Чёрный крест
Год в тайге выдался урожайным, кедрач обвешался шишками, которые под августовским солнцем начали отливать коричневым цветом. Шла вторая половина августа. Лаврен, получив документ на добычу кедровых орех в урочище Квасница, начал обустройство табора и изготовление инвентаря для добычи и обработки кедровых шишек. Кедровник в этом урочище был молодым и добыча орех здесь ещё не велось. Лаврену предстояло полностью самому разбить табор, а это построить теплый шалаш в удобном месте для проживания на время добычи и обработки шишек. Перед этим, конечно, надо найти место для его постройки, где есть источник чистой воды. Не мало времени займет и изготовление инвентаря. С сыном Пронькой, он в этом году весной окончил седьмой класс, Лаврен взялся, в первую очередь, за сооружение шалаша. Шалаш строили тёплый на два ската с печкой. Без такого шалаша таёжнику на добыче орех не прожить в тайге и нескольких дней, так как после тяжёлого дня надо высушить одежду и обувь, укрыться от холодного ветра и осадков. А осень с мокрым снегом наступит уже к концу сентября.
Место для шалаша Лаврен выбрал около родника, который маленьким ручейком струился из-под корней березы. Рядом с родником, для сбора воды, выкопали ямку, около полуметра глубиной, укрепили её дно камнями, а стенки плашками из берёзы и после этого соединили ямку с ручейком. Ямка быстро заполнилась родниковой холодной водой. Таким образом у наших таёжников получился надежный источник питьевой воды. Для того, чтобы собака не лакала воду из источника, сверху над источником позднее был сооружен колодезный сруб в три бревёшка. На сооружение шалаша потратили целый день, но без особых трудностей, а вот при сооружении печки трудности возникли при поиске камня. Камень из реки не годился, так как был мелкий и при многократном нагревании рассыпался. Надо было искать плитняк и его нашли далеко от шалаша, на перевале. Это затянуло кладку печки на несколько дней. И вот, наконец то жилище таёжников построено и печка в нем несмело задымила, подсушивая ещё сырую глину. Нары сколотили из еловых жердей, а вместо матраса на них настелили еловых веток и прикрыли их брезентом. Еловый лапник послужит для шалаша и защитой от мышей. Ещё Лаврену с Пронькой предстояло соорудить навес для хранения и обработки шишек, а также оборудование для обработки шишек и главное орудие для добычи шишек – колот.
Пронька с удовольствием помогал отцу в изготовлении оборудования для обработки шишек и орех. Он и раньше слышал звучные слова таёжников: грохота, колот и другие, но совсем не представлял их. И вот теперь всё выглядело до смешного: грохота – просто решето, а колот – огромный молоток из чурки с длинной ручкой более двух метров. В отсутствии отца около шалаша, Пронька попытался поднять колот и ударить им по ближайшей сосне, но у него ничего не получилось. Колот, при замахе на удар, он не смог даже оторвать от земли, так как чурбан весил около пуда. После этой попытки самому справится с колотом, у него в голове не укладывалось, как это отец будет размахивать и ударять им по кедру, хоть он и на много сильнее Проньки. На расспросы же Проньки тот хитровато улыбался.
За повседневной тяжёлой работой у Проньки всё же оставалась, иногда, пара часов под вечер пройти с ружьём по лесу, а то и дойти до озёр в пойме реки. Добытые им утки и рябчики становились хорошим приварком к скудному таёжному столу. Лаврен хоть и ворчал, когда Пронька просился сходить поохотится, но в душе был доволен непоседливым сыном. Преследуя как-то выводок рябчиков, Пронька поднялся высоко в гору и достиг перевала. Вершина горы оказалась плоской, а противоположный склон круто уходил в темный распадок и зарос густо кустами ольхи и мелколесьем. По перевалу вдоль мелколесья молодые деревья и кусты ольхи кем-то были срублены и навалены узкой полосой. Пройти через эту засеку было затруднительно. Выводок рябчиков после очередного подъёма перелетел через засеку и скрылся за кустами ольхи внизу по склону. Идти за ними было уже поздновато и надо было поворачивать к табору. Из любопытства Пронька пошёл вдоль засеки. Через несколько десятков шагов в засеке обнаружился свободный проход, но не совсем – над проходом лежала в два метра жердь и от неё свисала затянутая проволочная петля. Тут-то Пронька и понял весь смысл засеки, он и сам дома в деревне зимой за рекой в кустах ставит петли и ловит ими зайцев:
- Это какой-то охотник-браконьер, чтобы не сидеть и не караулить по вечерам и по утрам на переходе диких коз, ловил их петлей.
