Чара
Он очень любил лыжи и таежную тишину, и обычно старался добираться до зимовья своим ходом. Чара, его собака, полностью разделяла эту любовь, да и странно было бы, если бы было иначе: Чара – маламут, любовь к тайге в ее крови. Каждый раз, когда он собирался на зимовье, она заранее угадывала это каким-то своим удивительным собачьим чутьем, и каждый оставшийся до выезда день с нетерпением заглядывала ему в глаза.
В этот раз он готовился к выезду дольше обычного – не отпускали дела, и когда, наконец, загрузил в машину все необходимое, счастью Чары не было предела. Она радостно прыгала вокруг него и порывалась помогать, толкала лбом в бедро и прикусывала пальцы, всячески пытаясь ускорить отъезд. Когда машина уже мчалась по трассе на север, Чара устроилась на своем законном месте справа от него и сосредоточенно смотрела вперед, вывалив розовый язык и демонстрируя в улыбке вершковые клыки.
Ехать им часов десять, никак не меньше, и то только если погода останется такой же ясной и не налетит вдруг метель. Цель их путешествия – затерянная в тайге деревенька на пару десятков дворов, где только старики и остались. На лето приезжают к ним дети, привозят внуков, и наполняется деревня радостным гомоном. Но зима – стариковское время. С Михалычем Иван познакомился три года назад, когда в очередной раз приехал на осеннюю рыбалку. Шумных компаний он не любил и старался вырываться в такие выезды в одиночку. Неделя на берегу дремучей в здешних местах реки, когда на пару десятков километров вокруг кроме тебя и нет никого – верх блаженства. Поначалу, конечно, было страшновато вот так нырять в тайгу без компании, но со временем убедился – тайга шум не любит, а компания почти всегда означает полное отсутствие тишины.
Михалыч вышел к его костру бесшумно, просто вдруг возник из темноты. Бросил к костру добрую охапку дров, поздоровался и уселся рядом, поставив перед собой старый выцветший брезентовый рюкзак. Небольшая лайка быстро обнюхала Ивана и улеглась на самой границе круга света от костра.
- Меня Иван Михалыч зовут, но привычнее просто Михалыч – заговорил гость, вынимая из рюкзака нехитрый припас: банку домашней тушенки, булку хлеба, пяток отварных яиц, луковицу и несколько запеченных картофелин.
- И меня Иваном кличут – Иван улыбнулся и протянул Михалычу кружку с ароматным чаем. Тот с удовольствием сделал большой глоток и блаженно сощурился:
- Добрый чай варишь, тезка. Ужинал?
- Да вот только собрался.
- Ну тогда я к столу, да с тушенкой, из сохатого. В этот год хорошего быка взял, пудов на двадцать, никак не меньше. – Михалыч открыл банку, напластал хлеба толстыми ломтями и принялся выкладывать на них тушенку. – А ты пока вон яички почисти…
Иван чиниться не стал и быстро очистил яйца и луковицу, снял с тагана котелок с густой наваристой похлебкой и выставил перед Михалычем. Тот потянул носом и довольно крякнул:
- Ох и душистое варево! На-ка, отведай…
За ужином Михалыч расспрашивал Ивана о последних новостях:
- Газет у нас тут нет, электричество на три часа дают только, так что телевизор я не смотрю – некогда.
Иван обстоятельно рассказал все, о чем помнил из новостей: сам он тоже телевизор не жаловал.
Уже когда они пили чай, Михалыч спросил:
- А чего это ты, Ваня, в тайге без собаки? Не страшно? Медведей у нас ох как много, и не все они в зиму сытыми идут. Рискуешь.
- Да к огню, поди, не выйдет. Ну и есть чем приветить, если пожалует.
- Это еще суметь надо, приветить-то – Михалыч с сомнением посмотрел на Ивана.
- Сумею – Иван усмехнулся, и усмешка вышла жесткой. Помолчали, провожая день. Михалыч скормил своей лайке остатки ужина и принялся обустраивать себе место для ночлега.
