Часть 2. Быки
Часть2. Быки.
Начался октябрь. Погода всё не могла установиться: несколько дней без перекура шёл снег, затем снова солнце припекало, словно летом... Закончил Лёха с медвежьими охотами, пришло время заняться лосями и начать подготовку к соболиному промыслу. В прошлом году осень сложилась у него не очень удачно. Выбрал он тогда для охоты места, в которых два года назад за охотничий день собаки находили по паре лосей; в прошлом же году и следа свежего за осень не увидел. Материалы с фотоловушек соседей по участку, что вели свой канал в Сети, показали полное отсутствие молодых сохатых - в кадр попадали только взрослые особи и медведи. Причём медведи светились разного возраста и разного пола, из чего Лёха сделал вывод: медведь по весне давит молодняк лосей. За осенний сезон шанс добыть лося в тех местах выпал лишь однажды, но не пофартило. Поэтому теперь Лёха решил промышлять сохатых в соболиных угодьях.
Начал с наведения переправы под снегоход. По пути следования до центральной избы приходилось шесть раз переезжать вброд небольшие речки; все они с наступлением морозов вставали, лишь одна бежала всю зиму и не замерзала, потому как подпитывал её теплый родник. Через него приходилось Лёхи строить для снегохода мост. Переход в глубокую осень доставлял Лёхи массу проблем: на машине уже не поедешь - переезды кипят, а на снегоходе ещё не поедешь, потому как и снега мало, и переезды кипят.
За день до заезда взял Лёха с собой лучшего друга, и вместе построили они мост через тёплый ключ. Переправа состояла из четырёх длинных ёлок, проложенных с быка на огромный плоский валун; и молодняка, наложенного поперёк. Быком служили две старые уральские шины с вырезанными посадочными местами, забутованные валунами и песком. С наступлением холодов, мост, находясь у воды, покрывался толстым ледяным панцирем, засыпался снегом, который потом прикатывался снегоходом. Получалась капитальная переправа, служившая до самой весны.
На следующий день Лёха заехал на охоту. По пути до центрального зимовья проверил промежуточное; в нём всё было на месте - летом кто-то ночевал, но оставил полный порядок. Не оказалось лишь одного – дров. Изба стояла на рыбной реке, поэтому народ там ошивался часто. Кроме того, рядом был склон, почти сплошь поросший брусничником, и в урожайный год ягоды там было столько, что хватало затариться половине района. Отсутствие дров нисколько не смущало, потому как затёсанные лиственницы никуда не делись. Сухие лиственницы Лёха никогда специально не выискивал, а ошкуривал кубажные деревья на высоту своего роста; на следующий год дерево давало очень светлую хвою, а после начинало усыхать. На четвёртый год листвянка высыхала совсем. Стояли такие деревья у каждой Лёхиной избушки как стратегический запас сухих дров. Запас, которому не страшна любая непогода, который с каждым годом только повышал свои гигакалории. Распилит Лёха одного такого великана на дрова и тут же ошкурит нового для пополнения собственного стоячего лесосклада. Хоть ночевать в этой избе и не планировал, но всё-таки одну лесину распилил. Зимовьё это досталась от прежнего хозяина участка. Лёха поднял её на венец и переделал крышу с односкатной на двух. Вместе с участком отошли Лёхе четыре избы, и все он также модернизировал: поднял каждую на венец, переделал крыши, покрыл профлистом и везде установил стеклопакеты. Физически не мог таёжник жить в низких и темных избах.
До центрального зимовья добрался без приключений, хоть и вынес ручей дорогу на косогоре довольно сильно. Центральная избы стояла на небольшом притоке основной реки, что пробегала через множество охотничьих участков. По количеству шуги на ней Лёха оценивал вспученность бродов, которые приходилось переезжать, и планировал выезд. Разобрав и расставив по местам привезённый бутор, наколол на несколько дней дров, натаскал воды в избу и баню, поставил варить собакам. Сходил до схрона, принёс банные тазы, ковш и вёдра. В центральной избе Лёха старался ничего не оставлять: по весне вывозил домой, а что не вывозил, то прятал в двухсотлитровую бочку с крепящейся на болтах железной крышкой. «Схрон» был прикручен к толстенной сосне недалеко от избушки. 