Подумав некоторое время, он решил, что добудет здесь одну козу, а потом снимет или затянет петлю. От этого большого зла не будет, а им с отцом будет большая подмога в продуктах, когда пойдет шишка и ходить за утками совсем не будет времени. Так он и сделал: насторожил петлю на проходе засеки. Таких проходов Пронька обнаружил ещё два.
На следующий день к вечеру, после работы в таборе, он во весь дух помчался к засеке. Во-втором проходе в засеке петли с жердью на месте не оказалось. На траве же от жерди был виден чёткий след. Её кто-то тащил волоком за собой. След уходил вниз по обратному склону горы. Сердце Проньки колотилось так, что в ушах он слышал каждый его удар. Желание узнать, кто же попался в петлю, так и распирало его грудь. Но солнце уже скрылось за соседней горой и внизу, в распадке, сгустились сумерки. Идти по следу в распадок он не решился.
Отец с недоверием отнёсся к сообщению сына, что в его ловушку попался какой-то большой зверь. Но сбивчивый рассказ Проньки всё же убедил его рано утром отправиться с ним по следу в распадок. Это значит надо прерывать работу по строительству навеса для шишек, а через день-два шишка пойдет, но и кусок мяса для их пропитания не будет лишним, а наоборот будет хорошим приварком к обеду после тяжёлой работы. Этот довод поборол все сомнения Лаврена.
В лесу ещё были сумерки, на желтеющей листве и траве блестела обильная роса, а они уже шагали по зимнику на перевал. Рекс бежал впереди, успевая обнюхать все большие кусты и деревья вдоль тропы и при этом пометить их. У прохода в засеке он тут же взял след зверя и помчался вперёд с гавканьем по следу на траве, который оставила жердь. Его уже не могли остановить и окрики Лаврена и Проньки. Это в нем сейчас родился будущий помощник охотника. Рэкс в одно мгновение исчез в густом подлеске. И вот через пару минут в распадке послышался уже басистый его лай. Большой козёл пытался выдернуть ногу из петли, но та его крепко держала, затянувшись выше коленного сустава. Жердь повернулась поперёк и застряла между двумя молодыми берёзками. Рэкс лаял и нападал на козла то с одной, то с другой стороны, но ухватить и повалить его явно побаивался, так как ещё не имел на это опыта и из-за молодости был ещё недостаточно сильным. Только летом ему исполнилось полтора года. Козёл был добыт выстрелом из ружья. Пронька и Рэкс чувствовали себя на седьмом небе. На обратном пути Рэкс, отбросив все пустые забавы, не бегая от куста к кусту, а стал тщательно обнюхивать все следы, которые были видны на мху, явно хотел ещё раз отличиться. Он глубоко, по самые глаза засовывал свой нос в отметины в мягком мху от копыт диких животных и с сопением втягивал воздух, а после этого смешно по собачьи чихал, закидывая назад голову.
Таёжное жильё, укрытие от дождя для шишек и инвентарь для обработки шишек были построены и готовы. В оставшиеся дни Лаврен с Пронькой занялись заготовкой дров и ловлей рыбы. Рыба начала скатываться из верховьев реки и хорошо попадала в сети. И вот после очередного осмотра шишек на кедрах, Лаврен взял на плечо колот и подошёл с ним к кедру. Пронька стал с интересом наблюдать, как отец будет размахиваться и стукать по кедру таким огромным молотком. А оказалось, что он и не собирается размахиваться. Поставив колот на ручку около кедра, он отвел ударную часть колота от ствола дерева и толкнул опять на ствол. Вся крона кедра мгновенно всколыхнулась и тут же несколько шишек упало с дерева.
