: стружка ровная, завитая. Пройдёт топориком, покрутит в руках, перевернёт, снова пройдёт - приятно было смотреть, как слушается его дерево, выдавая задуманную форму. Топор держал тремя пальцами и половиной кисти, а хват как у медведя был.
- Вот смотри как дерево родилось, видишь волокна?
- Вижу.
- Топорище тогда крепкое будет, когда по волокнам выведешь, жил его не нарушишь, а что форма не магазинская будет, так не беда, выправь его под удобный хват и всё.
Когда топорище было почти закончено, Игнат достал кусок стекла, упёр одним концом в чурку, вторым - в живот, повёл по нему стеклом. Заструились из-под осколка барашки - тоненькие, словно волосины.
- Финишная отделка, - вставил Димка.
- Да, но предфинишная. Финишной шкурка прошлась.
Обработал Игнат тогда топорище стеколком - словно мраморное стало, ровненькое, гладкое. Взял топор, надел на топорище, стукнул в тыльную сторону рукояти - топор чуть не на треть заскочил. И говорит:
- Тыльную сторону перед садом топора чуть скругли, но сильно не верши, чтоб удар равномерно по дереву расходился. Не скруглишь, удар чуть не по плоскости придёт - расколешь топорище. Шибко скруглишь - в одну точку удар будет и снова расколешь. Вся работа коту под хвост уйдёт. Понял, Пестерь?!
- Понял, - говорю.
Ещё раза два ударил Игнат по топорищу, топор заскочил до половины и остановился. Сбил его дед, топорище показывает.
- Видишь, топор дерево задирает - мало снял значит.
Прошёл стеклом по саду снова, повторил. Со второго раза топор сел на место. Дед из отпиленных от полена кусков выстрогал два длинных и пологих клина, уголком маленького топора сделал в саду насечки чуть к краю от середины, установил один клин, раз ударил, два ударил - клин на месте. Второй забил; что торчать осталось - отпилил.
- Видишь, два клина забил?
- Вижу.
- Сад у топора широкий, одним клином дерево ровно не раздашь; и ближе к краю бей. Клинья пологие делай, крутой клин дерево не примет.
Взял с полки коробочку, порылся в ней, достал кованный металлический клин. Протягивает мне топор и говорит:
- Как третий клин бить?
Я топор взял, покрутил, показываю деду сад, прикладываю указательный палец на него и говорю:
– Так.
А дед мне:
- Х…як!
Берёт у меня топор, суёт им под нос и говорит:
- Видишь, как дерево топор приняло? Чуть вправо увело.
- Вижу.
- Так как клин бить нужно?
- Наоборот, влево, чтобы топор поправило.
- Правильно. На, бей.
Подаёт мне топор, я клин пристроил, топорище в чурку упёр, только размахнулся:
- Стой!..
- Что опять не так?
Взял топор в руки, на весу приставил клин в сад, забил, держа топор в руках.
- Всё?
- Нет, не всё, иди - в доме на краю печки клей в банке стоит. Принеси.
Принёс я клей. Дед снял со стены льняную верёвку, выплел из неё прядку, намотал на топорище под самым топором, намазал клеем сверху. Сад тоже намазал.
- Сад-то зачем намазал?
- Топор чего болтаться начинает?
- От того, что работаешь им, вот он и болтаться начинает.
- Чурка ты с глазами: «Болтаться он начинает...». Топор ходить на топорище начинает, когда рассыхается оно. Хоть десяток лет и просыхало, всё одно: влажно - водичку пьёт, сухо - отдаёт. Сад закроем - воду ни брать, ни отдавать оно не будет, топор потому сидеть будет крепко.
- А топорище само как же? Оно же не закрытое.
- По топорищу тоже сейчас клеем пройдём, закроем. А когда высохнет, наждачной бумагой покрупнее по нему пробежишься, чтобы в руке сидело крепко.
- Неужели это тот самый топор? - спросил Лёха.
