Медвежья болезнь (окончание)
Выносить первого медведя поехали на полувахте бурового отряда, что стоял возле посёлка. Лёхин Урал остался стоять в тайге. Народу собралось десять человек вместе с отцом. До места добрались без приключений. Тайга оделась в снеговую шубу, мокрый снег заполонил всё. Машина остановилась, мужики высыпали и как горох раскатились вокруг, закурили.
Лёха отпустил лохматую молодёжь и первым зашагал по тропе, остальные потянулись за ним. Последним шёл отец. Спустились до отворота к убою. Лёха вырубил хороший шест и опять первым полез в стланиковые заросли, отряхивая снег. Через полчаса были на месте. Разобрали схрон, началась погрузка. Мужики подставляли рюкзаки, Лёха нагружал. Положит кусок, несун тряхнёт рюкзак и скажет добавить или хватит. Так и разобрали всё. Мужики нагрузились, и караван тяжело потянулся. Остался Лёха один с молодым парнишкой Василием лет двадцати двух. Из груза - шкура да заднее стегно. На вынос Лёха брал грузовую понягу, сделанную из фанеры, к которой приматывал обычный мешок из-под муки. Положил в него стегно, зашнуровал и дал её Василию. Отправил его вперёд. Для себя в такой же мешок втолкал, с горем пополам, шкуру, привязал на станок. Одел поддерживающий поясницу корсет, заволок рюкзак на пень и с большим трудом поднялся. Выдохнул и зашагал по набитой тропе. До машины было два с половиной километра. По тропе через каждые двести метров виднелись красные вмятины, оставляемые на передыхе кровяными ношами мужиков. Прошагал Лёха насколько хватило сил, сел на поваленное дерево, включил навигацию - за раз осилил пятьсот метров, на большее запала не хватило. «Надо было тапки не на шкуре оставлять, а на лопатках, и саму шкуру снять поаккуратнее - не оставлять столько жира на ней», - вслух сам для себя сказал Лёха. Вспомнил, как несколько лет назад пришлось вытаскивать огромного лося и невольно улыбнулся.
Было девятнадцатое октября, за два дня до этого Лёха добыл огромного лося. С вездеходами как-то снова не срослось. Пришлось собирать народ на вынос. Надо сказать, что Лёха до мяса никогда особой жадности не испытывал. Добудет лося, оставит себе заднее стегно да ребрину, остальное раздаст, потому мужики в помощи никогда и не отказывали. Так и в этот раз. Приехали на двух машинах и пошагали всемером.
Пришли на убой, началась погрузка. Первым грузил Клима - молодой парень двадцати семи лет, худощавого телосложения с короткой стрижкой. Недавнюю военную службу проходил в каких-то очень засекреченных войсках, участвовал в ещё больше засекреченных операциях, где выполнял самую ответственную работу. В общем, не было в той команде бойца круче него. Как-то в разговоре с ним Лёха поделился, что самая удобная для ходовой охоты обувь – это ичиги из натуральной кожи с войлочным носком, но один у них недостаток - размыкают. На что Клим поведал почти военную тайну, что в специальных войсках кожаную обувь натирают прогретым вазелином и дают высохнуть. После этого кожаная обувь отталкивает воду, нога не сыреет, да и служит она в разы дольше. Одет был Клим в модный камуфляж с великим множеством карманов; при нём был огромный рюкзак, в который Лёха загрузил заднее стегно, предложил:
- Попробуй, - Клим оторвал поклажу от земли.
- Давай вторую.
- Клим, мясо такое, что чем дальше несёшь, тем оно тяжелее стаёт. Может, хватит?
Но вокруг мужики: стоят, наблюдают... И как можно опытному воину сказать хватит, если рюкзак загружен лишь наполовину.
- Давай.
Лёхе и парня жалко, но и мясо нужно выносить. Ввалил в рюкзак второе стегно. Клим затянул дюжину ремней и утяжек, как заправский альпинист подогнал лямки и стал ждать, пока окончится погрузка. Когда все рюкзаки были наполнены, мужики закурили. Вдвоём водрузили рюкзак на Клима. Как выразился один остряк: «Клим сразу по колено в мох ушёл». Уже в полной темноте, последним допёр он всё-таки груз свой до машины. Когда подходил, вид у него был печальный, лямки глубоко врезались в камуфляж, и шёл он, согнувшись почти пополам. Особенно запомнилась Лёхе его шея: она была вытянута, как у гуся, голова завалена набок.