- Давай в палатку, Михалыч. Места в ней много.
- Я лучше у костра, привык уж. Ночью сухо будет. А палатки ваши – баловство одно.
Иван пожал плечами и полез в палатку –утром его ждал ранний подъем…
Утром Михалыч сказал, прощаясь:
- У меня зимовье недалеко отсюда, я как раз туда сейчас иду. А живу в деревне, в Соколовке. Знаешь такую? На излучине стоит.
- Знаю. На лодке мимо хожу часто, там еще магазин прям на берегу.
- Точно. Так ты это…в гости заезжай если рядом случишься.
- Хорошо – Иван улыбнулся и крепко пожал Михалычу руку…
С тех пор он бывал у Михалыча часто, и осенью, и зимой. Дед жил один и Иванову обществу был искренне рад. Да и Иван к Михалычу тянулся – дед оказался мудрым и бывалым таежником, и своим опытом охотно делился. Именно Михалыч уговорил Ивана взять собаку, за что Иван ему был безмерно благодарен. Чара привнесла в его жизнь много нового, но самое важное – она стала его другом, преданным и настоящим.
В этот раз они добрались до Соколовки ближе к ночи. Михалыч уже напарился и пил чай, глядя в окно. Фары Иванова внедорожника заприметил издали, и вышел открыть ворота. Чара выскочила из машины, радостно обнюхала Михалыча, обнюхалась с Тайгой, той самой лайкой и устроилась у крыльца. С дороги Иван долго париться не стал и через час уже спал крепким здоровым сном. Он хотел выдвинуться в зимовье поутру, но нашлись дела в деревне – перебирали старенький «Буран» Михалыча. Когда он, наконец, затарахтел, Михалыч предложил, вытирая руки ветошью:
- Давай заброшу тебя, чего ноги бить. Провозился со мной, время потерял…
- Нет, Иван михалыч, я пешочком. Знаешь ведь, люблю лыжи, да и Чаре в радость по тайге пробежаться.
- Добрая собака, таежная. Ладно – Михалыч вздохнул. – Раз решил идти, не тяни. По темноте по тайге ходить, сам знаешь.
Яркое солнце искрится на белоснежном снегу, заставляя щуриться, прозрачный воздух звенит от морозца, звонко тенькает какая0то пиаха, в глубоком синем небе – ни облачка. Хорошо в тайге. Лыжи тонко посвистывают по снегу, где-то цокает белка. Строгие тени от красноствольных сосен скользят по синеватому снегу, отмеряя бег солнца и заставляя поторапливаться. Скоро незаметно наступят сумерки, а там и ночь. Зимой это быстро, не успеешь оглянуться, а черное небо уже усыпано колючими звездами. Иван бежит по тайге, размеренно и ровно, иногда скатываясь в неглубокие балки и взбираясь по крутым заснеженным склонам. Чара бежит рядом, иногда убегая вперед и скрываясь за заснеженными кустами. Но каждый раз она возвращается к нему, преданно заглядывая в глаза и будто поторапливая.
И вот, наконец, зимовье. Крепко сбитая ладная приземистая избушка с маленьким слепым окошком и открывающейся наружу дверью, чуть в отдалении – крохотная банька, вдоль стены которой под навесом уложены хорошо просушенные дрова. Внутри зимовья широкие нары вдоль дальней стены, в углу буржуйка, у оконца грубый деревянный стол с парой табуреток. Под потолком в бревна вбиты большие гвозди, на которых висят пучки трав, мешочки с крупами и прочая мелочевка. На полке в дальнем от входа углу выставлены банки с консервами, бутыль масла. На столе – тщательно перемытая посуда и «летучая мышь». День клонится к закату, по тайге растеклись чернилами темные густые сумерки, над головой разлилась звонкая тишина. Иван быстро растопил печь, и совсем скоро она загудела, постепенно прогревая стылый воздух. Набил котелок снегом и поставил на печь рядом с уже стоящим там закопченным чайником, бросил Чаре половину буханки хлеба и принялся чистить картошку – после половины дня на лыжах очень хотелось похлебать чего-нибудь горячего...