В схрон убиралась посуда и банная утварь. Банные принадлежности убирались с глаз потому, что понавадились какие-то нехорошие люди приезжать летом в баню; помоются, оставят после себя кавардак и уедут восвояси. После того, как тазы и вёдра Лёха «изолировал», банные кутежи прекратились.
Медведь хозяйство особо не беспокоил, хотя следы присутствия виделись повсюду. Придёт хозяин тайги, обнюхает помойку и уйдёт по своим делам. За последние три года обыск в избе ни разу не устраивал. Поэтому Лёха на него специально не охотился - знал цену такому нейтралитету. Был у него когда-то давно другой лохматый сосед, шаривший в избе по весне так, что все полки приходилось приколачивать заново, а постель везти домой на стирку и просушку. Однажды воинствующий «сосед» тот зачем-то даже стол из избушки выволок и раскурочил почти полностью.
Когда с хозяйственными делами было покончено, решил Лёха сходить на ту сторону основной реки и посмотреть лосиные следы. Собак брать не стал, взял карабин и штаны от армейской химзащиты. Пошёл по тропинке, сбегавшей ступеньками вниз к реке, по бугру, заросшему брусничником. Спустился на первую ступеньку, где были остатки старого зимовья, сложенного из нетолстых лиственниц. Правая сторона у зимовья была разворочена. Из рассказа прежнего хозяина участка Лёха знал, что зимовьё построил охотник, промышлявший тут до него более тридцати лет назад. Когда же оставил эти места, Лехин предшественник сам поселился в ней. Докучал медведь здесь нещадно. Только промысловик в дверь - таптыгин тут как тут: окно разобьёт, дрова раскатит, продукты, что останутся, съест и даже печку, бывало, выворачивал из зимовья на улицу. Подсказали тогда верный способ избавления от назойливого разбойника, что и было сделано. Принёс полную бутыль дихлофоса, обмазал её сгущённым молоком и оставил на столе. Медведь пришёл, начал мусолить подарок и прокусил его. Можно представить какого страху натерпелся медведище, коли выпрыгнул из избы, как пробка из бутылки, и никогда потом не появлялся. Беда только, что выпрыгнул он не в дверь, а в окно, а вместе с Потапычем «выпрыгнула» почти целиком и стена... Избушку ту восстанавливать не стали, построили чуть выше новую. 
В качестве переправы был у Лёхи натянут трос через реку, висел он высоко, и даже в паводок вода его не доставала. К тросу на поводке крепилась плоскодонная алюминиевая лодка. В ней Лёха по шуге, перебирая по тросу руками, переправлялся на противоположный берег сам и перевозил собак. Сейчас же одел химзащиту, взял в руки бадок, и перешёл по косе. Переправился без приключений, хоть ноги и разъезжались на скользких камнях. Повесил штаны на трос и зашагал по тропе, что вилась у подножья сопки вдоль ключа, затем круто забирала на неё. Прошёл не больше километра, как ощутил тяжёлый запах псины. Остановился, проверил карабин, прошёл ещё и наткнулся на изюбриную мочеточку.
Постоял, послушал - может, где-то заревёт? Повернул и пошёл к ключу, перед которым рос молодой осинник. Ещё издали заметил Лёха на стволах кормовые погрызы. Подошёл ближе, так и есть: изюбры, причём, судя по следам, не меньше четырёх. Подумалось: «Скорее всего, гарем». Чтобы не нарушать древнее таинство, свернул таёжник в сторону сопки и полез на неё без тропы.
Чем выше поднимался, тем чаще попадались снеговые пятна, а на самом верху снег лежал тонкой корочкой почти повсюду. Прошёл ещё и наткнулся на след крупного медведя. 