- Ну, вот! Так мы и будем колотить шишку. – сказал отец и еще несколько раз ударил колотом по стволу кедра. После этого только несколько шишек осталось на кедре.
Медлить больше было нельзя. В кедраче и так уже во всю хозяйничали прожорливые кедровки, пронзительный крик которых был слышен с утра и до вечера. Не отставали от них и нарядные сойки. Пронька пробовал отвадить эту прожорливую ораву от кедровника, постреливая в них. Однако на следующий день всё повторялось. Деловито осматривая шишки, кедровки и сойки доставали из них орехи. Наевшись вдоволь, они с орешками в клюве улетали в места, только им известные, и прятали их, как запас на трудное для них время.
Оживилась в кедровнике и мелкая живность. Испуганные белки и бурундуки, то и дело громко цикая, распушив свой хвост, шустро заскакивали с земли на дерево. Отбиваться от них тоже было бы пустой затеей. Все силы у Проньки уходили на заготовку шишек. Некоторое количество шкурок бурундуков надо было сдать в охотхозяйство за разрешение на добычу орех и Пронька с великим удовольствием постреливал их из мелкашки, которую отец получил на сезон в «шкуркиной конторе», так называли кантору охотхозяйства. Варёные тушки бурундуков с превеликим удовольствием поедал рэкс. После очередной трапезы, облизываясь, он преданными глазами смотрел на Проньку и почти до своего уха доставал своим языком.
Отец не хотел брать его с собой в тайгу, считая лишним едоком на орехах, но Пронька, со слезами на глазах, всё же отстоял своего друга и вот теперь всячески сам старался прокормить его. Лаврен и сам знал и понимал, что собака в тайге, это верный помощник в своевременном обнаружении зверя и особенно медведя, который может разграбить табор во время отсутствия их у шалаша. А опасность встречи с косолапым здесь в кедровнике всегда возможна. Орехи – это первое лакомство медведя. Там, у реки на лугу, он про себя отметил, что где-то ходит медведь. Все колоды перевёрнуты, земля под ними перерыта – это косолапый лакомился муравьями и их куколками. С созреванием кедровых шишек, он обязательно придёт в кедровник, а по запаху продуктов найдет и табор. Для охраны же табора, из-за молодости, Рэкс был ещё не способен, но вот поднять тревогу он мог.
С началом добычи шишек, работа шишкобоев доводила до изнурения. Вечером хотелось завалиться на нары и отдыхать, уснуть даже голодным, но Лаврен строго придерживался распорядка питания – ни каких послаблений в сытном ужине и завтраке, а для этого вечером должен быть приготовлено что – то и на завтрак и обед. Работа спорилась. Погода стояла сухая. Лаврен понимал, что вот-вот могут зарядить осенние дожди и тогда отдыхать придется принудительно.
Все пространство под навесом уже было засыпано шишками. На готовенькое не замедлила собраться вся таёжная живность. Бурундукам и белкам, видно, надоело лазить за орехами на верхушку кедра и по десятку собираясь около табора, воровато оглядываясь, они маленькими прыжками приближались к складу шишек. Сойки и кедровки тоже были здесь частыми «гостями».
