Беспокойный сосед
Каждый август, ходил Лёха на верховое болото за клюквой, росла на нём она словно мелкие виноградины. Если не знаешь, сразу не разглядишь, не найдёшь эту кислую ягоду, спрятавшуюся в траве. Недалеко от этого болота стояла у охотника избушка. Ночевал он в ней редко, но проверял регулярно. Стояла она у подножья склона, полку под неё перед постройкой пришлось рыть лопатами вручную. После оказалось, что скат крыши со стороны склона был на уровне груди. Медведь ежегодно проверял избушку, по-видимому надеясь, что уж в этот-то раз хозяин зимовья обязательно оставил ему зажаренного на углях поросёнка, ну или хотя бы банку сгущённого молока. Но поросёнка, как и молока, всё не было. Медведь, огорчённый отсутствием поросят и молока, разбрасывал дрова, иногда вытаскивал на улицу постель и обязательно со стороны склона разрывал лапами на крыше рубероид на высоте, до которой дотягивался лапами. По следам от когтей можно было предположить, что дядя приходил не маленький - размер передней мозоли около восемнадцати сантиметров. Вот и сейчас, спускаясь по склону, ещё издали увидел Лёха, что угол у крыши зияет огромной дырой. Зашёл в избу, поздоровался, сел на нары. Стена, над которой была разорвана крыша, стояла чёрная, в углу начала появляться плесень. «Так и до грибка недалеко», - подумал охотник. Залез на чердак, достал рулон рубероида, оторвал прожилки и по новой покрыл крышу. Рубероид в этом месте напоминал слоёный пирог - уже второй рулон укладывал охотник, ремонтируя скат. Кроме того, заметил, что и недоступный для медведя скат тоже пора ремонтировать: с течением времени рубероид просел между стропил, в образовавшихся ямках скопилась хвоя и прочий таёжный мусор; всё это заливало водой, которая при замерзании рубероид разрывала. Напрашивался капитальный ремонт верха избы. Закончив с работой, вскипятив чаю, сидел охотник возле костра и размышлял, что делать с таким непутёвым соседом? Решений было четыре: попробовать отпугнуть с помощью дихлофоса или ещё какого-нибудь дурно пахнущего вещества, удавить возле избушки петлёй, изготовить и разложить у проблемного ската «тапки», попробовать добыть весной с собаками.
Вариант с дихлофосом был наименее затратный, но помогал ненадолго: прокусив баллон, какое-то время медведь около избы не появлялся, но, успокоившись, принимался чинить разбой по новой и к подобного рода «подаркам» относился уже с особой осторожностью. Кроме-того, помня неудачный опыт своего предшественника по участку, когда медведь выпрыгнул в окно, унеся с собой часть стены, охотник способ этот отмёл.
Петли Лёха не принимал нутром, не видел он в удавленном медведи какой-то доблести или геройства - только жалость к столь могучему зверю. Считал такую охоту неправильной, людей, занимающихся подобным «промыслом», не уважал, хотя открыто об этом не поминал; как говориться - каждому своё. На чердаке каждой его избушки валялись снятые на зверовых тропах петли; некоторые он находил с останками животных. Много лет назад в межсезонье промышлял в тех местах один браконьер; все знали, что он пакостник, но истинный размах промысла его узнал Лёха с годами, найдя однажды на тропе вздутыми четырёх оленей, и только у одного отсутствовала голова, всё остальное не тронуто. Как шёл табун, так по очереди и влетел в расставленные петли. Почему забрал бракоша лишь одну голову, узнать не удалось - уже больше десяти лет тот в округе не появлялся. Позже стало известно: убив сожительницу, «отдыхал» он в местах «не столь отдалённых», после чего попал в психиатрическую лечебницу. Бог ему судья или, как сказал бы Жека, – карма. Лёха же решил, что пакостника наказала бабка, которая, по поверию коренных охотников, живёт в лесу и карает жадных и непутёвых охотников.
«Тапки» представляли собой доски толщиной не менее сорока миллиметров с набитыми в них гвоздями, размером в сто миллиметров. Обычно «тапки» укладывались перед входом в избушку - тут нужно было создать оборонительный рубеж перед крышей. Перспектива, что на сооружение наступит какой-нибудь горе-турист или, чего хуже, поранится Лёхина собака - была вполне реальна. Шатающийся по тайге народ Лёха не любил за беспардонность, за хамское отношение к окружающему миру, за бутылки и банки на обочинах лесных дорог. Особое негодование вызывали видео, выложенные в Сеть, как молодчики находят в тайге избу, лезут в неё, выворачивают на свет Божий все углы, заглядывают даже в клозет. Сопровождая всё это комментариями и «глубоким» знанием таёжного быта. Не осознавая, что заходят к кому-то в дом. Вторгаются в чью-то жизнь. Лезут туда, куда лезть совсем не следует. Называл он таких личностей понятным каждому русскому человеку словом – гондольеры.