«Б-а-а, старый знакомый!» Две весны подряд до того, как тронется река, по первым проталинам пытался Лёха этого медведя добыть. Обе попытки заканчивались тем, что кобели находили изюбров и работали их до поздней ночи; а последний раз выгнали лайки молоденькую матку на лёд и задавили, словно волки. После того случая оставил Лёха попытки добыть здесь медведя ранней весной. В четырёх километрах от реки, в вершине холодного ключа была у Лёхи изба, что медведю тому не давало покоя. Чуть не каждый год разрывал он крытый рубероидом верх. Придёт по весне, порушит и стоит всё лето зимовьё под дождём с развоороченной крышей. Уже и плесень пошла по стене. А в прошлую весну дверь была подпёрта хорошим колом, так вывернул Михайло бревно из угла, но во внутрь всё же не залез. Зимовье Лёха с друзьями поставил двадцать лет назад, но не было туда снегоходного проезда. Бутор, инструмент и пилы — всё, вместе с постелями, занесли тогда на своих плечах. Вот и пришлось Лёхе пропиливать теперь дорогу под снегоход, завозить железо на крышу и перекрывать её нижнюю часть.
Избушка эта, построенная за три полных дня два десятка лет назад силами четырёх человек, особенно была дорога Лёхиному сердцу. Тогда все строители были молоды, крепки и полны сил. Так случилось, что двое до срока покинули этот мир. Один из них был лучшим Лёхиным другом с самого детства...
Вот и сейчас, глядя на медвежий след, раззуделись у Лёхи пятки, засосало под ложечкой, захотелось посчитаться за все погромы, что учинял косолапый. Но понимал охотник, что не медведя прихватят собаки в первую очередь, а изюбров. Угонят их на высокий отстой и будут держать там, пока хозяин не придёт. На изюбра Лёха специально не охотился, хотя был на участке высокий отстой с отвесным склоном, уходящим вертикально к реке. Много лет назад собака поставили на тот отстой молодого бычка; подошёл Лёхин отец, стрельнул, бычок полетел вниз, да застрял в расщелине на середине склона. Только на следующий день с помощью верёвок смог охотник к трофею подобраться. Бычок в свободном падении влетел в расщелину, сложился в ней пополам и, словно пыж в гильзе, расклинился так, что, даже подвесившись на страховочных верёвках, вытащить добычу так и не смогли. К тому ж, зверь уже вздулся и завонял. Так и остался он там на прокорм лесным обитателям. Потом не раз и не два оставляли охотники на том отстое работающих изюбра собак.
Ночь прошла беспокойно. Молодёжь нужно было приучить к капканам, точнее - привить страх перед ними. Делал он это в два подхода. Кому-то было достаточно и одного, а кому-то необходимо было закрепить. В первом подходе ставил на жёрдочку капкан с привадой, а под ним настораживал несколько штук первого номера. Попадётся щенок в нижний капкан - даст Лёха ему посидеть какое-то время для закрепления науки. Вторым подходом мазал пятачок ловушки сливочным маслом и ставил у двери избушки. Насторожку обрабатывал напильником, делая максимально чувствительной. Найдёт щенок такую вкуснятину, начнёт лизать пятачок и захлопнутся железные челюсти на носу. Визгу обычно бывает на всю тайгу. Навсегда отпечатается в собачьей голове память о боли, что причиняют эти железяки, как и то, что нельзя брать ничего, если это не даёт тебе хозяин. Случился однажды конфуз во время второго подхода. Не попалась одна из собак на первый подход, хотя интерес проявляла. Ждал Лёха, когда сработает второй. Лежал в избе на нарах с приоткрытой дверью, слушал. Вот осторожные шаги, вот языком заработала и вроде как капкан сработал, но без металлического звука. Возня какая-то за дверью... Встал, накинул фуфайку, неторопливо подошёл к двери, выглянул, а там сидит пёс с зажатым в капкане языком, глаза навыкате, язык распух. Жалко бедолагу, но по-другому поступить нельзя. Полбеды, когда свои путики почистит, а если чужие? Срам-то какой. Потому каждый помощник проходил у Лёхи этот «курс молодого бойца», и был тот курс счастливым билетом в охотничью собачью жизнь.