Для охраны склада шишек Лавреном был назначен сторож. На эту должность, конечно, был определён Рекс. В первый день дежурства он очень сильно выражал своё недовольство: громко лаял, бегал вокруг пня, к которому был привязан. Но через день как – то смерился со своей должностью и стал мирно дремать около пня, не обращая внимания на хищения со склада орех мелкими воришками. Такое несение службы Рэксом, конечно, не понравилось Лаврену. Тот отругал и пригрозил ему палкой. В непонимании происходящего, Рэкс сел около пня и тоскливо поглядывал вокруг. Конечно, Проньке стало жалко непонятливого друга и он решил показать своими действиями, что хотят от него. В это время на землю около навеса опустилась сойка. Пронька стал на четвереньки около пня и с гавканьем напал на сойку. Рекс же, как прилежный ученик опустился на задние лапы и стал с интересом наблюдать за хозяином, приподняв одно ухо и наклонив голову на бок. Лаврен, наблюдая сцену обучения Рэкса, подошёл к шалашу, неся на дрова большую сушину на плече и бросив её на землю, сердито выругался:
- Пустое это! Что делать нечего? Обед надо быстрее готовить да шишку продолжать бить! Пока вёдра стоят успевать надо!
Как таёжник, он не отличался многословием. Сердито насупив брови, наблюдая за Пронькой, как тот возится у костра, разогревая обед, Лаврен сел рядом на бревно и закурил. Рэкс опасливо прилёг за пнём и, ловя взгляды Проньки, наблюдал за происходящем. Тот быстро подогрел обед, котелок варева у них был готов с вечера. Они спешно поели и стали собираться на добычу шишек. Только Рэксу некуда было спешить, он был у себя на рабочем месте и лёжа за пнём, доедал остатки обеда.
На следующий день погода испортилась. Ночью подул северный ветер. Выйдя из шалаша под утро, Лаврен увидел, что ветром раздуло тлеющие в кострище головни и сноп искр далеко разлетается по ветру. Тайга глухо шумела. Чтобы от искр не пошёл по тайге пал, он выплеснул остатки воды из ведра на кострище. Головни сердито зашипели, выбросив столб пара и пепла. Утром забрызгал мелкий дождь, усиливаясь временами. По небу несло рваные низкие дождевые тучи, которые на своём пути закрывали вершины гор. Надо было переходить к обмолоту шишек.
После завтрака Лаврен настроил нехитрое приспособление для лущения шишек и очистки орех от шелухи. Шишки под навесом хорошо высохли и работа шла споро. Чистые сухие орешки ссыпались в мешок золотисто – коричневым ручейком. Душа у Проньки пела. В глазах у него золотисто – коричневый ручеёк был не из кедровых орех, а в мешок сыпались монеты. Он ещё дома договорился с родителями, что часть выручки от продажи орех будет потрачена на покупку ему велосипеда. Он им прямо бредил и сейчас, не выдержав, стал приставать к отцу с расспросами:
- Тятя, а какой велосипед лучше? Немецкий или польский? А может лучше новый из магазина? С рук то брать трофейные не надёжно…
- Пустое это рассуждать сейчас об этом. Орехи ещё в тайге. Да и денег нам много надо на дело. – ответил отец сердито и немногословно.
В мыслях Лаврен был погружён в покупку лошади. Без лошади охотнику-промысловику далеко в тайгу не зайти. На себе весь скарб и припасы не натаскаешься, а аренда лошади дорого стоит. Половину добытого отдашь за неё. Дождь и мокрый снег за трое суток превратил тайгу из ласковой матери-кормилицы в злую мачеху. Все намокло и отсырело. В шалаше тоже стало холодно и требовалось поддерживать в печке огонь, так как надо было постоянно сушить сменную одежду и обувь, а для этого надо много дров, которые приходилось таскать к шалашу уже из далека. Обмолот заготовленных шишек заканчивался и Лаврен пошёл в кедрач посмотреть, можно ли возобновить добычу их. Уж больно много снега лежало на ветках кедрача. Войдя в кедрач, который ещё не был обстукан, он увидел невообразимое - вся шишка лежала на земле. Её, облепленную мокрым снегом, порывами ветра сбросило с кедр. Колот уже был не нужен. Чтобы удостоверится в общей картине на своём участке, Лаврен обошёл его полностью. Везде земля была усеяна шишками.
