Урочище Квасница
1
Пожалуй, самые запоминающиеся охотничьи случаи приключились со мной в урочище Квасница. Место это раскинулось под первой горой Саян и получило название по ключу, который течёт по обширной болотине на правом берегу реки Икей и впадает в неё.
С началом сенокосной поры мы и отправились в это место косить сено, от нашего дома около сорока километров. Пара лошадей, запряжённая в ходок, обдавая нас кисловатым запахом конского пота и «выхлопных газов», от которых щекотало в носу, весело помахивая хвостами, бодро катили нас по тракту, уходящим к Саянам, которые, как ведение, синели в хорошую погоду на горизонте.
В начале пути по обе стороны дороги привольно раскинулись поля, изрезанные ключами и перелесками. Постепенно поля в размерах уменьшились и после деревни Гарбакарай совсем исчезли и с обеих сторон к дороге подступила тайга. Вековые сосны и лиственницы, вперемешку с берёзами, росли у самой дороги.
В посёлке рыбаков и охотников, а в последствии, и лесозаготовителей, в Ишидее ходок пришлось оставить и дальше двигаться по вьючной тропе. Все наши пожитки навьючили на лошадей, а сенокосный инвентарь мы несли сами. От поселка до места по тропе нам предстояло пройти девять километров.
Тропа с небольшим подъемом всё время шла вверх. Через несколько километров перед нами открылась панорама Саянских гор. Мы оказались на вершине Лобгоры. Позади остался пологий склон, поросший вековыми деревьями и кустарником. Он опустился в пойму речки Ишидей, а перед нами гора почти отвесно оборвалась к реке Икей, она называется Лобгорой. По этому её обрывистому склону прилепились редкие толстые сосны и было непонятно, как они удерживаются корнями на такой крутизне. Далее тропа повела нас по вершине горы с удивительной горной панорамой справа. За рекой поднималась следующая гряда гор, сплошь покрытая тайгой.
Через несколько километров наша тропа повела нас вниз по склону горы в пойму реки Икей и вывела, через редкий, заросший густой травой, березняк к Зальскому броду. Это название брод получил по одноименному названию ручья Залка, впадающему в Икей с правого берега. Реку перешли без злоключений. Течение реки в этом месте было умеренным, а вода лошадям доходила только до брюха.
Шалаш, в котором нам предстояло жить, сохранился с прошлого года в хорошем состоянии. Его построила бригада косарей два года назад, когда сено в Усть-Ишидее подтопило и его надо было докашивать здесь, уже в сентябре. С крышей из толстых жердей, двускатный, покрытый дерном, он надёжно мог защитить от любого дождя. Расположение его тоже нам понравилось. Шалаш стоял в устье старицы и рядом шумела изумрудной водой река.
С первых минут прибытия на место мы подверглись атаке несметных полчищ комаров. Единственным спасением от них были огонь и дым. Лошадей тоже было жалко, они мордами лезли прямо в огонь костра. Надо было спешно развести костёр с дымокуром и для них. У костра определённая победа над комарами была одержана, но с тылу, спина у всех было покрыта серой комариной массой. Она шевелилась, ища возможность добраться до тела. Котелок с водой над огнём моментально наполнялся комарами, падающими в него от жара костра и пара закипающей воды. Из котелка их периодически приходилось доставать ложкой.
Устроиться на ночлег тоже была проблема. Надо было дымокуром выгнать всех комаров из шалаша, а после и дым, махая тряпками. От проникновения комаров в шалаш, вход в него был завешан пологом. Утомленные дорогой мы быстро уснули, хотя в шалаше стоял едкий запах дыма.
Обустройство туалетом тоже было продолжением защиты от комаров. Так просто зайти за кусты и справить нужду, любуясь окружающей природой, не позволяли те же комары. Они тут же с утроенной силой набрасывались на открытый участок тела. Решение пришло быстро. Для туалета выкопали яму и в неё в нужный момент бросали горящую сухую траву. И пока та горела и дымила, надо было успеть справить над ней свои естественные надобности.
