Зона отчуждения. Часть 1
Осень хмурилась серым небом, порывистый ветер нагнал с Полесья свинцовые тучи с дождем. Серый асфальт тотчас покрылся глянцевой чернотой. Вилор хмыкнул, вспомнив, что синоптики обещали ясную погоду, хотя до погоды ему не было никакого дела, кошки скреблись на душе, болела голова после вчерашней попойки. У синагоги его внимание привлекли двое мужчин в черных шляпах, с пейсами. Не замечая ненастья, они что-то живо обсуждали, жестикулируя руками. Он вспомнил, как Ольга часто сравнивала его со старым евреем из анекдота, которому хорошо бывает только в дороге. Жизнь в большом городе, редакционные будни, суета давно тяготили Вилора. Он мечтал уехать в Саянскую горную тайгу, куда звал однажды знакомый охотник, в горы Алтая, найти работу, заняться всерьез охотой. «Седина в бороду, а бес в ребро, все в детство играешь…» – замечала жена.
Вилор завернул за угол улицы Шота Руставели. «Может, зайти к Самохвалову?» – мелькнула робкая мысль. Он вспомнил студенческое общежитие, шумные вечеринки, светловолосого парня- рохлю в потертых джинсах, постоянно спорящего с ним, осеннюю охоту на Пинских болотах – перевернутую плоскодонку и орущего, просящего о помощи Алешу Самохвалова. Они учились на разных факультетах, но благодаря охоте сошлись и несколько лет дружили. Вспомнил и последнюю встречу, когда Алексей уже служил в Гослесагенстве, и как почувствовал наметившуюся отдаленность в отношениях.
– Будут проблемы, заходи, мы своих не бросаем, – сказал Алексей игриво-барским тоном, прощаясь.
– К Самохвалову… – буркнул Вилор, войдя в здание агентства, стряхивая с одежды капли дождя.
– Вам назначена встреча? – охранник оторвался от газеты, взял телефонную трубку: – Алексей Петрович, к вам… как ваша фамилия?
Вилору показалось, что на другом конце провода переспросили: «Какой Вилентьев?», он пожалел о своем приходе и уже хотел уйти, но охранник, глупо улыбнувшись, произнес:
– Второй этаж, кабинет тридцать один, лифт направо.
Алексея Самохвалова он не узнал. С кожаного кресла поднялся грузный, с одутловатым лицом и заметным брюшком мужчина, в добротном темном костюме, белой сорочке с галстуком:
– О, какие люди?! Мой друг Вилор!– театрально произнес он и протянув Вилору оплывшую, ухоженную ладонь.
– В Голливуде! – подстраиваясь под тон товарища, произнес Вилор, вспомнив, что слышал по радио о присвоении Самохвалову звания «Заслуженный лесовод страны» и что забыл поздравить.
– Ну, рассказывай... – Алексей посматривал на круглые часы с золотым ободком, а когда Вилор умолк, переспросил:
– Ты редакцию поменял? Я правильно понял?
– Хуже… не поменял, а потерял и, похоже, надолго. В твоем воеводстве работы не найдется? – наконец вымолвил Вилор фразу, которая вертелась на кончике языка.
Самохвалов задумался, потом начал перебирать блокноты.
Вилор, посматривая на друга юности, подумал: «А что если б не вытащил его тогда из болота?..»
Алексей говорил по телефону:
– Да, друг юности. Фамилия Вилентьев. Работал в газете. Да, да, охотник.
Уточнив вопросы, обратился к Вилору:
– Ну, что?.. Старшим егерем в частное хозяйство пойдешь? Это пока, а там видно будет. Угодья – рядом с зоной отчуждения, и в этом скорее плюс. Надеюсь, стрелять не разучился? Оклад не высокий, но, как говорят, на безрыбье… – Самохвалов говорил быстро, не желая слышать возражений. – С жильем решено, картошку с мясом готовить найдешь хуторянку, порох-то в пороховницах еще остался, а-а?.. – он рассмеялся: – Извини, у меня тут совещание… – и протянул листок с телефоном и адресом охотничьего хозяйства.
Распрощавшись, Вилор вышел на улицу. Тяжесть, которая давила в последние дни, свалилась с плеч, сбывалось то, о чем он мечтал.
Директор охотхозяйства Бабарыко, сбитый мужчина, лет пятидесяти, стриженый ежиком, лениво протянул волосатую руку:
– Явился… – Вилор ощутил тяжелый, колючий взгляд серых глаз, услышав утвердительный ответ, директор заговорил смягчающе: – Ну, раз устроен, заявление подписано, тогда и карты в руки… с Урванцевым поедете в лес, вольер надо подправить, олени ночью заходили. – Урванцев, ты че рассусоливаешь? – вдруг закричал он, подойдя к раскрытому окну. – Пилу не забудь, столбики там прогнили.