Собак с вечера накормил до отвала, утром дал по куску варёной медвежатины. Пока собирался выходить, собаки волновались и переживали. Сидя на цепях, каждый у своей будки глаз не сводил с дверей. Куда пошёл? Что в руках? Ведро, а-а - за водой. Сейчас куда? А-а - за дровами. Всё, дров принёс, воды тоже. Сейчас будет отпускать - кого же возьмёт с собой? Стоят остроушки, перебирают ногами. Но голоса не подают. Знают - не любит хозяин пустого трёка, особенно в тайге, за это можно и по загривку огрести. Наконец поняга на плечах, печь заряжена на длительное тление, продукты убраны. Последним действием перед выходом Лёха проверял навигацию: включал навигатор и ошейники. Только запищал сигнал о включении ошейника — ну всё, собак теперь не удержать. Лай, визг на всю округу. Знают четвероногие охотники, что сегодня будут при деле. В строгой последовательности отпускал Лёха лаек с цепей, как, собственно, и кормил. Все в этом маленьком охотничьем коллективе строго соблюдали субординацию, и любая попытка её нарушить каралась отменной взбучкой. Потому при хозяине разборки меж собаками ограничивались порыкиванием. Отдельная тема убой, там помогали только поводки.
Тронулись с рассветом, со временем Лёха искоренил в себе привычку шататься по ночам. Раньше, бывало, выходил по темноте и возвращался в избу тоже в полной тьме, еле передвигая ноги. С возрастом к здоровью и безопасности стал относится ответственней. Прочитал когда-то в охотничьей литературе, как охотник, преследуя ночью раненого лося, выколол себе глаз о еловый сук. С того момента ночные странствия как отрезало и без крайней надобности по темноте не ходил. Хотя фонарь имел при себе всегда.
Вокруг центральной избы была небольшая поляна, с неё отходило две тропы: одна вверх, вторая вниз. Идёт охотник по поляне, а собаки с ума сходят - куда он след потянет. Крутятся вокруг волчками, то по одной метнутся, то по другой, скачут будто мячики, всё в лицо заглядывают - взгляд пытаются словить. Чуть только заметили небольшой разворот — всё, улетели ватагой наперёд. И увидит охотник их не скоро. Сегодня Лёха решил сходить за перевал, проверить Болотистый ключ да избу, что стояла в самой его вершине. Сразу от поляны начинался затяжной подъём, заканчивался он поворотом. Дальше дорога шла тягуном до самой избы. На повороте лежало поваленное дерево, на котором охотник всегда делал перекур, и называл он такие места «залом ожидания». Вообще - Лёха был человеком постоянным и своим привычкам изменял крайне редко. Вот и в этот раз уселся Лёха в «зале ожидания», прислонил карабин к дереву, прислушался, не голосят ли где кобели? Нет, всё тихо. Невольно глянул на стоявшую неподалёку развесистую ель, на нижний сучок её, на котором когда-то стрелял рябчика. На дворе было двадцать третье сентября, осень стояла сухая и тёплая. День выдался на редкость солнечным, небо - глубокого синего цвета.
Только занял место, как из-под «зала ожидания» выпорхнул рябчик и уселся на тот сучок. Важный, головой крутит. Любил Лёха эту красивую птицу и добывал её только по необходимости осенью на приманку для соболя. С окончанием промысла рябцов не бил, как и не бил даже осенью возле избушек, считая их соседями. Особенно нравилось наблюдать за рябками весной, в то время, когда всё живое просыпается и радуется наступающим в природе переменам. Тогда осторожные петушки превращаются в «грозу» местного леса: бегают по земле, распушив хохолок и подрасправив крылья, словно Конор Маккрегор по клетке. Посмотришь на такого «бойца» и улыбнёшься: что делает страсть с первым лесным трусишкой!..