На следующий день отец провел нас на наш покосный отвод. Надо было идти около километра по берегу старицы и болоту на небольшие возвышения, густо поросшие высокой злаковой травой. Здесь как раз по болотине и протекал ключ Квасница. По берегу старицы лежало много перевёрнутых и раскуроченных гнилых стволов старых толстых берёз. Видя мои и брата Коли вопросительные взгляды на эту картину, отец пояснил, что это медведь в начале лета добывал муравьёв и их личинки, а сейчас ушёл на ягоды и созревающие кедровые шишки. Здесь на покосе сейчас его нет, но это оказалось не совсем так. Через некоторое время наш табор всё же посетил медведь. Он ночью хозяйничал у кострища. В это время уже приехали косари из бригады и один из них привез с собой троих членов семьи на сбор ягод. Семейный круг устроил свой табор рядом с шалашом. Вот они-то и услышали, что кто-то сопит около кострища, а потом и увидели небольшого мешку. Напуганный криками напуганного семейства, мишка дал деру и больше не подходил к нашему табору.
На болотине, среди высокой травы мы сразу увидели лося. До него было метров триста. Он тоже посмотрел на нас, но не проявил никакого испуга, а остался на месте и продолжил пастись, опустив голову вниз. Подойдя ближе к нашему отводу, мы опять заметили дикую живность. Это уже были две косули. Они стаяли на нашем будущем покосе и всматривались в нас. Высокая трава закрывала их до головы. Мы сразу и не поняли, что это головы косуль. Они были похожи на засохшее соцветие кукушкиного полотенца. Рядом с ними с десяток таких цветов возвышалось над остальной травой
Я сделал попытку подкрасться к косулям и добыть одну из них. Это был бы неплохой приварок на нашем столе, но затея не получилась. Косуля, в которую я стрелял ушла от меня подранком. О чем я сильно переживал. На значительном удалении от меня она стала припадать на левую ногу. Высокая трава не позволила мне точнее прицелиться и весь заряд картечи пришёлся позади её по траве.
Возвращаясь с покоса на обед в шалаш в этот же день, мы опять стали свидетелями таёжной идиллии. В старице по брюхо в воде, стоящего к нам задом, увидели медведя, но ошиблись. Когда зверь мотнул головой, в нём мы узнали лося, но опять ошиблись. Тут у самой воды из травы поднялась голова лосёнка. Вот тут только всё стало на своё место. В воде стояла лосиха и может хорошо, что она была к нам задом. С дитём лосихи проявляют очень сильную агрессию в отношении вероятного врага. До неё было не более восьмидесяти метров.
После обеда решили не ходить на косьбу, а порыбачить в озере и реке. Рыбацкое счастье нам не улыбнулось. В озере карасей не оказалось, а в реке хариус не брался. Нам следовало в это время рыбачить на мушку. Удочки всё же мы оставили закинутыми в заводь и не напрасно. Утром я проверил удочки и вытащил окоченевшего хорошего окуня на уху, грамм на семьсот. По дороге на косьбу нам опять немножко повезло, подняли выводок косачей. Одна тетёрка села рядом с нами на ивовый куст и конечно попала нам в котелок. Так мы всё же начали питаться дарами тайги.
Борьба с комарами продолжалась около двух недель, пока после дождей наконец то земля подсохла и установилась сухая жаркая погода. Утренники стали прохладными. Наступал август и комаров стало значительно меньше. В старицу зашло большое количество ельца. Рыба грелась на солнце, стоя неподвижно у самой поверхности воды сплошным ковром. Потревоженная, она шумно уходила на глубину, оставляя на поверхности пузыри. Клевать на удочку ельцы не желали. Вместе с ельцами в старицу зашла и щука. Всплески в момент нападения щук на ельцов отмечались во многих местах.