Ночь раскинула над тайгой черные, усыпанные звездами крылья. Иван вышел из зимовья, вдохнул полной грудью вкусный морозный воздух и счастливо улыбнулся – именно за этим он сюда и приехал. Чара выскочила следом и сейчас вовсю каталась в снегу. Иван присел на корточки, потрепал ее по загривку:
- Что это ты, подруга, в снегу кувыркаешься? Никак буран будет?
Глянул на чистое ночное небо, пожал плечами и пошел спать.
Утро выдалось тихим и ясным, мороз чуть ослаб, и Иван взялся за готовку на улице. Распалил костер пожарче и затеял свою любимую похлебку. Дел у него никаких не было, торопиться совершенно некуда. Наварит похлебки, растопит баньку и пойдет в тайгу. Просто побродить по тайге, подышать воздухом, посмотреть на кипящую вокруг жизнь, вдруг повезет с глухарем встретиться. Он мечтает увидеть глухаря. Почему-то эта большая птица всегда вызывала у него трепет своей мощью, своей гордой красотой и какой-то древностью. Он всегда считал именно глухаря хозяином тайги, ее патриархом. В детстве заслушивался дедовыми историями про глухариные тока и просто встречи с этой птицей, и мечтал и на ток попасть, и просто в тайге встретить. Нет, стрелять бы он его не стал, зачем? Да и как можно такую красоту губить. Он как-то сказал об этом деду, и тот, сурово сдвинув брови, ответил:
- Что глухарь, что рябчик, не важно. Любая птица в тайге красивая. Так что если ты охотник – добывай птицу. Или уж тогда никого не стреляй. Но если все же добываешь – знай время и место, не иди поперек природы.
Слушал маленький Ванька деда и головой кивал, но про себя все равно решил, что глухаря стрелять не станет…
Вкусный тонкий синий дымок вертикально поднимается над потрескивающим костром, булькает котелок, и над поляной перед зимовьем разносится умопомрачительный запах мясной похлебки. Как называется эта похлебка, Иван не знал, да и не могло быть у нее названия – он сам ее придумал и готовил каждый раз, когда выбирался в тайгу. Чара кого-то облаивала неподалеку от зимовья, но Иван не спешил идти на зов – лай был азартный, но ничего серьезного. В единственную свою встречу с медведем Чара лаяла исступленно, ярость клокотала в груди, да такая, что и Ивану передалось тогда волнение. А сейчас… белку может заприметила и лает. Не дело, конечно, вот так самой убегать, бросая хозяина, но все же не охотничья она собака, да и он не охотник.
Иван вздрогнул, когда невдалеке от зимовья на поляну вымахнул сохатый. Огромный бык на высоких ногах, горбатый, он бешено вращал глазами. Иван схватил ружье и застыл, не зная как поступить. Стрелять? Зачем? От голода он не страдает, а убивать просто так… Да и не уверен он был, что сможет лося убить. Следом за сохатым, увязая в глубоком снегу, с лаем выскочила Чара, и лось сорвался с места, скрывшись в заснеженной тайге. Иван свистнул, отзывая Чару, и та тут же вернулась к зимовью. Подошла, ткнулась носом в ладонь, лизнула пальцы виновато и устроилась у костра, положив морду на вытянутые лапы и принюхиваясь к витающим над поляной чудным запахам.