Охотился тогда Лёха с болтовым карабином, бил из него всё - от рябчика до медведя. Многим позже он пришёл к необходимости иметь комбинированное оружие. Вскинул карабин, прицелился в рябчика. Бахх!.. Рябец слетел и скрылся за деревьями... Не утих ещё выстрел в утренней тайге, как залаяла собака, за ней вторая. Была тогда с Лёхой пара западников, Чомга и Хадар. Бугра взял на рыбалку отец. Залаяли дружно, по-зверовому. Чомга стала уже проверенной зверовой собакой, а Хадар - кобелёк- двухлетка на верхнем пределе роста - никак себя пока не проявил.
Лёха проверил ветер и начал подходить; тайга была сухая, будто порох, что для конца сентября являлось крайне необычным. Каждый шаг сопровождался хрустом. Собаки работали дружно, Лёха шёл. Вот подкрался метров на двадцать и увидел, как меж кочек мелькнула черная спина. Занял удобную позицию и стал ждать. Чувствуя близость хозяина, собаки начинали наглеть, медведь же, делая выпады в их сторону, утробно порыкивал. Рык этот Лёха услышал впервые, подумал: «Надо же, как телёнок в стайке мычит». Вдруг лай затих, и через пару секунд снова собаки начали работать, но в разных местах. Сука стояла, а кобель сместился чуть левее и ниже. Лёха понял - медведица с пестуном. Прошёл ещё в сторону работающей суки и увидел, как в пятнадцати метрах встаёт на задние ноги медведь и смотрит на охотника. Вскинув карабин, выстрелил Лёха в середину зверя, чуть ниже шеи. Медведь подпрыгнул, перевернулся в воздухе, Лёха успел ещё раз выстрелить. «Готов», - подумал про себя. Постоял - не слышно, чтоб собака принялась трепать медведя. Стал осторожно подходить, держа карабин наготове. Когда стоял на месте и пытался отыскать следы попадания, услышал далёкий лай. Голос подавала сука. Лёха по треку прошёл к ней, пытаясь отыскать кровь. Лай скоро прекратился, сука вернулась, крови обнаружить так и не удалось. Позже, промазав по красавцу-глухарю, так картинно сидевшему на разлапистой берёзе, Лёха заподозрив что-то неладное, сделал контрольный выстрел по мишени. Оказалось, в тридцати метрах пули летели на сорок сантиметров правее.
Из воспоминаний вернули собаки, подвалили всей бандой и давай шнырять по округе. Одна, две, три, а где Ангор? Включил навигацию, ёпт - на той стороне основной реки и идёт на махах. Там, где вчера ходил. Только подумал, что кого-то зацепил, как увидел, что Бугор замелькал по кустам. Встал, чуть прошёл по дороге. Вот - острыми печатями на ней красовались лосиные следы. Бычок вышел на тропу, потоптался и вернулся в ключ. Раз Ангор уже на том берегу, значит шёл за зверем по зрячему: одушили лосика и никто уже его не остановит. Кобели помчали за ним и вряд ли сегодня вернутся.
Делать нечего, не домой же возвращаться; решил Лёха сходить хотя бы до перевальной избы - самому проветриться да и молодёжь промять. Была та изба со сложной судьбой. Много лет назад срубил её сосед по участку; срубил из толстенных лиственниц, накрыл распущенными пополам стволами, а вот крышу не сделал. Видимо, хотел доделать позже, но вышло так, что в зимовье это уже не вернулся. Простояло оно без крыши несколько лет, пока не начали промышлять в тех местах Лёхины друзья. На скорую руку соорудили они крышу, накрыли плёнкой. В первую же зиму крышу ту проломило снегом. Потом уже сам Лёха завёз разобранный с пожара профлист и сделал добротный верх. Вместе с крышей пришлось тогда заменить и верхний венец. И опять два года сиротствовала изба та. Только весной дошли у Лёхи до неё руки: утеплил чердак, забил фронтоны и пристроил дровяник. Никогда в ней не ночевал, но чай пил регулярно. Стояла она на границе водораздела на самой макушке перевала, где с началом охоты снегу зачастую наваливало столько, что пешком Лёха уже не проходил, а передвигался на снегоходе.