Нам с братом за несколько дней на покосе уже изрядно надоели супы из солянки и борща в банке, произведенных на Украине. Одно всегда смешило нас в ходе приготовления обеда, это надписи на банке о составе вложений на украинском. Так о добавлении жира значилось, что это жир тварин. При таком изобилии рыба, конечно, любым способом что-то хотелось добыть на уху.
Как-то в обеденный час, осматривая, как всегда, около шалаша в старице прибрежную осоку, я заметил в ней довольно широкую спину щуки. Двигался я у самого берега и щука тоже заметила меня. Поворачиваться и бежать за ружьём в шалаш было бы опрометчиво. На моё голос прибежал брат с ружьём, но стрелять сам он не мог, так как я находился на линии выстрела. Щука тем временем, наслушавшись наших разговоров и видя какую-то суету на берегу, решила своевременно удалиться от шумного места и стала тихонько отплывать от берега.
Я кое-как дотянулся до ружья, которое пытался передать мне брат, стоя на высоком берегу, и выстрелил в щуку. После выстрела на месте, где только что была щука, осталось большое облако мути. Не веря своим глазам, что щука сбежала от меня, я стал руками ощупывать дно, раздвигая осоку. Щуки нигде не было. Только уже потеряв надежду найти щуку, я поднял голову и стал осматривать поверхность воды в направлении, куда могла уплыть раненая щука. И тут на удалении около трёх метров у поверхности воды я увидел огромный щучий хвост. Щука, получив сквозное ранение гусиной дробью, проплыла около трёх метров и только тогда воткнулась носом в илистое дно и осталась в таком положении.
Я поднял щуку из воды. От удачи душа моя пела. Общий вес щуки был не менее пяти килограмм. Рыбой мы были обеспечены на несколько дней. В дальнейшем удалось еще подстрелить пару, но меньшего размера. К одной довольно хорошей я несколько раз пытался подойти на выстрел, но ей как будто кто-то нашептал в ухо о грозящей опасности, и она неусыпно сохраняла дистанцию.
В августе на озёрах и старице появились утки, я регулярно добывал их. В общей сложности на покосе мне удалось подстрелить около десятка. Это были серые утки, утки-чирки и кряквы.
Была у меня попытка порыбачить блесной, покидать её спиннингом. Ниже по течению я нашёл очень глубокий плёс и был в полной уверенности, что здесь я могу поймать большого ленка, а может даже и тайменя. Но через несколько забросов моя блесна осталась на дне, зацепившись за что-то. На дне омута, видно, затонула коряга. Да и затея эта оказалась мне не по душе. Катушка была самодельной тяжёлой с большой инерцией. При забросах, останавливая вращение катушки, я изранил себе всю ладонь зазубринами на краях её обода.
2
Как-то с утра пошёл дождь и день у меня оказался свободным от сенокосной работы. Покос травы закончился и надо было грести сено, но дождь сделал своё дело.
Я отправился по зимнику в сторону ближайшей невысокой горы. В этом же направлении в первый день покоса убежала от меня раненая косуля. По зимнику я добрался до перевала. За перевалом на другом склоне начинался кедрач. На макушках кедр виднелись ещё фиолетовые шишки. Продвигаясь по вершине горы, я набрёл на засеку, устроенную каким-то браконьером для ловли петлёй косуль. От первого же попавшегося мне прохода в засеке по траве был виден след волочения обрубка жерди метра в полтора. Инстинктивно я пошёл по следу. Проходя через ягодник, поднял выводок рябчиков. Ещё не пуганные, они тут же расселись по кустам. Один рябчик стал моей добычей, напуганные выстрелом, они через метров сорок опять расселись по деревьям, но уже близко не подпустили. При моём приближении, срываясь по одному, они стали улетать. По одному запоздавшему я успел выстрелить, но он, планируя, полетел вниз по склону и скрылся за большим кустом ольхи. Спускаться вниз по склону за гору в след за рябчиками не было желания. Я уже чувствовал усталость, а дремучий лес вызвал у меня какую-то тревогу и не напрасно. Мой нос уловил запах падали.