Лёха улыбнулся и представил, как теперь он точно с такой же шеей выйдет к машине. Шкуру бросить не мог, было это выше его понимания, как не мог и оставить, чтоб приехать за ней позже. Дорога шла через перевал, на котором снегу набралось уже выше колена - через неделю перевал станет непроезжаемым. На одном из перекуров к Лёхе пришли два мужика для подмены, и вынесли его ношу до машины. Остаток пути Лёха не шёл, а летел, будто на крыльях - таким лёгким ему казался шаг. В вахте отец организовал перекус с «добавкой», мужики сидели разморённые и довольные. Оказалось, что Василий прошёл метров пятьсот, завязки на поняге разъехались и куль с мясом упал. И паренёк всю дорогу нёс его в руках, словно ребенка. От этого на перекурах его и оставались кровяные ямки.
Лёха разогрел свою машину, завёл и через час был дома. Мясо мужики брать не стали, только двое взяли по хорошему шматку сала.
На следующий день поехали с отцом и дядькой вывозить второго медведя. Как ни странно, встав утром, Лёха не ощутил никакого дискомфорта: и спина, и мышцы были в порядке.
На машине подъехали вплотную к убою, мясо пришлось переносить через руслоотводную канаву. Попили чаю и поехали домой.
Километрах в восьми от посёлка дорога пересекала ручей, затем шла в подъём, в конце которого начинался затяжной поворот. Только машина выкатилась за этот поворот, как Лёха увидел стоящего на дороге мужика.
- Наверное, в посёлок собрался, - сказал отец.
Подъехали ближе.
- Баул тащит какой-то? - предположил Лёха. Потом, вглядевшись, добавил с удивлением. - Ёпт, так это медведь!
Дорога - мыло, и Лёха начал осторожно тормозить. Медведь подпустил почти вплотную: упитанный, шерсть чёрная и будто кисточкой золотой прошлись по ней. Учуяв, наконец, машину, мишка в два прыжка скрылся в кустах.
Приехали домой, прибрали мясо. За обедом только и было разговоров, что о медведе. В итоге Лёха позвонил в промхоз, попросил оставить лицензию на медведя. Погрузил собак в пикап и с отцом двинул к следу. До места долетели минут за двадцать. Собаки в кузове волновались, и Лёха понял, что медведь рядом. Спустил их с поводков; пока заряжали оружие, проверяли рации - кобели заработали. По навигатору - сто семьдесят шесть метров. Ветер благоприятный и тянул по дороге. Начали подход. Сразу был крутой взглобок, затем небольшое плато, прорезанное весенними ручьями и заросшее стлаником. Лёха - впереди, отец - следом. Прошагали метров сто, медведь стронулся, и охотники вернулись к машине.