«Деловой», – отметил про себя Вилор, наблюдая за директором.
Причина для плохого настроения у Бабарыко была. « Может тот прокол… – терялся он в догадках, – скоро сезон по копыту, зачем нам этот вшивый интеллигент с бородкой?»
Прокол, о котором вспомнил Бабарыко, произошел в конце зимы. Из зоны отчуждения выгнали сохатого, лося отстреляли, как и предполагал Бабарыко, мясо оказалось зараженным. Когда тушу лося освежевали, и стали грузить в машину, он уже хотел дать «отбой», но в разговор встрял Урванцев:
– Кто там будет проверять, Семен Семеныч, о чем ты говоришь, это ведь какую лабораторию надо…
Однако лабораторию нашли и мясо проверили. Перезвонили:
– Ты что делаешь, ядерные отходы… – телефон так же неожиданно замолчал, как и прозвенел. «Гурманы, мать твою, а то не знают, откуда товар…» – выругался про себя Бабарыко.
Семен Семеныч слыл человеком неуравновешенным, по правде сказать, грубым, видимо, сказались годы работы в райотделе милиции. Но в иные минуты, обычно в сильном подпитии, он мог и в «жилетку поплакать», и взаправдашнюю слезу пустить. С приходом в охотхозяйство, деньга повалила в руки, и он не растерялся: открыл в поселке магазин, нанял работников, отстроил дом, приступил к строительству второго – для сына. Нужен был лес, охоты прошлой зимой не прошли даром. Лесничий Виктор Эммануилович Требухов, кого за глаза звали «Бухов», большой любитель охоты на лосей и американского виски, два раза приезжал – договорились. В голове роились мыслишки и о других проектах. Появление в хозяйстве нового человека, которого толком он еще не знал, и против назначения которого не мог артачиться, поскольку был звонок сверху, вызывало определенную тревогу.
Пока грузили в машину инструмент, сетку-рабицу, мешки с кукурузой – корм для диких свиней, заправлялись, ехали до места – наступил полдень. Плотной стеной синел лес, солнце поднялось, просвечивая, выдвинувшиеся на пустошь уже пожелтевшие верхушки берез. Старенький УАЗик тяжело урчал, идя на пониженной скорости, колеса пробуксовывали в глубоком песке. Через дорогу проскочили косули, высоко подпрыгивая на тонких ножках, грациозно поднимая и опуская зады с белыми зеркалами. Какое-то время косули бежали рядом с машиной, потом скрылись среди деревьев. Выбрались наверх балки.
– Вот он вольер, – указал в сторону тянувшейся ржавой металлической изгороди Урванцев, и заглушил УАЗ.
За работу принялись сразу. Урванцев достал из машины пилу и пошел к сосенкам, стоящим вблизи. Вилор острым топором отсекал от сутунков ветки и сучья, на полоске лезвия блестели солнечные блики. Он вспомнил деда Якова, краснодеревщика, подумал, что так и не освоил специальность слесаря или плотника. Он не считал себя неумехой, но не было у него и той основательности, хватки, умения, чем обладают мастеровые люди. Шкурить столбики не стали.
– Какой смысл, сгниют – поменяем на новые, Их вкопали и утрамбовали.
– Как тут у вас? – спросил Вилор, когда сели передохнуть.
– Жись – держись, если не залупаться, жить можно, – буркнул Урванцев.
Вилор быстро вошел в курс дела. Егерская работа хоть и не пыльная, но суетная, глаз, да глаз требующая, полностью захватила его. С раннего утра до ночи, и ночами пропадал он в лесу, на болоте, в пойме реки – работали на базе, развозили корма на кормушки, следили за непрошеными гостями в угодьях. Стояла пора предзимья. Багряный кустарник покрылся инеем, поблекшая трава, схватывалась коркой на болоте, уже несколько раз срывался снежок и тут же таял. Болото начиналось сразу за лесом, внизу угора и тянулось до самой поймы реки.
В один из дней ехал Вилор с директором определить новые места для кормушек. Через лес выехали к болоту. На развилке дорог, мелькнул мотоцикл, с двумя седоками, на спине у одного висело ружье. Бабарыко мгновенно изменился, ежик на его голове ощетинился, он стал похож на чем-то обеспокоенного дикого кабана. Машину резко рвануло, потом тряхануло, Вилор головой ударился о верхний поручень и еще не пришел в себя, поглаживая ушибленное место, Бабарыко уже объехал перелесок и перекрыть дорогу мотоциклу. Парень с ружьем вытащил документы из нагрудного кармана.
– Что ты их мне тычешь, я тебе сколько раз говорил, где ваше место, давай ружье! – Бабарыко пытался забрать ружье, охотник сопротивлялся:
– Не имеешь право!