Идя по следу на траве и раздумывая, я пришёл к выводу, что в петлю попала косуля. Таща за собой обрубок жерди, спускаясь вниз за гору, она зацепилась за кусты и окончательно задавилась на петле, а может её задавил медведь и зарыл в мох где-то совсем рядом. Признаки его жизнедеятельности мы видели у старицы в перевернутых корягах.
Я хоть и стрелял два раза здесь по рябчикам, но опасения стали одолевать меня, так как находиться в зоне протухшего животного и тем более, если это уже добыча медведя, очень опасно. Медведь, охраняя свою добычу, может принять любого за своего конкурента и напасть.
Я повернул назад, держа ружьё в готовности к выстрелу пулей. На обратной дороге, под воздействием впечатлений от возможной встречи с медведем, я не стал заворачивать в кедрач, чтобы полюбоваться на шишки и несколько штук принести в шалаш. Завершающие работы сенокоса не дали мне времени повторно заглянуть в кедрач.
3
Как-то отец рассказал мне о том, что здесь недалеко, где-то выше по ручью Залка устроен хороший солонец. И у меня, конечно, загорелась мечта побывать на этом солонце.
О романтике охоты на солонце я был наслышан от деда Мазуна и от отца. Казусов на этой охоте получалось гораздо больше чем удач. То какой-нибудь пень охотник примет за изюбра или косулю и пальнёт по нему, испортив всю ночь на солонце, то тело онемеет от неудобного положения и откажется слушаться в ответственный момент.
Наиболее запомнился мне эпизод на охоте, который случился с отцом в его юности, когда он сидел на солонце со своим дядей. У отца это была первая охота на солонце. Устроившись за вывернутым корнем по разные стороны ствола поваленного дерева, они стали дожидаться подхода потенциальной своей добычи. Корни дерева, высоко взметнувшиеся вверх с пластами земли и согнувшись под их тяжестью, надёжно скрывали охотников от обнаружения лесными обитателями.
Солнце закатилось за макушки леса и тайга погрузилась в сумерки. На месте кустов и пней стали мерещится различные дикие животные. Так и отец заметил какой-то черный силуэт и ему показалось, что он даже шевелится. Чтобы удостовериться, что он не ошибается в том, что к солонцу вышел какой-то зверь, приподнялся и посмотрел на действия дяди. Тот стоял на одном колене, как делается охотником в готовности к выстрелу, и целился в направлении чёрного силуэта.
- Эх, опоздаю! - подумал отец и быстро взял на мушку чёрный силуэт и выстрелил. В дальнейшем он ничего не успел разглядеть. Сильный удар по затылку и шее свалил его на землю. В глазах потемнело, а в ушах звенело.
-Я завалился на бок и выронил из рук ружьё - рассказывал отец.
В начале он подумал, что от выстрела на него с корней сверху обрушился кусок сухого дерна, но пласт, как и прежде висел на корнях. Тогда он заглянул через ствол дерева на дядю, но дяди на месте не было. И тут только он услышал хруст веток под ногами дяди, который удалялся от солонца в сторону заимки.
Всё стало понятно. Дядя дал наказ племяннику, чтобы тот не забегал вперёд, когда обстановка не ясна. За преждевременный выстрел, да ещё и не по цели, отвесил ему затрещину. На солонце после этого выстрела несколько дней делать было нечего.