Закипел чайник, насыпал Лёха в кружку заварки, залил кипятком. Одноразовые чайные пакеты не признавал, если и пользовался ими, то крайне редко, по большой нужде. Сидел на нарах, смотрел на огонь в открытой печи и думал: «Хорошо, что медвежьих следов не видно. Может, лёг?» И тут снаружи послышался грохот. Лёха вздрогнул, взглянул в окно - молодёжь что-то рыла и уронила лист железа, которым была накрыта поленница дров. Включил навигатор, неожиданно обнаружил, что кобели, преследовавшие лося, идут к нему. Через пять минут вся свора была в сборе. Дав им немного «перекурить», охотник двинул вниз по Болотистому ключу. Кто его так поименовал Лёха не знал, но название не дотягивало до истинного положения дел. Ключ представлял не только болото, но и острова ельника, поросшего тальником; всё это дополняли отжившие свой век и поваленные временем старые ели. В общем, не ходьба, а мука. «Назвать место нужно было «Буреломно-болотный», - подумал Лёха. Пролез несколько вдоль русла и уже было решил выбираться на косогор, как увидел вчерашний кормовой лосиный след. Остановился, пригляделся - бычок тот, что напугали утром. След шёл вверх по ключу. Лёха зашагал по нему в пяту. По следу всегда легче мерить километры: идёшь, наблюдаешь попутно за жизнью животного - как кормится, чем кормится. Одно охотника всегда удивляло: остановится лось у какого-нибудь куста чернотала и объест его чуть ли не до основания, а с другого откусит веточку и пройдёт дальше. Что так привлекало и отталкивало в совершенно одинаковых на первый взгляд кустах, было непонятно. Будучи натурой любознательной, пробовал Лёха жевать веточки с таких кустов и сам, но ответа так и не нашёл.
Прошёл чуть больше километра, в следы особо не всматривался, знал: кормясь, лось хоть и натаптывает круги да петли, но это только на первый взгляд кажется, что передвижения хаотичны. На самом деле придерживается таёжный исполин своего главного направления и точно знает, куда идёт. Так прошёл охотник больше версты. Только попался первый подходящий «зал ожидания» - сел перекурить. Вгляделся, а след-то другой! Первый был круглый, с загнутыми во внутрь стрелками, а у этого стрелки прямые и острые. Давай разбираться: так и есть - ещё пара лосей кормилась утром в ключе. Включил навигацию - собаки уже во всём разобрались и были в полутора километрах ниже и вправо, двигались параллельно дороге. Лёха зашагал в обратном направлении, к дороге - месить заснеженные стланики совсем не хотелось. Как только выбрался, услышал лай. Кобели работали в шестистах метрах впереди по дороге.
Быстрым шагом преодолел Лёха это расстояние, сбоку в двухстах пятидесяти метрах была полайка. Проверив ветер, начал подход. Впереди - полоска из сплошного стланика, за ним взлобок, поросший вековыми лиственницами, дальше гарь, по которой торчали одинокие лиственничные стволы. В дальнем углу особняком высился кедр, выживший каким-то чудом при пожаре. Вышел таёжник на край гари и начал обходить её по кругу. Собаки работали в дальнем углу, на границе с живым лесом. Вот уж совсем близко, но собак не видно, где-то ниже держат кобели лесного великана. Прошёл ещё чуть и, совсем не там, где ожидал, увидел взрослую лосиху: стоит, головой крутит, уши словно локаторы стригут по сторонам. Но бесполезны они сейчас, когда вещает на всю тайгу собачье радио передачу Геннадия Заволокина «Играй гармонь». Не может в таких условиях чуткое лосиное ухо уловить ещё и приближение осторожного охотника. Взял Лёха карабин наизготовку, стал ждать, когда появится главное действующее лицо. Зудели у него руки свалить коровку, но сдержался. За последние несколько лет сложилось так, что добывал он по осени маток. С точки зрения гастрономии – это очень даже ничего, а вот для развития популяции плохо: крупная коровка почти всегда приносит пару телят.