В приподнятом настроении он уже повернул к табору и вдруг у самой границы участка, на котором они уже обколотили кедрач, Лаврен увидел то, чего он больше всего боялся, на снегу были свежие следы медведя и довольно больших размеров. Тут же валялись размятые кедровые шишки. Лаврен понял, что медведь где-то близко и кормится орехами. По привычке охотника, Лаврен нагнулся и стал ощупывать следы медведя на снегу, чтобы определить, сколько же времени прошло с момента, как прошёл медведь. И тут произошло то, что Лаврен не сразу осмыслил. Сильный и давящий удар в затылок и шею сбил его с ног. Он ткнулся лицом в заснеженный мох, сознание его помутилось. Сколько времени он пролежал в этом состоянии и что произошло с ним, Лаврен не мог определить, хоть и напрягал память. Постепенно сознание начало возвращаться к нему. Он ощутил, что кто-то сильно давит его голову к земле, но разглядеть того он не может. Полежав так ещё некоторое время, как в тумане, вспоминая о случившемся, Лаврен пришёл к выводу, что на него сзади напал медведь и после навалил на него валежник. Не слыша рядом ни сопения, ни других звуков присутствия хищника, он попытался освободиться от тяжести с шеи и головы. Это ему удалось. С усилием встав на колени, он был ошарашен и обрадован увиденному – рядом с ним лежал его колот. Всё оказалось просто: рассматривая и трогая следы медведя, Лаврен приблизился к стоящему у кедра колоту, который по какой-то причине потерял опору о ствол кедра и с высоты около трёх метров колотушкой сильно стукнул его по голове сзади и остался лежать на нем.
О случившемся с ним он не стал рассказывать Проньке, но про следы медведя рассказал. Чтобы отпугнуть медведя подальше от табора, Лаврен произвел вверх из ружья два выстрела. Сырая погода и заснеженные деревья сильно заглушили звук и выстрелы вряд ли могли быть слышны далеко. Звуки выстрелов был похожи на обычные удары палкой по стволу дерева. Для надёжного отпугивания зверя от табора, Лаврен развел большой костер, который они поддерживали до поздней ночи. Дым от костра стелился над землей и заволакивал кедровник.
Снег утром прекратился, но из темных туч продолжал моросить дождь. Лаврен с ружьём и собакой ещё раз обошёл вокруг свой участок добычи шишек. Свежих следов медведя на участке не было. По всему кедрачу под кедрами лежали шишки. Бочок шишек под слабым дождиком очистился от снега и шишки были заметны даже в кустах багульника, что значительно облегчало их сбор. Мешки быстро наполнялись шишкой-паданкой. К вечеру Лаврен с Пронькой уже едва передвигали ноги.
За три недели в тайге они оба сильно осунулись. Их уже не радовал, как в начале, бодрящий щекочущий в носу запах горящих в костре или печке обмолоченных кедровых шишек. Работы с мокрыми от снега и дождя шишками прибавилось. Орехи необходимо было подсушивать на печке или костре. Пронька теперь постоянно таскал к шалашу дрова, которые приходились рубить и пилить на значительном удалении от табора. Последние числа сентября пришли с утренними заморозками. Земля и мох хрустели ледяной коркой. Надо было думать о подготовке к выходу из тайги, так-как и река у берегов скоро начнет покрываться льдом.