Сметав всё сено в зарод, мы начали готовиться к отъезду домой. Отец разрешил мне сходить на солонец. Утром следующего дня я отправился на поиски солонца. Его я нашёл, по описанию места расположения, без особого труда. Поднимаясь вверх по ручью, недалеко от реки, среди редких берёз на возвышении я и нашёл солонец. Дикие животные среди корней прорыли и прогрызли до полуметра глубиной шурфы, засовывая в них головы, доставали солоноватую землю. Трава вокруг этих шурфов была выбита коленями диких животных. Вдоль же ручья была натоптана дикими животными тропа, на которой я обнаружил следы от больших копыт. Возможная встреча на солонце с изюбром заранее радовала меня.
Кое-как дождавшись вечера, я отправился на солонец. Вечер начинался чудесно: ни дуновения ветра, ни облачка на небосводе. Я шел по заболоченной пойме реки. Глубокий мох и кусты багульника очень сильно затрудняли продвижение вперёд. Желание пройти прямее и не лесть по зарослям прибрежного ивняка и завели меня в этот глубокий мох. Поднятые голенища резиновых сапог и дождевик быстро нагнали мне температуру тела и я порядком запарился.
В лесу сгущались сумерки. Мысль о том, что где-то в этой местности обитает медведь, стала будоражить сознание, а тут ещё глубокий мох и до макушки багульник, сковывающие движения. Пришлось быстро привести своё состояние в нужное русло тем, что медведь там, где ягоды и орехи. Тем временем я вышел прямо к солонцу.
Около солонца отдельно стояла большая береза и её года два-три назад сломала буря. На изломе её ствола получился, с небольшими доработками, хороший сидячий лабаз. Макушка берёзы полностью не отломилась от ствола, а наклонно повисла от места слома до земли, образовав подобие лестницы.
Сидеть на лабазе было удобно, как в кресле. Недоработка чувствовалось в полном отсутствии маскировки. Охотник сидел открыто со всех сторон и незначительное движение его сразу выдавало.
Сидя на лабазе я отдохнул и успокоился. Однако, пока я шёл и был в движении, комары и мошка не доставали меня, а сейчас на лабазе надо затаиться и сидеть без лишних движений. Мошка и комары крутились перед моим лицом в накомарнике живым облаком. Некоторым удавалось проникнуть под москитную сетку. Через некоторое время начался нестерпимый зуд вспотевшего при ходьбе тела, не получившего охлаждения и обдува. Нервы были на грани срыва. Уже думалось:
- А не сорваться ли мне в шалаш пока совсем не стемнело? До утра от такой чесотки можно сойти с ума!
Но я сумел пересилить свою наступившую паническую слабость, да и здравый смысл взял верх. Без фонарика идти по чаще и заболоченной местности это настоящее самоистязание.
В совершенно чистом небе из-за Лобгоры, освещаемой последними лучами Солнца, показалась белая шапка облака, которая ежеминутно росла и росла. Скоро эта шапка превратилась в огромную дождевую тучу. Она продолжала расти, двигаясь в мою сторону и в короткое время заняла всё небо над горой. Ко мне приближалась уже не белая пушистая тучка, а грозная сине-чёрная громадина, которая совсем не собиралась шутить. Туча издалека раскатистым гулом грома оповещала о своём приближении. Как только край тучи навис над Лоборой, она тут же показала весь свой крутой нрав. Молнии начали бить беспрерывно по деревьям на вершине горы, освещая всё вокруг яркими вспышками с оглушительным треском и громом.
- Не дай то бог оказаться в это время на тропе, идущей по вершине горы. – подумал я.
С приближением грозы атака гнуса на меня захлебнулась, подул спасительный ветерок. Я даже был рад такому повороту событий. Бояться грозы и дождя мне было незачем. Я сидел в распадке и у меня был большой с капюшоном дождевик.