Мужики сцепились. Вилор принялся их разнимать. Наконец парень выхватил ружье из цепких рук Бабарыко, и пошел к мотоциклу. Лицо директора сделалось багровым, глаза налились злобой, он тяжело дышал:
– И запомни! Последний раз, говорю: ваше место – пойма реки! – кричал он, стоявшим к нему спиной мужикам. Уже в кабине джипа Бабарыко дал волю своим чувствам:
– Вот что, егерь, с такой работой… отправлю я тебя назад, к Самохвалову!
– Могу и сам отправиться, а директору не пристало так вести себя. Документы в порядке, в чем его вина?
– Послушай, ты… будешь меня учить? Я здесь хозяин, я! – Бабарыко в ярости ударил кулаком по ободу руля. – Кто станет на пути...
– Угрожаешь? – Вилор уже забыл про ушиб головы, внутри бурлило.
– Предупреждаю! – отрезал директор и до базы не проронил ни слова.
« У Семен Семеныча тяжелая болезнь, – сказал охотник Сергей, сын соседа, когда Вилор набирал воду в колодце, и они заговорили о директоре. – «Зеленка» называется: что не по нему – плати сто баксов. Нет денег – ружье об дерево… хо-з-з-я-ин!» – Сергей хмыкнул.
Незаметно прошел месяц. Был воскресный день. Вилор прошел свой обход и решил пройти до самого урочища, вдоль территории зоны. Его тянуло в так называемый резерват биоразнообразия – увидеть лошадей Пржевальского, завезенных из Аскании-Новы. Лошади прижились, табун с каждым годом полнился молодняком. Тропа была натоптана кабанами, оленями, был тут и след лося-одиночки. По тропе сохатый прошел несколько метров и свернул в мелколесье, в сторону осинника. Вилор направился по лосинному следу, но передумал – повернул к балке. Сверху высился плотной преградой лес, за лесом открывалась широкая пустошь. Он подумал о привале, и уже взялся за крышку термоса, но насторожился: послышался рокот мотора. С каждой минутой шум нарастал. Вилор определил, что летит вертолет и почему-то почувствовал тревогу, хотя эмчеэсовские вертолеты в зоне летали часто. Железная стрекоза вынырнула в воздушном оконце, развернувшись, исчезла, блестя крутящимися лопастями. Шум затих, но состояние тревоги не покидало Вилора.
Вертолет уже летел за сосновым лесом по другую сторону урочища, взяв курс на север. Сидящий рядом с пилотом мужчина в кожаной куртке, с автоматом на коленях, тыкал рукой вниз – с высоты птичьего полета отчетливо виделись игрушечными фигуры лошадей. Те, казалось, не чувствовали надвигающейся опасности. Но вот заржал, вскинув голову, вожак, его тревожный призыв заставил сбиться и нервно затрусить. Рванула молодая кобыла, опережая табун… Вертолет завис над бегущими, скученными лошадьми. Шум вращающихся лопастей заглушил треск автоматной очереди. Сделав поворот, железная «стрекоза» снова зависла, и снова трассирующая свинцовая дорожка хлестала по головам, бокам, лошадиным крупам. Бегущая впереди кобыла, прибавила скорость, но в прыжке завалилась на спину. Еще одна степная лошадка стреножила в зарослях мелколесья свой бег, припадая на задние ноги. Увидев, стрелок заржал, оголив ровный ряд крепких зубов, похожих на лошадиные, показав пилоту жест большим пальцем. Вертолет резко набрал высоту, быстро удаляясь, вскоре стал маленькой точкой на небе.
А вожак носился по пустоши, нервно ржал, созывая остатки табуна, вскидывал голову, не понимая: дьяволом ли, человеком послана им эта кара? Метался в зарослях чапыжника молодой жеребчик – легкая добыча волчьей стаи. С Киевского моря потянуло сыростью. В блеклом топырящемся травостое лежали два лошадиных трупа, над ними, низко проплывая, ворошились черные облака, добавляя большей угрюмости.
Дождь прекратился, Вилор шел быстрым шагом и думал: «Знал бы Фальц-Фейн, что его монгольским лошадкам выпадет доля «рекультивировать» землю, зараженную ядерными отходами, а в награду за это люди…» – и вдруг остановился. Повернулся, в ложбинке увидел тушу крупного зверя, глаза тотчас уловили движение. «Волки! Завалили оленя!» – бухнула в голове мысль, по телу пробежал холодок, а рука уже сорвала с плеча ружье. Старый волк, лениво поднимая обвислое тело, отпрыгнул от туши, в несколько прыжков скрылся в молодом ельнике. Вилор посмотрел на вспоротый живот кобылы (волк не успел добрался до печенки) и подумал о схожести во вкусах людей и волков. На спине лошади чернели пятна запекшейся крови. «Что творят нелюди! Что творят…» – в который раз подумал он о вертолете.
