Не спеши (Р.М. Башаров)
Берёзы в свой зелёный наряд начали вплетать желтые косы. Лиственницы покрылись червонным золотом. Закраснели листья черёмухи и рябины. Летние краски сменялись яркой палитрой ранней осени.
Добротная избушка, пять на семь, стояла на берегу лесного озера. В пяти метрах, на берегу ручья, под тесовой крышей была срублена игрушечная баня. К дому пристроили небольшой дровяник и лабаз для хранения продуктов и добытой охотничьей продукции.
«До следующей избушки будет километров 15. Места здесь гиблые. Кругом маревые болота. Прилетим через неделю. Всё покажем. Ознакомим с участком. Сам не ходи», - объясняли мне прилетевшие со мной два егеря госпромхоза.
Я же настырный, достал их: «Нарисуйте на карте. Сам найду». Дали они мне карту с проложенным маршрутом. Выгрузив мои вещи, охотничье снаряжение, продукты, они полетели рейдовать. Кто-то им наводку дал на браконьеров. А мне опять наказали: « Один не ходи. Дождись нас».
Два дня я готовил зимовье. Допилил дров на зиму. Проверил капканы. С брёвен, приспособленных на берегу под стапеля, спустил в воду небольшую, обшарпанную, дюралевую лодку. Под крышей лабаза нашёл пять капроновых сетей с ячеей на 50-60мм и три плетёные из ивы морды. Морды воткнул в ручей. Посмотрел на сети, ячея крупная. Обычно на материке ставят на 25-30 мм, не более. Поудивлялся немного. Но всё равно, а вдруг? Сети поставил на урезе воды, возле заросшей водной растительностью прибрежной полосы озера. За ночь поймал два мешка рыбы. Караси попались по 1,5 килограмма. Один на всю сковородку. Около десятка крупных щук. Окуни-горбачи по килограмму. Лини и чебаки не уступали карасям. Ушли ещё сутки на посол и развешивание под крышей зимовья рыбы.
Вечерами стрелял уток. Потрошёные тушки, круто посолив, сложил во флягу в небольшом погребке. По количеству непуганой дичи и выросшей до пояса непримятой травы вокруг чувствовалось, что человек на этом дальнем участке редкое явление.
На четвёртый день решил добраться до следующей избушки. В госпромхозе выдали мне одностволку 28-го калибра. Гильзы тогда были в дефиците. Набив патронташ, с собой про запас взял капсюлей, пачку пороха, дробь, картечь и пули. Продуктов на два дня. С рассветом двинул вверх по ручью. К обеду набрёл на болото.
Иркутские болота не те, что на Алтае. Трясина, заросшая мхом, сабельником, осокой, клюквой и вонючим багульником. По мху идти тяжело, нога проваливается, как по глубокому снегу. По кочкам скакать ещё труднее, нога срывается и попадает в чёрную жижу. Теряешь равновесие, падаешь. Цепляясь за чахнущие деревья, забираешься на следующую кочку, опять проваливаешься. Изнуряющая ходьба. На открытой воде плавуны – большие кочки из корней и травы.
Наступишь на плавун, он медленно начинает тонуть. Перескакиваешь с одного на другой, пока не попадешь на твердый островок. Думаешь, всё. Твердь. Проскочил болото. Метров через 500-700 доходишь до противоположного края, опять начинается трясина. И так до бесконечности. Болото, болото, болото.
Часа через три я понял, что забрёл не туда. Стоп. Надо поворачивать и идти по своим следам назад. Местами, где мох был низким, мои следы терялись. Попетляв, снова выходил на след. А время текло, примятая трава постепенно выпрямлялась.
Начало темнеть. Под корнями елового выворотня развёл костёр. Наломал лапника для лежака. Утром вскипятил чаю. Залил угли. Прикинул, часа через два буду в избушке. И скорым шагом пошёл тропить свой след. Самоуверенность, беспечность меня и подвели. Где-то промахнулся. Скорее всего, со своего следа перескочил на звериный. Время к обеду, а я всё ещё на этом болоте. «Однако заблудился. Так. Спокойно. Далеко не забрёл. Надо возвращаться на место ночёвки, и оттуда искать выход из этой трясины».
Опять повернул назад. К вечеру место ночёвки не нашёл. Подкрался страх. «Как бы не утопнуть в этом болоте».