Зверь пошёл большим, почти правильным кругом в три километра. Двигался ходко, без остановок, и всего в паре сотен метров от машины пересёк дорогу. Охотники подъехали к следу, развернулись и сдвинулись с дороги в карман. Лёха опустил окно, но не успел взять навигацию, как услышал лай. Кобели работали в четырехстах метрах. Отец остался ждать в машине, а Лёха начал подход. Прошёл полторы сотни метров, проверил ветер: тянуло поперёк. Решил заложить кружок и подходить точно под ветер. Лай был с перемолчками: «Медведь гоняет кобелей», - заключил Лёха. Снова непролазная чаща из стлаников, заваленная снегом. «Придётся стрелять накоротке», - подумал Лёха. После порции адреналина, которую он накануне хватанул при доборе подранка, решил до срока залегания медведей охотиться с Тигром. Подкрался метров на двадцать: вот и кобели замелькали - то один покажется, то второй. Молодёжь тащилась следом, особого интереса не проявляя. Лёха выбрал прогал, приготовил карабин и стал ждать удобного момента. Кобели работали чуть ниже, как бы под бугром. Медведь что-то рыл, попутно делая выпады на собак. Лёха ждал. Бой сместился чуть ниже и правее. Лёха осторожно приблизился к месту, где только что находился медведь; занял новую позицию. Кобели наседали всё смелее, медведь начал их с коротким рыком отгонять. Шуганёт - и снова к порою. В какой-то момент зверь обозначился в прогале половиной корпуса, как бы вполоборота. Лёха поймал лопатку, дважды выстрелил и тут же отскочил на первую позицию. Собаки работали без перемолчек. Только и успел подумать, что неужели промазал, как на место, с которого стрелял, выскочил медведь, развернулся в десяти метрах спиной и как бы привстал на задние лапы. Лёха прицелился в середину туши на уровне лопаток и выстрелил. Ба-ах... Медведь рухнул, как подкошенный. Не успели кобели подскочить и вцепиться, как Лёха вторым выстрелом разнёс зверю затылок. Всё. Подошёл, оглядел: прекрасный трофей, шкура просто шикарная. Первые две пули ушли в молоко: по-видимому, в момент выстрела медведь изменил положение. Стоял, смотрел на добытого зверя и не мог понять, что он чувствует в этот момент - не было ни восторга, ни радости... Уж как-то гладко и буднично всё прошло. Просто удовлетворение за качественно сделанную работу и немного грустно. 
Кобели принялись за трёпку - это они любили и выполняли с усердием. Лёха вытащил рацию и сообщил отцу, что жив-здоров. Для бати эти несколько секунд от первого выстрела до сигнала по рации показались вечностью. Можно представить чувства отца, сидящего в машине, когда сын в стланиковых зарослях в одиночку крадётся к медведю... Хоть сердце у отца и было не на месте, виду он не подавал.
Много лет назад, проходя срочную службу в рядах Советской армии, в учебке, когда молодым бойцам не давали спать ночные подъёмы, а дневные нагрузки превышали все мыслимые пределы, был у отца сосед по койке. Родители его занимали какие-то ответственные посты, потому как сам парень в 1975 году имел легковой автомобиль и был, как бы сейчас сказали, – мажором. Как и почему он всё же оказался в армии осталось загадкой. С ним у Лёхиного отца сложились приятельские отношения. Спустя неделю службы на приделе человеческих нагрузок нашли этого парня повесившимся в душевой на собственных подтяжках. Тогда-то Лёхин отец и дал себе зарок вырастить ещё не родившегося сына настоящим мужиком, которого не сломают жизненные трудности. Человеком, который не пасанёт в ответственный момент, не подставит и не предаст. С таким девизом жил и воспитывал отец своего Лёху, временами даже несколько «перегибая палку». Перегибал, не зная, как правильно; не зная, в какой момент достаточно прикрикнуть, а когда надо погладить и похвалить. Никогда не хвалил отец Лёху при мужиках. Любое Лёхино желание хвастануть пресекал словами – не зайчись! Не получалось у него выразить искренние отцовские чувства. Может, не понимал как это сделать. Или не решался. Хотя в душе, конечно, единственным сыном своим гордился. Не знал он многого, не ведал батя всех тех ключей, что подходят к мальчишеским сердцам, потому как сам в тринадцать лет остался без отца, пролежавшего в постели несколько лет, медленно угасая от страшной болезни. Не было в батином детстве душевных разговоров у костра, ремонтов в гараже, всего того, что оседает в мальчишеском сердце, что несём потом ярким воспоминанием через всю жизнь, чего нельзя отнять или испоганить, что всегда живёт в сердцах взрослых мужиков. Достанет такой мужик свой «альбом» воспоминаний где-нибудь в кругу самых близких друзей, вытащит из него, словно фотографию, историю какую-нибудь о своём отце - как он с ним ходил за какой-то дальний кордон, как сбил влёт батя его красавца крякаша, как рухнул тот к ногам пацана, как нёс трепетно потом малец добычу, словно самую главную в жизни драгоценность, как встречала их с охоты дома мать... И помнит он вкус исключительного крякаша того по сей день, словно вчера всё произошло.
Но не было этого в жизни Лёхиного отца, потому и лепил он сына настоящим мужиком так, как ему казалось правильным.
Лучшие комментарии по рейтингу