- Нет, конечно, тот мне долго не прослужил, лет пять, не больше. На лодке груз в дальнюю избу забрасывал, мотор чихнул и заглох на самом выходе с переката, понесло меня вниз, навалило на камень, лодку чуть не перевернуло. Половина барахла тогда потопил, сам чуть не утоп. С того времени сам топоры насаживаю, благо что под впечатлением дедовской науки запас тогда заготовок как на «Маланину свадьбу», до сих пор по избушкам весят. А вот насадить так, как Игнат, нескоро получилось: когда смотришь, вроде бы всё ясно и просто, а сам возьмёшься - то не так, да это не ладно. Много тогда у Игната не расспросил. Вернуть назад, так и за жизнь расспросил бы: где родился, как на войне выжил, да мало ли чего. Дед-то мировой был. Всё времени не хватало: заскочу на минутку, поздороваюсь, рыбки, когда - мяска подкину и снова по делам. В молодости живёшь быстро, на мелочи внимание не обращаешь, своим, основным занят, а потом, оказывается, мелочи-то эти вкупе куда главней основного, из них основа жизни и состоит.
Клей он знатный варил, за пять лет топор тот на миллиметр не двинулся и с ручки не стёрся. Сети сплавные хорошо садил, да мало ещё чего умел. В годах дед был, ремёслами многими владел и цену себе знал. С кем попало за стол не садился и тайны не открывал.
- Он тоже штатным охотником был? - спросил Димка.
- Нет, он сторожем в промхозе в то время работал.
Лёха снова взял топор в руки, покрутил.
- Да, инструмент! Не вольно посмотрел на своё магазинское недоразумение. По мне ручка больно длинная. 
- Ручка действительно длинная, за то силища-то какая с таким рычагом в удар вкладывается! Поначалу не сподручно, потом привыкаешь. Нож потерять не такая беда, как хорошего топора лишиться. Топор, Алексей, для промысловика главный инструмент: всё им делаешь, из рук почти не выпускаешь. Путики рубить - топором, капканы ставить да ловушки мастерить – опять топором, мясо мёрзлое разобрать – снова топор в деле. Однажды лося свалил, а ножа не оказалось, пришлось топором вскрывать. Вот и выходит, что промысловику топор в тайге главный друг. Кто поговорку придумал: «Нож для охотника, что топор для плотника», - точно не промысловик был.
Собаки, лежавшие поодаль от костра, подняли морды и уставились по направлению, куда уехал Олег. Викторыч пододвинул котелок к огню - вода тут же закипела. Достал из мешочка пластиковую баночку из-под шоколадной пасты, насыпал в руку заварки и кинул в котелок. Снял его с тагана, закрыл крышкой, вынул из ножен на поясе нож, нарезал отварное мясо, затем - сало, в вперемежку ломтики насадил на шампура и пододвинул к огню.
- Да, вроде простой топор, а целую историю узнали, - сказал Димка.
Часть 3. Секреты кулинарии.
Собаки вскочили на лапы и уставились в сторону следа, через мгновение охотники услышали рёв снегохода. Олег, стоя на подножках, вывалился из-за деревьев как снежный человек — запорошен с ног до головы.
- Здорово, охотнички! Я думал они тут лося добыли или медведя, на свеженину тороплюсь, а они кишки набивают.
- Куда поедешь, раз Ветка твоя род свой собачий решила продолжить... Прямо у Лёхи на снегоходе и отдалась! - за всех ответил Викторыч.
Собаки, священнодействие закончив, лежали свернувшись калачиками.
- Твой, поди, разбойник, постарался?
- А то чей же! - с гордостью в голосе за кобеля ответил Викторыч.
Сало на шампурах зашкварчало. Викторыч открыл крышку котелка - по тайге пошёл аромат свежезаваренного чая с каким-то едва уловимым травяным ароматом; чай разлили по кружкам. Викторыч достал из своего мешка булку хлеба, нарезал пластиками, положил каждому по два пласта сала и варёного мяса. Лёха разломил хлеб, половину положил на мешок; в одну руку взял пластик мяса, в другую - хлеб с салом.