Стоял Лёха, любовался ей. Нечасто так увидишь в природе этого красивого и сильного зверя. Через месяц снова встретил Лёха ту корову, но остался верен себе.
Так бы и любовался, но тут вывалился из кустов бык, за ним - собаки. Добежал до спутницы, развернулся, опустил рогатую голову и затряс своей великолепной короной. Постоял несколько секунд и ринулся на собак, кобели в россыпную. Пробежал метров двадцать, остановился, расставил передние ноги, опустил голову. Шагнул охотник к ближней лиственнице - не дай бог на него пойдёт. Прицелился в лопатку и ударил с нарезного ствола. Баххх!.. Даже не вздрогнул лось. Перезарядил. Бахх!.. Стало заметно, как выходит при вздохе горячая струя воздуха из пробитых лёгких. Чуть поменял зверь положение корпуса, повернулся вполовину оборота, подставив под выстрел затылок. Прицелился Лёха по линии позвоночника в основание шеи. Бах!.. Мимо. И только пятым выстрелом удалось попасть точно. Рухнул лесной великан. Вышел таёжник из укрытия и направился прямо к коровке. А та стоит, ушами стрижёт. Потом поднялась на дыбы, одновременно разворачивая корпус в противоположную сторону, и как ломанётся, не разбирая дороги. Всегда удивляла Лёху способность лосей преодолевать буреломы и завалы столь грациозно, словно не живое существо по тайге бежит, а кораблик по морю плывёт. Что тут скажешь? Четыре вэде.
Кобели принялись было за стрижку, но Лёха в этот раз не дал вволю потрепать, привязал. Уж больно шикарно зверь одет. Решил охотник сохранить шкуру. Собаки повозмущались, почему-же лишили их законного права «выпустить пар», но вскоре успокоились и затихли. Охотник осмотрел трофей - шикарный экземпляр, зверь в самом расцвете сил. На дворе конец октября, а у него основание рогов ещё в древесной трухе. Уже давно отгремели по тайге лосиные турниры, а этот всё деревья бодает. На плече был гноящийся рубец раны, полученный, похоже, в одном из боёв. Всем хорош трофей, одно лишь огорчало Лёху - худой словно бубен. С такого в супу навара мало. Когда была возможность выбора, бил Лёха молодых лосей, наверное, как и все живущие тайгой охотники. Мясо мягкое, жирное, а что бык во время гона - худой, мясо как картон, только на фарш, как трофей одни лишь рога на долгую память. Но дело сделано, с невероятным усилием развернул лося на спину, большую помощь в чём оказали рога, воткнул их в землю, словно два плуга зафиксировали они тушу, привязал ноги за деревья, развёл костёр, поставил чай...
Разбирал великана долго, аккуратно снимал шкуру. Давно хотел Лёха заиметь такую, собирался отмять её и использовать в поездках как матрац. Когда шкура была снята, заметил, что вся передняя часть туши в старых ранах, будто в узлах, завязанных под мышцами на рёбрах, и ещё не заживших кровоподтёках. Несколько рёбер оказались сломаны и только начинали заживать. По видимому отчаянным бойцом был, - подумал Лёха. Когда лопатки и стёгна были отделены и прибраны, вскрыл охотник брюшину - вывалился горячий комок внутренностей, словно бельё из стиральной машины. Собрал основное собачье лакомство - жировую пелёночку с кишок и разделил меж кобелями. Лайки нехотя проглотили. Ангор дремал, а Бугор всё следил за хозяином, ждал очередного куска. До мяса он всегда был жадный. Почти целиком скормил Лёха собакам лопатку с выходными отверстиями. Остроушки давно дремали, но Бугор всё также ждал очередного куска. Знал охотник, что по пути в избу кобель извергнет всё проглоченное, но всё равно кормил вволю, сколько вмещал собачий желудок.