Пока варилась похлебка, растопил баньку. Жар она набирает небыстро, но потом и не остывает до самого утра. Банька маленькая, с низким потолком, что для Ивана с его ростом делает помывку отдельным приключением, но зато ароматная и пар в ней всегда легкий. Когда вода в бачке нагреется, запарит веник и пойдет в тайгу. Сходил на родник, проломил ведром тонкий ледок, набрал воды. Несколько ведер ему за глаза хватит. Вода в роднике вкусная-вкусная, мягка, он каждый раз домой флягу везет. А пока встал на колени, разогнал ладонью льдинки и принялся пить мелкими глотками. Ледяная, аж зубы ломит и голова болеть начинает, но оторвать он не мог, пил и пил. Потом набрал большую миску для Чары и пошел проверить баньку…
Провозился до обеда. С удовольствием поел похлебки, напился чаю, подпер дверь бани на всякий случай, чтобы не открылась случайно, встал на лыжи, закинул на плечо ружье и зашагал. Шел без особого маршрута – здешние места им исхожены вдоль и поперек, каждую елку знает. Михалыч рассказывал ему, что неподалеку видел и глухаря, и тетеревов, и Иван решил во что бы то ни стало их найти. Широкие лыжи легко скользят по плотно слежавшемуся снегу, Чара бежит по нему не проваливаясь. Звонко пересвистываются какие-то птахи, названия которых он не знал, создавая удивительное светлое настроение. Хотелось как в детстве кричать от радости и бежать быстрее ветра, так было хорошо! Иван шагал и шагал, подмечая разные следы на белоснежном покрывале. Вот клест шишку бросил, выбрав все до единого семена, а вот заячий след, свежий совсем. Чара пошла было по следу, но Иван ее отозвал – стрелять косого он не хотел. Он вообще не хотел стрелять, хотел просто бродить и наслаждаться этой красотой. Он будто в сказку попал, и разрушать ее не хотел. Сосны уступили место белоствольным березам, заросшим блестящим на ярком солнце куржаком, и от этой красоты захватывало дух. А вот и могучий след давешнего лося – размашистый, отпечатки копыт размером с хорошее блюдце. Невероятный зверь, сильный и красивый, грозный противник кому угодно. Копыта у лося заостренные, и взрослый бык одним ударом ноги способен снести небольшую сосенку в руку взрослого мужчины толщиной. А вот и лежка косуль, небольшой их табунок здесь отдыхал. И вдруг, подняв глаза, Иван увидел метрах в двадцати сидящего на березе смоляно-черного тетерева! Иван остановился. Присел на скрывшуюся под снегом валежину и принялся наблюдать. Он смотрел на тетерева, тетерев на него. Вдруг где-то невдалеке громко хрустнула ветка, и тетерев спорхнул с ветки, быстро заработав крыльями. Чара рванулась было на треск, но Иван остановил ее. Холодом обдала мысль: «А вдруг шатун? Что тогда?». Он не был уверен, что сумеет убить зверя.
Но вокруг царила тишина, снова зазвенели мелкие птахи, и Иван успокоился. Поднялся легкий ветерок, он покачивал тонкие березки и гнал по насту мелкую крупу. «Пробегусь еще немного, и домой, в баньку» - Иван даже зажмурился от удовольствия и предчувствия жаркой душистой бани. Чара обеспокоенно кутила носом и глухо поскуливала, глядя на друга.
- Ну чего ты, глупая? – он почесал ее за ухом. – Не боись, медведи все спят, а больше нам с тобой бояться и некого.
Чара вывернулась из-под его руки, сделала пару шагов в сторону зимовья и остановилась, призывно глядя на Ивана.
- Домой зовешь? Давай еще пробежимся немного, и домой?