- Чё, Алексей, в студентах был? - спросил Викторыч.
- Был, восемь лет. Техникум, потом университет.
- О, так ты учёный! То-то, я смотрю, сало правильно ешь. Я, когда студентам был, мы так же сало ели. Положишь его на краюху хлеба, носом толкаешь сало, а хлеб откусываешь. И сало целое осталось, и наелся его...
- Викторыч, так у тебя, что - высшее образование? - спросил Димка.
- Да, - и через паузу добавил, - но только начатое.
Мужики от души засмеялись над удачной шуткой таёжника.
- Мясо-то не медведь, надеюсь? - спросил Олег.
- Нет, лось.
- Ешь, не бзди.
- Не пронесёт? - с улыбкой спросил Олег.
- А чего с мяса-то пронесёт, не кишки же едим.
- А что, кишки тоже едят? - спросил Димка.
- Едят, Дима, всё едят. Эвенки с оленя только изюм оставляют, остальное всё в пищу идёт.
- Что такое изюм? - спросил Димка и тут же добавил, - дерьмо, что ли?
- Да, Дима, оно самое. Охотился на Алгоме я, начало осени было, на основной избе с делами управлялся. Сижу вечером у костра, смотрю - олень по берегу реки идёт. Хорошо карабина рядом не было, так бы свалил его. Только встал, за карабином бежать: смотрю - за ним второй, третий. Ну, думаю, понятно - эвенки едут, теперь спокойной жизни не жди. Оказалось, дед с бабкой, обоим уже за шестьдесят, а всё кочуют. Оленей с ними штук тридцать. Подъезжают, поздоровались, чай сели пить. Бабка бойкая такая, а дед, что вьюк при ней - всё молча. Говорит:
- Однако, чую, бражкой пахнет. Налил бы ковшечек.
Я бражку постоянно ставил; самогонку не гнал, а вот бражка водилась. Как она, старая, её учуяла — бидон укутанный на улице стоял, а нанесло.
- Чё не налить-то, налью. Но только завтра, - отвечаю.
- А пошто завтра, с дороги-то мы сегодня!..
- Завтра день рожденья у меня, вот и погуляем.
Соврать пришлось мне про день рожденье, через десять дней оно у меня было. Да ведь не отстанут. Чаю напились, помог им палатку поставить и спать пошёл.
Утром, встал чуть свет, смотрю - на вешелах возле палатки моих гостей шкура свежая весит. Оленя зарезали. Котёл - на тагане, мясо варится. Дед пришёл, говорит:
- Старуха моя сказала: «Зови голубоглазого, именины справлять будем».
Взяли мы с ним бидон и поволокли к палатке. У бабки уже всё на мази: мясо готово, кишки наварены.
- Как кишки? - спросил Димка.
- Да ты слушай, Дима. Блюдо такое: прямую кишку промывают, выворачивают жиром во внутрь, набивают кровью, кусочками потрошков, луком, специями, если есть, а нет - и так... Нитками по краям схватывают и варят. Как колбаса получается: вкусно очень! Постелили брезент прямо возле палатки, по середине - котёл с мясом, бидон с бражкой, ковшик. И пошла гульба… Нарезала бабка кишок целую тарелку, подала мне первому, как имениннику. Я кружечку опрокинул, закусываю, а сам чувствую - «изюмом» кишки отдают. Промыты плохо, торопилась, видать, повариха. Пожевал немного для виду, чтобы не обидеть, а когда бидон наполовину опустошили - и привкус с кишок пропал куда-то. Выветрился, наверное.
Викторыч засмеялся.
- А, потом что? - спросил Лёха.
- А потом, Алексей, бегал я по-большому, то есть не по-большому, а по-жидкому почти трое суток - так меня прохватило. Думал, со своей прямой кишкой распрощаюсь. За каменным маслом**** пришлось в верхнюю избу ехать. Всего десять километров по реке, а два раза к берегу приставать пришлось. Только им и остановил прорыв.
- Деда с бабкой тоже пронесло? - спросил Лёха.