Вытянув внутренности, обрезал диафрагму, пищевод, отделил лёгкие вместе с сердцем, взялся за печень и увидел какое-то белое включение, напоминающие шарик для настольного тенниса. Отделил печень - при ближайшем рассмотрении увидел, что таких включений не одно, а несколько. Не раз он слышал, что в печени у животных бывают черви, но эти шары походили скорее на опухоли, наполненные какой-то мутной жидкостью. 
Видео с заражённой печенью тут: https://www.youtube.com/shorts/v-aMvt4m30k
Снёс мясо Лёха меж трёх лиственниц, переложил стлаником и засыпал снегом, водрузив сверху голову. Натянул верёвочку и навешал на неё веток. С собой отрубил часть грудины. Шкуры подтащил к поваленному дереву и, словно простынь, накинул на ствол шерстью вверх. Впоследствии, когда приехал за мясом, обнаружил, что вороны выщипали посредине шкуры огромное пятно, сделав её совершенно негодной. Кроме того, шкура так и замёрзла, словно повешенная на бельевую верёвку мокрая простынь... Чем думал Лёха, вешая шкуру, он и сам не знал, ведь далеко не первого и даже не двадцатого на тот момент лося добывал.
Отвязал собак и зашагал к центральной избе. Дорогу в шесть километров под гору Лёха и не заметил. Как на крыльях долетел до избушки. Одно железное правило при строительстве изб усвоил он на всю жизнь из собственного опыта: ставить их по возможности надо внизу, а на охоту ходить вверх. Тогда к концу охотничьего дня, бредя на морально-волевых, куда легче плестись под гору, чем лезть вверх на исходе сил. В запасных мозгах у Лёхи правил и рекомендаций было больше десяти, но эту он помнил и без записи.
В зимушку пришёл уже в полной темноте, привязал собак. Завёл электростанцию - избу и сени залило светом. Сразу как-то веселей стало на душе. Хотел было затопить баню, да раздумал. Не так и сильно устал сегодня, хотя отмахал около пятнадцати километров. Открыл печь - ещё светились красным угли, закинул пару сухих поленьев - затрещала печка, запела, наполняя жильё жизнью. Как-то лежал Лёха на нарах, во благе вытянувшись во весь рост, слушал, как бормочет печка, и накатила тогда на него поэтическая волна... И принялся юный поэт сочинять оду удачному охотничьему дню. Сразу записать не догадался, а на утро от «великого» произведения остались только первые две строки:
Гудят дрова в железной печке...
Гудят, как ноги у меня.
Впоследствии это выражение всегда вызывало смех, и когда Лёха рассказывал какую-нибудь прочитанную историю лучшему своему другу, а тот, в зависимости от впечатления, охарактеризовывал её восклицаниями, типа «охренеть» или ещё крепче, но если рассказанное не трогало или было не понятно, - друг коротко отрезал: «Из серии: трещат дрова в железной печке...».
Лучшие комментарии по рейтингу
Если тебе денег не куда девать. Зачем ты токмо зверя убиваешь?
Если тебе денег не куда девать. Зачем ты токмо зверя убиваешь?
"Оду" действитель жаль. Энхинокок оказался в печени и не только в печени, об этом дальше напишу. В вет лаболаторию сдавал, рекомендаций не каких не дали, только заключение. На словах сказали употреблять в пищу можно после соответствующей термообработки. Но как сказал отец, "Не в голодный год живём", собаки съедят. Заслужили.