Лаврен заранее решил, что орехи из тайги домой он доставит на плоту по реке, что значительно сэкономит расходы на аренду лошади, которую он брал пока только на заход в тайгу, а на выход она и не понадобится. Для вязки плота он наметил несколько сухих елей, которые высились недалеко от берега выше по течению. Плот получился легким и грузоподъемным. Бревна между собой были крепко сбиты скобами, а сверху поперёк на них лежали две прожилины, к которым они были притянуты проволокой. Стоя на плоту, Пронька почувствовал себя почти мореходом-первооткрывателем. Плот без усилий отвалил от берега и легко вышел на течение. Вода быстро понесла его по реке. Сплавится вниз по течению до места погрузки надо было около километра. Течение в этом месте было быстрым без поворотов, но в реке вдоль Лобгоры громоздились огромные камни и крупные деревья. Сюда их когда-то сбросило со склона горы селевым оползнем. Вот они-то и могли представлять на этом участке реки опасность. Плот быстро набрал хорошую скорость. Прибрежные кусты проносились мимо, как при езде на автомашине. Попытки как-то притормозить плот и уменьшить скорость перемещения, а также несколько изменить направление и отвернуть от камней, осыпавшихся в реку со скалы, не приводили ни к чему. Плот несся на камни, как тот испуганный конь. Шесты скользили по каменистому дну, их рвала из рук неимоверная сила, а то и грозила сбросить вместе с шестом в холодный бурлящий поток. Задор и ребячество, при приближении к камням, у Проньки начисто пропали. Ему стало страшно от скорости, с которой плот несло на камни под скалой и от безжалостного холодного бурлящего потока, который не собирался шутить тёплыми объятиями. Холодок пробежал у него по спине от мысли, что вот здесь под скалой можно оказаться в этой ледяной воде. Лаврен сделал всё, чтобы снизить скорость плота при столкновении с камнями, перегородившими течение под скалой, но потраченные усилия оказались напрасными. Перед столкновением он успел всё же крикнуть Проньке, чтобы тот присел, повернувшись спиной по течению и крепко вцепился руками за скобы в плоту. Присел он и сам.
Плот глухо стукнулся о камни боком и его тут же начало переворачивать течением, но Лаврен, вложив все силы, сумел пересилить течение и плот отошёл от камней. Держа шест трясущимися руками, на завершающем участке сплава он уже сумел справиться с течением и плот, выплыв на поворот реки у старицы, мягко ткнулся в берег. Завести его в старицу уже не стоило больших усилий. Здесь Лаврен и планировал погрузку на плот орех и всего скарба.
Дальше река хоть и выходила из объятий предгорий, но крутые повороты реки с подмытыми берегами представляли и дальше большую опасность для сплава на загруженном плоту. Осмотр плота показал, что все скобы надежно сидят в брёвнах, а проволока цела, натянута и крепко притягивает брёвна к поперечным прожилинам, то есть плот готов к загрузке и сплаву.
Не давая себе излишнего отдыха, Лаврен и Пронька в этот же день, работая до темноты, перенесли к плоту все мешки с орехами. Погрузку на плот решили начать с утра следующего дня. Изрядно намаявшись, наши таёжники после сытного ужина, чуть приклонив на нарах голову, тут же крепко уснули в своём тёплом шалаше, который за месяц для них стал вторым родным домам.
Только начало сереть, а Лаврену уже было не до сна. День предстоял не из лёгких. Наскоро позавтракав, он с сыном взялся перетаскивать к плоту скарб, которого набралась порядочная куча. Погрузка на плот оказалась не такой быстрой. Надо было постоянно смотреть за осадкой плота в воду под всё прибывающим грузом. И только к обеду укладка и увязка всего груза на плот была закончена. Плот значительно осел в воду. Между бревнами проступила вода. Было понятно, что плот перегружен, но критический вес ещё не пройден. Что-то оставить в таборе и потом забрать, на это Лаврен внутренне не соглашался. До наступления сумерек оставалось чуть больше двух часов, а они ещё не обедали. Из набежавших низких облаков начал капать дождь и пробрасывать снег. Это совсем не радовало. Размышления о предстоящей ночёвке под открытым небом в такую погоду окончательно убедили Лаврена в том, что и эту ночь следует провести в своём тёплом шалаше.
Захватив всё необходимое для ночёвки в шалаше, с душевным облегчением Лаврен с Пронькой двинулись обратно в свой обжитой табор. К этому времени дождь с мокрым снегом усилился. Рэкс, учуя изменение в обстановке к лучшему, радостно бежал впереди, то и дело оглядываясь и обнюхивая знакомые кусты и стволы деревьев вдоль зимника и при этом иногда чихая. Это смешило Проньку и он тоже радовался тому, что они остаются ещё на одну ночь в теплом шалаше, который ему полюбился и стал дорог.