- Не знаю, мне не до них было. Они два дня постояли и вниз по реке ушли. Только на следующий год опять на «день рожденья» приехали... Но бражку после того случая я уже больше не ставил.
- Так от чего пронесло-то? От бражки или «изюма»? - не унимался Лёха.
- Так, наверное, от того и от другого, от совокупности принятого.
- А что на следующий год приехали - звал на день рожденья?
- Нет, конечно, - запомнили число, запомнили, что бражку ставил, вот и приехали. В тайге к мелочам относишься внимательно: когда месяцами один живёшь - человека встретить целое событие. Бывало, с соседом по участку договоримся встретиться на праздник какой-нибудь, так за неделю готовиться начинаешь, ждёшь, волнуешься... Приедет - наговориться не можешь. А в городе увидимся: «Здорово, как?.. Жив? Жив, ну и ладно». В тайге, когда подолгу один живёшь, ценить моменты начинаешь.
- Викторыч, вопрос такой: как это - солёный человек? Ты про Игната говорил, когда встретил его, - спросил Димка.
- А ты сделай так, - Викторович потянул воротник куртки и коснулся языком голого тела. Димка последовал его примеру.
- Как? Солёно?
-Да.
- Понял теперь кто такой «солёный человек»?
- Понял, это человек труда?
- Да, Дима, верно подметил, человек труда. Ведь любой труд он потом пропитан, а пот солёный. Правильнее, конечно, сказать «человек пота», да звучит не очень красиво.
Мужики дружно засмеялись.
- Сань, ты монстра своего привязал бы, иначе до темноты до избы не доберёмся... - сказал Олег.
Викторыч застегнул на ошейнике Идюма поводок и повёл кобеля к своему снегоходу.
Был тот Идюм пусть и не Македонским, но уж Александром точно. Медведя работал азартно, но в самом расцвете сил зарезали его волки. Шёл Викторович с кобелём по берегу замёрзшей реки, погода скверная - снег с порывистым ветром... Вдруг из-под выворотня совсем рядом выскочил волк. По-видимому, проспал охотников. Метнулся, сломя голову, прочь и оказался на речном льду. Викторович тоже на лёд выскочил и прострелил из СКС по лопаткам волчару насвозь, а Идюм подыхающего додавил. На следующий год ситуация повторилась, только не попал на этот раз охотник в зверя. Пёс после выстрелов ушёл за волком на махах... Больше его Викторович не видел.
Вернулись тогда охотники домой через десять дней и привезли в качестве трофеев одни бороды. Уже дома, в ограде, отодвигая снегоход, ощутил Лёха острую боль в пояснице, словно выстрел пронзившую всё тело. Как присел, да так и остался на полусогнутых. Заклинила спина и остаток осени ушёл на восстановление, накрепко увязав в памяти Викторовича, сорванную спину и «лечение» медвежьим жиром по его рекомендации. Больше Лёхе тропу с Викторычем топтать не пришлось.
Но рассказ, что услышал Лёха у таёжного костра засел в памяти на всегда, лёг мужицкий опыт файлом в папочку на жёсткий диск памяти и хранился там до поры до времени, пока не потребовался хороший инструмент в тайге. Не с первого раза всё вышло как надо. Но ведь правильно сказано: «Терпение и труд, всё перетрут». Вот и Лёхины топоры со временем стали походить на топор Викторовича, как-то подобрал мастер топор, изготовил топорище и подарил лучшему другу на день рождения, тот повесил его в гараже на стенку и доставал только в самых крайних случаях, а в тайгу с собой брал пластиковое изделие иностранных специалистов. На вопрос – «Почему топор на стенке висит, а не в снегоходе ездит?», услышал ответ: - «Жалко, красивая вещь».
* Лиственница.
** Корточках.
*** Гвоздодёр - небольшая монтажка с расплюснутым концом и прорезью для захвата и извлечения гвоздей.
**** Каменное масло – природное лекарство от хвори в животе. Растёт на скалах и каменных выступах, имеет горький и вяжущий вкус.
Лучшие комментарии по рейтингу