Досаждали насекомые. С восходом солнца они активизировались. Пока двигаешься, терпимо. Только остановился, серая туча комаров догоняет и с писком начинает пикировать. Нормальный комар сначала сядет, потом своим хоботом ищет место помягче. Пока он возится, его хлоп, и нет кровососа. А на этом болоте туча изголодавшихся палачей наперегонки пикируют на жертву. Они с ходу втыкаются в тело, а потом тормозят, выставляют ноги, чтобы с головой не войти под кожу. Мошка действует иначе. Садятся толпой и через прорехи заползают под одежду. Места укусов долго и сильно чешутся. А место укусов гнуса вообще опухает.
Продукты кончились на третий день. Спички тоже заканчивались. Остатки в коробке размокли после очередного купания в мочаге, доставал мокрыми руками. Хорошо, что порох и капсуля запечатал в целлофановые пакеты, поверх которых одел по два презерватива.
После недельного метания по болоту, на восьмой день, к вечеру набрёл на сухой островок. Разрядил патрон - отсыпал дробь. На оставшийся порох набил сухой мох. Выстрелил в сухую гнилушку. Мох разлетелся в разные стороны. Много. По новой гильзу зарядил половинным зарядом пороха, остальное забил сухим мхом. Выстрел. Опять много. На третий раз затлевший мох остался в гнилушке. Раздул пламя. В котелке вскипятил воды. Заварил в нем ягоды голубики и брусники. За ночь высушил всю одежду. Постепенно успокоился. Страх прошёл. «Будь, что будет. С голоду не помру. Ягод, грибов полно.
Дичи – куликов, уток, рябчиков не меряно. Выйду на реку и по ней спущусь до людей».
Одного не учёл. Река здесь начинается из болота. Петляет в разные стороны. Течёт сначала на север, потом поворачивает и течёт на юг, на запад, на восток - конкретного направления нет. В конце снова исчезает в болоте. Это до меня дошло после двухнедельного скитания.
Дважды над болотом пролетал вертолёт. Летел низко. Звук над болотом раздавался со всех сторон. Определить, откуда летит, было невозможно. Увижу, и пока выскочу на чистое место, он уже скрывался за деревьями. Стрелял в воздух. А кто в вертолёте, под грохот винтов, услышит мою пукалку.
Вначале своих блужданий стрелял уток, куликов, рябчиков. Потом прикинул, так припасов не хватит. Дичи в этом бесконечном болоте кишело, как в муравейнике. Как-то просыпаюсь ночью от бульканья и всплесков воды. Кто-то крупный плавает в болоте. Подошёл к краю острова, на котором ночевал. Под яром, при свете луны, черная вода начала бугриться, затем взлетела вверх и расплескалась в разные стороны брызгами. С бульканьем и клокотаньем из болота выныривает что-то огромное, как перевернутый пень с торчащими в разные стороны корневищами. На этих корневищах висят водоросли, трава, с которых водопадом стекают ручьи. И эта кикимора болотная начинает двигаться в мою сторону. У меня ноги приросли к земле. Шапка на вздыбившихся волосах на двадцать сантиметров поднялась над головой. Берег подо мной крутой, все 90 градусов будут. Считай прямой угол. Огромная, лохматая неземная тварь как по ступеням поднимается по нему. Выбравшись на берег, останавливается в десяти метрах от меня. Фыркая отряхивается, как собака, вылезшая из воды. В разные стороны летят корневища и трава трилистника, водоросли, мох. Чудище превращается в молодого лося. У меня мурашки продолжают бегать по коже. А лось спокойно проходит мимо моей остолбеневшей фигуры, вглубь острова. Даже обидно стало. Оборзевшая скотина, совсем не боится человека.
Утром пятиметровой жердиной замерил глубину, где жировал лось. Дна не достал.
Потом нашел лося в молодом тальнике. Мясо с прослойками жира нарезал полосами, насушил на костре. Набил рюкзак. Два дня ушло на заготовку сухого мяса. Страх и паника в душе прошли окончательно. Наступило холодное расчётливое спокойствие.
Чтобы не ходить по болоту кругами, намечал ориентир. Шел до него. Потом возле него от предыдущего ориентира проводил прямую линию на юг, до следующего приметного ориентира. Не всегда это было возможно из-за открытых мочажин и озерков, которые приходилось обходить, но старался держать одного направления. Много за день не проходил. Болото не беговая дорожка на стадионе.
Полтора месяца блудил по этому болоту. К концу сентября гнуса и комаров, сильно досаждавших в августе, почти не стало.