Чара уселась и уставилась на него взволнованными, иначе и не скажешь, глазами. Иван вздохнул, подмигнул собаке и перевалил через край небольшого, как ему сначала показалось, оврага. Елки мелькали со все возрастающей скоростью, а конца оврагу видно не было. Чара с лаем неслась следом. Поняв, что угодил на большой склон и выбираться обратно будет очень тяжело, Иван завалился набок и принялся тормозить лыжами. Остановил его разлапистый куст боярышника. Чара подбежала, принялась облизывать лицо…
Переведя дух, Иван с трудом выбрался из-под куста и с тоской посмотрел наверх – до вершины было никак не меньше сотни метров. Кто взбирался в заснеженную гору по рыхлому снегу, может себе представить, что ждало Ивана. Но делать нечего, надо идти. Время постепенно подходило к трем часам пополудни. Еще пара часов, и наступят сумерки. Вздохнув, Иван снял лыжи и полез вверх по склону, приговаривая про себя детскую считалочку. Ветер тем временем крепчал. Он уже раскачивал березы, сбивая с них сверкающий водопад куржака, тихонько посвистывал в тонких ветвях. «Быстрее, быстрее!» - дыхания не хватало, сказывался сидячий образ жизни, который он вел в последнее время. Вот он, главный минус руководящей должности. Никто тебя не гоняет, а самому себя гонять как-то лениво. Вот теперь расхлебывай. Поднявшись до середины склона, Иван основательно взмок и запыхался, упал в снег и попытался отдышаться. Чара ухватила его за воротник и изо всех сил потянула наверх, принуждая подняться. Иван стиснул зубы и встал. Сделав пару десятков шагов, он огляделся и поразился произошедшей вокруг перемене. Небо затянуло серыми тучами, из которых повалил густой февральский снег, ветер разгулялся не на шутку и поднял настоящую метель. Иван понял, что если через десять минут не выберется наверх, то так и останется на этом склоне. Сцепив зубы, он рванулся вперед, проваливаясь в снег, заваливаясь на бок. Но вставал, опираясь на лыжи, ставшие вдруг такими тяжелыми, и шел дальше. Сколько он так шел, Иван не знал. Но выбравшись наверх и оглядевшись, он понял, что не знает, в какой стороне зимовье. Вьюга совершенно исказила тайгу вокруг, спрятала привычные ориентиры. Летящий хлопьями снег забивал глаза, не давал дышать. Волна отчаяния накатила, накрыла с головой.
«Ну нет! Врешь!» - неизвестно кому прорычал Иван, встал на лыжи и двинулся вперед. Вроде бы отсюда они вышли? Чара ухватила его зубами за рукав и потянула в другую сторону. Иван послушно повернул за ней, и через пару минут увидел ту самую валежину, сидя на которой наблюдал за тетеревом. Обрадованный, он устремился вперед, откуда только и силы взялись. Чара маячила впереди, не давая ему сбиться с пути. «Банька…. Жаркая, с чаем…» Перед глазами Ивана маячила эта заманчивая картина, заставляя делать очередной шаг. Сколько бы сил и здоровья в нем не было, но усталость брала свое: ноги наливались тяжестью, лицо заливал пот, дыхание сбилось. Иван рухнул в снег, жадно хватая ртом воздух и глядя в беснующееся небо. «Не дойду» - мелькнула в голове удивительно спокойная мысль. Чара подлетела к нему, принялась лизать лицо, поскуливать, а затем вновь ухватила за воротник и потянула.
- Погоди, щас я…еще чуть-чуть…
Но Чара упорно тянула и тянула его вперед, зло ворча. И вдруг Иван осенило! Ведь Чара маламут, а маламуты – ездовые собаки. Он подхватился, зашарил по карманам, с радостным возгласом вытащил из кармана моток крепкого нейлонового шнура. Тааак, теперь привязать к Чариному ошейнику, устроиться на поставленных рядом лыжах…
- Чара, вперед! – крикнул он сиплым голосом.
Чара уперлась в снег, пытаясь стронуть его с места. Иван принялся толкаться руками, помогая изо всех сил, и лыжи покатились! Покатились! Чара упорно шла вперед, грудью налегая на кое-как связанную постромку, Иван толкался руками… Погода окончательно сошла с ума. Ветер гнул березы, бросал в лицо целые охапки снега, солнце спряталось окончательно.