Вариант оставался только один, попытаться добыть медведя с собаками. Сложность заключалась в том, что место, где стояла избушка, было на противоположном берегу полноводной горной реки. С наступлением паводка переправиться было невозможно, а осенью купать собак в холодной воде Лёха не хотел. Стало быть, надо перед паводком успеть пробежать по увалу, тянувшемуся на несколько километров вдоль реки. Основная масса его была покрыта сосновым лесом вперемешку с осиной, но местами возвышались бугры, осиной поросшие сплошь. По расчётам охотника, медведь, вышедшей из берлоги, должен обязательно прийти на вытаявший склон увала. Не знал тогда Лёха, что не только медведи приходят на первые проталины, но и всё живое в тайге тянется на вытаявшие склоны. А пока нужно было прикинуть, сколько понадобится материала, чтобы полностью перекрыть крышу на избушке.
И вот такая долгожданная «унылая пора, очей очарованье», наконец, наступила. Только для Лёхи осень никогда унылой порой не являлась, а совсем наоборот. Окна его дома смотрели на небольшой гольчик с каменной лысиной наверху, на вершине которого стоял триангуляционный пункт. Называли голец в народе «Маяк». В былые времена, когда колбаса в магазине продавалась по цене в два рубля двадцать копеек за килограмм, а у школьников всей страны была одинаковая форма с красивыми кумачовыми галстуками, - целью всех школьных походов был этот самый Маяк. Добрая половина ребятни посёлка оставила на его камнях свои фамилии и классы, в которых учились. Некоторые были нацарапаны кое-как, другие выбиты аккуратным, каллиграфическим почерком в вензельных обрамлениях. Одна надпись выглядела особенно красиво: на чёрном камне в раскошной рамке была выбитая фамилия «Литута». С началом осени Маяк покрывался разными цветами, словно художник выдавливал из тюбиков краску на огромную палитру. Там, где густо росла осина, - появлялось красное пятно; берёза заливалась жёлтым; лиственница - золотым и только угрюмые ельники, стоявшие небольшим чубом, всегда выглядели одним темно-зелёным цветом. Пока цвета горели яркими красками, Лёха был поглощён домашними делами: копал картошку, прибирал грядки, накрывал парники, ездил со своей Ласточкой за ягодой. Каждый день был наполнен чем-то очень важным и необходимым. Не укутаешь клубнику - вымерзнет за зиму. Не сольёшь летний водопровод - размёрзнутся трубы; и в таких заботах проходил каждый день. И длилось это до тех пор, пока лес не ронял листву. С появлением первого снега на лысой части Маяка каким-то волшебным образом все домашние дела у охотника оказывались переделаны и начиналось священодействие, которого он ждал целый год.
Так было и в эту осень. Ещё до появления на реке снежницы успел охотник пробежаться с собаками в окрестностях Клюквенного болота. Времени хватило и на обследования увалов, но кроме рябчиков найти ничего не удалось. Рубероид на избушке снова оказался повреждён медведем.
Пока снег не заглубел, промышлял Лёха по своим угодьям с собаками. Это золотое время пролетело как один день. Пришли морозы, температура ночами стала опускаться ниже сорока; охота с собаками закончилась и участок стоял, ощетиненный капканами. Но и суровая зима стала вскоре сдавать позиции - солнышко принялось припекать. Наступал этап, который охотник называл «время ремонтов». Каждую весну в марте месяце, до того, как поплывёт снег, Лёха что-то ремонтировал, строил, подготавливал и заготавливал, одним словом, делал то, чем занимаются сотни промысловиков по всей Сибири — облагораживал охотничий участок. Вот и в эту весну по планам было перекрыть крышу на Клюквенном зимовье, подложив под рубероид карбонат, на другом - поднять стены на венец, выстроить новую крышу. А ещё сделать пристрой на дальнем зимовье. Запланированное выполнили вместе с Жекой.
В середине апреля охотник предпринял очередную попытку добыть медведя. Подгадал погоду и по подмёрзшему снегоходному следу приехал в центральное зимовьё, взяв с собой двух лаек - Бугра и Чонгу. Как только начало светать, охотник уже шагал на снегоступах по крепкому насту на противоположную сторону реки, которая местами уже вскрылась, появились полыни. Снег на увале почти растаял, кое-где виднелись небольшие снеговые пятна.