Начавшийся ливень быстро охладил моё тело. Чесотка, которая сводила меня с ума, постепенно утихла, но появились новые неудобства и тяготы. Начали затекать ноги и в обще, что ниже поясницы становилось бесчувственным и чугунным. Как-то сменить положение на лабазе было невозможно. Пока шёл дождь я всё же двигался, переваливаясь с боку на бок, в опаске свалиться с лабаза. К утру дождь утих и небо очистилось от туч. Намокший от дождя лес в предрассветных сумерках наполнился различными звуками. Надо было затаиться и слушать их. С деревьев в траву шлёпали крупные капли воды. Иногда раздавался глухой звук упавшей гнилой ветки, а то и всего подгнившего дерева. В каждом звуке леса чудились осторожные шаги изюбра или козла. Только бесшумно, сверкая в мою сторону зелёными глазками из темноты, пробежал вдоль ручья небольшой зверёк – охотник на лягушек.
С рассветом я водил по сторонам только глазами. Среди кустов и деревьев то и дело в глаза бросались какие-то черные профили, похожие на зверя. И тут внутреннее напряжение у меня нарастало:
- Неужели я дождался своей удачи? Неужели на меня вышел настоящий изюбр? – в голову лезли эти радостные мысли.
Но со временем движений никаких не отмечалось и всё это было только плодом моего воображения.
В лес пришёл рассвет. Деревья и кусты приобрели свои естественные очертания. День вступил в свои права. От первых лучей солнца на траве и листьях деревьев засверкали крупные дождевые капли. В небе ни единого облачка, а в лесу ни ветерка. Всё вокруг окуталось лёгкой голубой дымкой. Земля просыпалась умытой и обновлённой после свирепой грозы. Мне от всего этого стало как-то даже радостно и что я не нарушил это сказочное состояние природы выстрелом из ружья.
Взошло Солнце. Сосны на Лобгоре, как ни в чем ни бывало, отливали золотом. В лесу стало всё видно, как днём. Сидеть на лабазе уже не было смысла. Я был виден со всех сторон за несколько десятков метров. Подумав так, я решил покинуть лабаз и отправиться в шалаш.
Нижняя часть моего тела совсем не слушалась и не чувствовалась. Всё затекло от однообразной позы сидения на лабазе. Я с великим удовольствием слез на землю, опасаясь упасть, так как ноги совсем не слушались. По телу побежали мурашки.
Обойдя по моховому болоту чащу прибрежных кустов, ориентируясь по Лобгоре, я вышел к реке. С плёса, грузно взлетел кряковый селезень. На фоне игры света в поднятых брызг, он был особенно красив.
У шалаша я тихонько снял дождевик и сапоги. Отец ещё лежал в шалаше. Я прилег и тут же стал засыпать после бессонной ночи. Уже сквозь сон до меня донеслось, как посетовал отец:
- Надо было ещё посидеть на лабазе. Утром, да ещё в тумане зверь чаще приходит на солонец …
Он ещё что-то говорил, но на меня уже навалился сон.
Спал я не долго. Часа через два отец разбудил меня. Надо было собираться в дорогу домой. Мы позавтракали, навьючили лошадей и отправились в путь.
Как-то сразу осиротел и принял унылый вид наш бивак. С открытым входом без полога, с грустью смотрелся шалаш. Вокруг стало пусто, все вещи были собраны. Не потрескивал костер, весело играя пламенем, а уныло дымил отдельными недогоревшими головёшками. Перед самым отъездом обидно зашипел, выбросив столб пара с пеплом, залитый водой.
Шагая по вершине Лобгоры и ведя лошадь за узду, я разглядывал расщеплённые вечерней грозой деревья и смотрел вниз, стараясь определить, где же прячется мой солонец, где тот распадок, по которому бежит ручей Залка.
Как-то по-юношески, без особого сожаления я распрощался с благодатным уголком своей Малой Родины. В молодости всегда думается, что всё ещё впереди и всё ещё повторится. Но это далеко не так. Судьба больше не привела меня в эти места. Да и возвращаться стало некуда. Богатство и красота этого места исчезла под воздействием человека. Примечание - фото взято из компьютера.
Кто не ездил на телеге, так не напишет.+