Листья на кустах голубики начали осыпаться. Голые ветки под крупными голубыми ягодами клонились к земле. Брусника сплошным ярким красным ковром покрывала прогалы между чахлыми соснами.
Клюква размером с трехкопеечную монету свисала с кочек. От ягоды воротило. При взгляде на неё рот начинал сам кривиться. Ноги устали от ходьбы по пружинившему моховому покрытию болота. Берёзки полностью пожелтели. По ночам стало холоднее. К утру на траве появлялась изморозь. Над водой клубились туманы. С теплом от горящего в костре сухостоя тяжело стало расставаться. Под всякими предлогами тянул время, лишь бы подольше погреться возле огня.
«Всё. Пора рыть землянку. Готовиться к зиме». На очередном островке отыскал подходящее место под выворотнём. С утра начну копать и обустраиваться.
Утром пошёл к берегу за водой. Смотрю, трава примята. На след медведя наткнулся. «Медведь прошёл, не утонул. Должен пройти и я». Прыгнул на плавун. Он начал оседать подо мной. Выскочил назад. Посидел, подумал. «Вырою землянку. А зимой? По болоту? Всё под снегом. Куда ступить, не видно. Вообще не выберусь. Медведь наверно шёл на прыжках, но он тяжелее меня. Зверь не дурак, просто так по болоту бродить не будет. Наверняка знает дорогу. В болоте они постоянно не живут. Значит проходной».
Нашёл длинную жердину и пошел скакать по этим плавунам вслед за медведем. Главное, не останавливаться. Через час выскочил на сухой берег.
В голове: «Очередной остров». След медведя не бросаю. Шел часа два. Болото не намечается. Неужели выбрался? Остановился, озираюсь. Вроде тайга. Почва под ногами твёрдая. Деревья высоченные. А там на дереве что-то прикреплено. Подошел. Воронка. Сердце в груди от радости застучало, в глазах потемнело. На вздымку вышел.
По примятой траве вышел на тропу, затем на тракторный след. Лежат бочки под живицу. Иду дальше. Кто-то насвистывает. Я побежал. Навстречу мужик с батожком на плече. Я ему обрадовался как брату родному, бегу к нему. А он оторопел, меня увидев. Палку вперёд выставил. Глаза по чайнику.
- Стой. Ты кто?
Я понял. Увидел он чудище оборванное. Лицо, заросшее волосами. Шея, руки в коростах от укусов насекомых. Вдобавок от волнения у меня голос пропал. Изо рта одно мычание вырывается. Посмотрел я на него, испуганного. Рукой махнул и сел на землю.
Вздымщик осторожно подошёл ко мне.
–Ты кто?
Я успокоился. Голос появился.
Пришли мы к нему в избушку. Он на часы посмотрел. Через полчаса будет радиосвязь. Доложил, что на него вышел заблудившийся охотник из соседнего района. Начал он меня кормить. Суп подогрел, тушёнку высыпал на сковороду. Чай со сгущенкой выставил. А я набросился на хлеб. Ем и наесться не могу. Такая вкуснотища. Вздымщик спрашивает:
- Тебе плохо не будет? Может, хватит налегать на хлеб?
А я головой мотаю: «Ничего не будет». А сам остановиться не могу, так изголодался по хлебу. А потом уснул.
Вздымщик сказал:
- Двое суток проспал. Я подойду, послушаю. Не помер ли. Нет, дышишь.
Через три дня меня забрали на вертолёте те же егеря.
« Мы же тебе говорили, не ходи один. Места гиблые. На второй неделе бросили тебя искать. Думали, утоп в болоте. Отпустили тебя духи болотные. Под медведя закосили и вывели. Видно, не пришло твое время. Но и наказали за твою строптивость, промурыжили полтора месяца. Охотиться то будешь на участке? Твоё место не заняли. Уйдёшь - никто не попрекнёт».
- Буду.
Дичи там действительно было много. 500 километров вокруг нетронутая тайга. Соболя в зависимости от покрова местности, растительности на участке, то черные - баргузины, то пепельные с рыжиной. Что характерно, горлового пятна, как у алтайских, нет. У некоторых иногда встречается на горле узкая белёсая полоска. И ворс ровный, густой, нет такого различия, как у наших, в высоте между подпушью и остью. Проохотился я на том участке три года. План перевыполнял. А потом на родину, на Алтай потянуло.
Р.М. Башаров