Не успел спустится к руслу, как увидел, что собаки на махах мчат через реку. Остальное было дело техники. Перешёл на противоположный берег, нашёл свой старый «Буфет», включил навигацию и стал ждать. «Буфет» тот Лёха использовал лишь однажды, когда в начале осени пошёл за ягодой на клюквенное болото. Уже почти завершив переправу, оступился и вытянулся в холодной реке почти во весь свой богатырский рост. Просидел тогда у костра ягодник почти два часа, высушивая одежду, потом попусту мял целый день ноги - ягода в тот год не уродилась. Лайки определились на расстоянии в один километр и были в движении. Вдруг до уха донеслось сначала одиночное короткое взлаивание Чонги, затем залился Бугор. И всё стихло.
«По-моему – это надолго», - вслух промолвил охотник. Вообще Лёха часто разговаривал сам с собой, особенно когда куда-то собирался. Укладывая вещи, проговаривал: «Это я одену на охоту. Это я съем утром. Это буду читать вечером. Это мне будет светить...», - и так далее, потому как любое своё действие, ещё и не преступив к нему, представлял совершенно точно и прокручивал от начала и до конца как он его выполняет. Напарник и лучший друг Жека всё это прекрасно знал, и когда они собирались куда-то вместе, писал ему сообщение: «Посуду возьмёшь?» Лёхин ответ: «Да», - означал, что задача Жеки сводится к простому - не забыть домашней тормазок, всё остальное будет собрано напарником.
Прошло около получаса и всё повторилось: залаяла Чонга, подключился Бугор и опять тишина. Охотник повесил работающий навигатор на сук огромной ели, под которой так уютно расположился, достал из поняги топор. Оглядел стоявшие рядом лиственничные великаны, заметил под одним торчавшей из-под снега конец обломанной ветки толщиной с руку, стукнул по нему обухом топора. «Бух», - раздался глухой звук, словно не в снегу лежал сук, а в прочном бетоне. Такой и краном не вывернешь. С деревьев помоложе наломал сучьев, прямо на снегу выложил небольшой плот из несколько веточек потолще, положил сверху «солярки», укрыл всё веточками потоньше и поджёг. Соляркой Лёха называл бересту. При случае, когда находил на берёзах эти свисающие со стволов старинные грамоты, всегда срывал и носил в поняге. Порой приходилось ждать собак в местах, где нечем было разжечь костёр, тогда-то береста и выручала. Но в большинстве случаев, протаскав «грамоты» несколько дней, вытряхивал из мешка берёзовую муку… Затрещал костёр, заметались языки пламени, облизывая котелок, зашевелилась в нём вода. Костёр набирал силу, дрова разгорались. Вот уже огнём окутана вся ёмкость, по краям из глубины побежали воздушные пузырьки; каждый поднимался сначала робко и неуверенно, но шедший следом был чуть смелее. А через несколько секунд мчали они почти непрерывной чередой. Но совсем чуть-чуть не хватило силёнок костерку, чтоб завершить дело. Пузырьковые ниточки сначала замедлилась, затем стала рваться и, наконец, совсем пропали. Только одиночные «бегунки» поднимались со дна. Лёха взял рогульку, зацепил проволоку, что заменяла на котелке ручку, снял его с тагана и опустил на угли. Вода закипела моментально. Напившись чаю, просушил котелок на остывающем кострище.
Прошло около полутора часов с первой подачи голоса собаками. Охотник снял с сучка навигатор - собаки были в движении. Нажал кнопку «МАР» - весь экран был исчерчен собачьими треками. Они показывали, что лайки двигаются по увалу будто по треку велосипедному, делая огромный эллипс почти правильной формы. Изюбр - никто иной из зверей так от собак не бегает. Чонга начала взлаивать чаще, но как только подавал голос Бугор, всё смолкало. Изюбр зверь не агрессивный, очень осторожный, в равных с собаками условиях показывает хорошую выносливость, но стоит под лайками плохо. Куда проще добыть его с одной «вежливой» собакой, чем с настырной парой или тройкой. Пока они его вымотают, пройдёт не один час. «Это надолго», - сказал себе охотник; взял топор и пошёл выкорчёвывать сук - у костра теперь придётся сидеть минимум часа три, и дрова нужно заготовить серьёзные. Через какое-то время он уже сидел у набирающего силу огня.