- Чара, милая, не подведи… - Иван шептал обветренными губами, глядя на то, как его верная Чара из последних сил тащит его к зимовью. Там, на зимовье, натоплена банька… Холод пробирал до костей, и Иван начал стучать зубами. А Чара, словно слыша его, сосредоточенно перла вперед. продвигаясь метр за метром. Наконец, пригорки закончились, и они вышли на ровный участок. Здесь Чаре стало чуть легче, и они пошли быстрее…
Открыв глаза Иван долго не мог понять, где он находится. Огляделся вокруг – зимовье. Над трубой бани вьется дымок, хорошо видимый на фоне ясного звездного неба. Буран умчался так же быстро, как и налетел.
Чара. Поняв что Иван очнулся, с радостным визгом заплясала вокруг него, прихрамывая на все лапы сразу и оставляя кровавые следы. Иван поднялся кое-как, с трудом дошел до зимовья, забросил в печь несколько поленьев, кусок бересты и принялся раздувать. Огонь занялся почти сразу – угли за день не остыли. Затеплил масленку и подозвал Чару. Поднял ее на нары, уложил на бок и принялся осматривать лапы. Подушечки были изрезаны и сочились кровью. Иван поцеловал собаку в нос:
- А ведь ты мне жизнь спасла, спасибо тебе…
Как лечить такие раны Иван не знал. Но точно знал, что Михалыч поможет. Утром он пойдет в деревню…
Похлебка, которую он оставил на печке, за ночь пригорела, и утром пришлось готовить снова. Иван чувствовал себя совершенно разбитым, все тело болело, во рту пересохло, в довершение всего у него поднялась температура. Чара тоже разболелась. Нос был сухим и горячим, наступить на лапы она не могла. Напоив ее, Иван напился сам, через силу съел порцию каши и долго и с удовольствием пил чай с медом. Немного придя в себя, он выволок из-под крыши небольшую волокушу, окованную по днищу листом оцинкованного железа, набросал в нее сена, вынес из избушки Чаhe и устроил ее поудобнее. Затушил прогоревшую печь в бане, печь в избушке, встал на лыжи, привязал волокушу к поясу и тронулся в путь. Чара лежала на волокуше, положив морду на вытянутые лапы, и наблюдала за своим человеком. Они друг друга не бросили…
Увидем ввалившегося в дом Ивана, Михалыч вскочил. Иван весь горел, глаза, похоже, уже ничего не видели.
- Чара – еле слышно просипел Иван. – Там.
Михалыч суетливо сорвал с Ивана куртку, ботинки и усадил на диван. Метнулся на улицу. Где в волокуше лежала Чара. Она вяло шевельнула хвостом и лизнула деда в лицо, когда он подхватил ее на руки и понес в дом. Когда он вошел в комнату, Иван спал…
- Да, друг, погулял ты по тайге.
Иван пил чай с малиновым вареньем, зябко обхватив кружку ладонями и наблюдая за тем, как Тайга вылизывает Чаре лапы.
- Как Чару лечить? – просипел Иван.
- А как тут лечить? Сами и вылечат. У собак слюна получше мазей аптечных, точно тебе говорю. Пару дней и пойдет осторожненько. Да тебе и самому подлечиться надо. Видел бы ты себя вчера…
- Видел бы ты меня позавчера – невесело усмехнулся Иван. – Если б не Чара, остался бы в тайге. Она меня вытащила.
- Она тебя, ты ее – философски изрек Михалыч. – А как иначе? Друг для того и друг, чтобы вот так…
Машина катила по зимней трассе, увозя домой двоих крепких духом. Иван, еще не до конца выздоровевший, временами прикладывался к термосу с чаем с малиной. Чара по обыкновению следила за дорогой, изредка поглядывая на Ивана и порываясь лизнуть ему руку. Сколько еще у них впереди дорог, знают только они. И еще они знают, что на любой дороге они друг для друга – надежная опора.
;
;
;
;
;
;