Когда последние дрова были подложены, залаяла Чонга, да так близко, что охотник вздрогнул. Через несколько секунд к ней присоединился Бугор. Лёха было метнулся гасить костёр, но, держа в руках большой кусок наста, остановился. Зачем? Всё равно добывать не буду. Собаки тем временем завели любимую Лёхину песню. И гремела песня та в пойме широкой реки на многие километры, разносил её морозный воздух словно по радиочастоте, разносил в каждый уголок необъятой тайги. Посидел охотник, послушал любимую «передачу» и решил всё-таки сходить взглянуть на изюбришку, за одно и дать понять собакам, мол, вижу, молодцы, можете отпускать. Дошагал до начала увала, снял снегоступы и стал подходить.
Не прошёл и двадцати метров, как собаки замолчали. Через минуту послышался звук ломающегося наста и Лёха увидел, как крупная изюбриха, выпрыгивая из крепкого снега, словно пружина скачет по руслу реки. «Эх милая, зачем же ты туда-то?..» А поскакала она туда потому, что ты, Лёха, баран - ветер не проверив, попёр к зверю внаглую, как на свидание. Одушив собой, перепугал животное до смерти, вот она и рванула, сломя голову», - сказал охотник себе вслух. Изюбриха доскакала до середины русла, развернулась и встала головой к следу. Охотник видел, как зверь, круша замёрзшую корку, вытаптывает вокруг себя пятак, готовя плацдарм для обороны. Попробовал отозвать собак, но куда там: крикнет во весь голос, назовет лаек по имени, те на секунду замолкнут, посмотрят на хозяина и снова заголосят во всё своё собачье горло. Мол, просидели мы в вольере целых четыре месяца, лишний раз и гавкнуть там не разрешал. Тут привёз в тайгу, дал установку сделать любимую работу как всегда требовал, как учил, и сам же теперь запрещаешь?.. Уж извини, хозяин, но мы отработаем до конца! Решил Лёха подойти и поймать собак, но как только вышел на русло, изюбриха стала волноваться, того и гляди поскачет по льду и, не дай бог, провалится... Что тогда делать? Решил идти в избушку и ждать, когда, налаявшись вдоволь, собаки сами вернутся домой.
Лайки работали весь день. Уже в сумерках охотник снова спустился к реке. Картина была всё та же: изюбриха - посредине русла, как памятник, только изредка шевелила ушами. Чонга работала строго с головы, а вот Бугру, по-видимому, всё это уже надоело - он ходил вокруг зверя «пешком» и лаял в разные стороны. И вправду, чего лаять, если хозяин, пришёл, посмотрел, стрелять не стал. Значит, не получится сегодня подрать эту неприступную мадам. Лишь во втором часу ночи пришли лайки к будкам. С рассветом охотник выехал домой.
Придя осенью на Клюквенное зимовьё, таёжник снова обнаружил разорванный рубероид, карбонат под ним тоже был испорчен на высоту, куда смогла дотянутся медвежья лапа.
Пролетела осень, за ней - зима. Наступило время ремонтов. От Клюквенного болота до избушки не было пропиленного следа и потому требовалось почти два километра тащить на себе новый рулон рубероида. Как всегда в подобных случаях, к делу таёжник подошёл основательно. Протоптал заранее лыжню, чтоб успела она схватится; обмотал рулон плотной плёнкой, утянул скотчем, продел в него верёвку, привязав на конце старую варежку, протягивал её через рулон несколько раз, добавляя на варежке виток верёвки и узел, пока она не заклинила на самом выходе из рулона. Обрезал пластиковую пивную кегу, продел в неё верёвку, попробовал тянуть - рулон легко заскользил. «Славная торпеда получилась», - сказал вслух. Сам не заметил, как домчал груз до избушки. По новой, уже в который раз поправил крышу.
В середине апреля снова, взяв собак, приехал Лёха в центральное зимовьё в надежде добыть или хотя бы нагнать жути очень беспокойному соседу. Ещё на подъезде к реке увидел, что увал почти весь покрыт снегом. Только в нескольких местах виднелись огромные проталины. Добравшись до зимовья, рассадил по будкам собак.
Весенняя тайга шумела, каждая букашка радовалась наступающему теплу. Рябчики, радуя слух, свистели почти не прекращая. Печкой в избушке охотник пользовался только для поддержания тепла и варки еды собакам; разогревал пищу и кипятил чай обычно на газовой печке, используя одноразовые баллоны. Сейчас же развёл костёр и вскипятил котелок - как-то особенно остро захотелось попить чая с дымком. Сидел таёжник на улице, прислонившись спиной к избушке, и всей грудью вдыхал наполненный жизнью весенний воздух. Совсем рядом засвистел рябчик: тиу-тиу-ти-ти-ти-ти, Лёха поднялся, снял висевший на стене в самом изголовье постели пищик и поманил. Ещё не окончилась призывная песня, как «Конор Мак Грегор» приземлился на полянку перед зимовьём. Хохолок стоит ирокезом, крылья заломлены назад, шея вытянута - всем своим видом показывал, что он тут альфа-самец и это право никому просто так не уступит, а посмевшего посягнуть ждёт серьёзная трёпка. Рябец крутил головой в разные стороны, пытаясь отыскать соперника. Как только он отвернулся, Лёха снова поднёс пищик к губам. Не успел выдать и первого коленца, как боец перелетел с центра поляны и уселся прямо перед таёжником на охватный чурбан, который использовался для колки дров. Сидел боец, готовый защищать свой пояс хозяина местной поляны, на расстояние вытянутой руки. Чёрные глазки смотрели не мигая, лишь голова постоянно находилась в движении. Как прекрасна эта маленькая лесная птица! Столь близко охотник видел её впервые. Просидев так какое-то время и смекнув, что достойных противников тут нет, рябчик шумно сорвался, сметя потоком воздуха пыль с чурбана. Ещё долго, сидя на улице и потягивая чай, смаковал Лёха пережитую встречу: надо же, птаха размером чуть больше воробья, а как взволновала! Бывает, добытому соболю или лосю так не обрадуешься, как этой неожиданной встрече. Как так получается: осенью на охоте вспорхнёт выводок, рассядется по ближайшем деревьям, добудешь добрую половину разлетевшихся рябцов, пока мохнатые помощники не прибежали на выстрелы, и глазом не моргнёшь! А вот сейчас и мысли подобной не возникает. И дело тут вовсе не в том - нужно сейчас мясо или нет. Суть в другом: видимо, каждый настоящий охотник, любящий тайгу свою, промёрзшую за суровую зиму, всей душой, тоже отогревается с наступлением весны, радуясь происходящим в природе переменам. Жаль, что немногие умеют радоваться весне так искренне и волнительно, как рябчики.
С заходом солнца заметно похолодало. Охотник сидел в избушке, доверяя события минувшего дня дневнику, как вдруг послышался далёкий лай собаки. Что такое? Может, показалось? Но лай повторился. И снова стих. Вышел на улицу - Бугра в будке не было. Подошёл, осмотрел цепь: карабин расстёгнут - не до конца, выходит, застегнулся изначально. Включил навигатор и стал ждать, хотя и так было понятно, что происходит на увале - повторились событие прошлой весны. Бугор тогда полночи гонял изюбра. В итоге тот остановился на сосновом взгорке в устье небольшого ручья, вдоль которого шла Лёхина дорога к зимовью. Только под утро Бугор вернулся в будку.
Встал Лёха на рассвете, прибрал к лету избушку и двинул в сторону дома. Проехав по дороге, что шла по полке, вырубленной в крутом гольце до устья бокового притока, свернул в него. Доехав до места, где вчера работал Бугор, увидел в замёрзшем снегу ямки, оставленными копытами. которые спускались по склону к ручью. Охотник остановился, стараясь проследить куда пошёл изюбр. Так: спустился по склону, вышел на снегоходный след, потоптался и направился к ручью. Спускаясь в ручей, обвалил большой кусок берегового снега. Куда же двинулся дальше? Проталина совсем небольшая, где-то должен быть след. Собаки, сидевшие на снегоходе, заволновались. Лёха посмотрел на них: лайки напряжены, скулят, мускулы играют под кожей. Ёпт, так вот же он - в десяти метрах прямо перед ними в полынье стоит трёхгодовалый бычок. Так вот кого гонял всю ночь Бугор. Лёха постоял, полюбовался зверем, поблагодарил мысленно «бабку» за две столь незабываемые встречи и отправился домой.
В конце лета, тихо матерясь, охотник снова перестилал рубероид на Клюквенном зимовье. А с приходом «времени ремонтов» пропилил под снегоход дорогу от болота до избушки, завёз железо и перекрыл им всю нижнюю часть крыши в надежде, что теперь-то уж точно беспокойный сосед её не порвёт.
Не знаю почему, но у меня целая проблема выгрузить сюда видео. Оставляю ссылку на Изюбра тут
https://youtube.com/shorts/gWOUhJXW5v4?feature=share
Вот после таких шикарных рассказов,,-,читаю иногда своё ,, писанину,, и думаю, может мне бросить этим заниматься!!!?
Какое одухотворенное выражения лица, ,,охотника,, с черпачком для сбора клюквы!
За видио отдельное спасибо. Сруб ..хороший, +!