Утро встретило таёжников хмурым рассветом. На траве и кустах лежал снег. Он был мокрым и скользким. Небо затянуло низкой облачностью. Серые разорванные тучи цеплялись за сопки, из них временами летел хлопьями снег. Заняв свои места на плоту, Лаврен и Пронька, держа в руках холодные мокрые шесты, вывели его в русло реки. За ночь вода в ней значительно прибыла и на фоне заснеженных берегов казалась совсем тёмной до черноты. Течение легко подхватило грузный неповоротливый плот и понесло его покачивая с нарастающей скоростью. Рэкс, обхватив лапами мешок, полулежал на вершине поклажи. Он всем телом чувствовал угрожающее покачивание и крены плота. Глаза его выражали тревогу, а иногда и испуг, ему ещё не приходилось плавать на плоту и он не отводил глаз от темной воды, которая угрожающи плескалась, а то вздымалась бурунами около плота. Плот довольно быстро несло течением. Позади остались несколько поворотов реки. На них без особых усилий Лаврен с Пронькой удержали плот на середине русла. На душе Лавлена даже улеглась тревога и он стал даже прикидывать, что с такими темпами сплава они за свело достигнут ночёвки в тепле в деревне Чёрный Ключ.
Лаврен и ранее сплавлялся из тайги с орехами, но только на лодке и в памяти у него остались несколько опасных поворотов реки, проход по которым и на лодке то был не из лёгких. И вот впереди показался именно такой. Здесь на этом повороте реки два года назад при сплаве на плоту двоих таёжников постигла трагедия. Плот занесло под склонившееся дерево и как огромной метлой их с поклажей сбросило с плота. Большую часть орех унесло, утонул и один таёжник.
От этих воспоминаний у Лаврена пробежал по спине холодок, а на душе как-то неприятно заныло. Он с тревогой вглядывался вниз по течению, там течению реки преградил высокий берег и река, как та лошадь, метнулась на полном скаку вправо. Меняя направление своего течения, река всей своей массой навалилась на преграду – высокий левый берег, безжалостно круша его водой. Деревья, росшие на этом берегу, оказывались со временем подмытыми. Падая в реку, они некоторое время держались за берег корнями, крона же их, находясь в воде, превращалась в ловушку для всего, что несло и тащило течение. Крупные ветки деревьев, заточенные быстрым течением, становились пиками, которые с лёгкостью могли пронзить одежду и тело смельчака, рискнувшего покорить этот поворот реки, но не рассчитавшего свои силы и умение.
Плот неумолимо несло к этому коварному повороту русла реки. Лаврен как-то пытался шестом уменьшить скорость сближения плота с берегом, который ощетинился упавшими в воду деревьями, но шест едва доставал до дна и плот стал совсем неуправляемым. Неуправляемый плот с большой скорость несло прямо на растопыренные ветки большой березы, которые торчали из воды под берегом. Большой сук берёзы, ещё в мелких ветках, сбросил с плота в воду Проньку и обломившись о поклажу на плоту, впился в неё как острый таран. Быстрое течение начало свою чёрную работу по порче и уничтожению плодов тяжёлого труда таёжников. Плот, удерживаемый толстым суком берёзы, течением начало разворачивать и кренить. Лаврен боковым зрением видел, как Проньку зацепил берёзовый сук за ватник и сбросил в воду. Тот судорожно схватился за плот, но течение оторвало его от плота и понесло вниз. Рэкс, видя, что его друга уносит от плота течением, ни секунды не колеблясь, прыгнул к нему в воду.
Удерживая в руках шест, Лаврен тоже спрыгнул с плота в воду, который угрожающе, под действием течения уже накренился и в любой момент, окончательно перевернувшись, мог накрыть его собой. Ухватившись под водой за сук берёзы, преодолевая силу течения, он по веткам этой берёзы стал продвигаться к берегу. Тонкие ветки, как щупальца осьминога сковывали его движения, а сапоги и намокшая одежда тянули в глубину. Вода холодом пронизывала всё тело. Усилием воли, напрягая все силы, хватаясь коченеющими руками за ветки этой злосчастной берёзы, Лаврен наконец добрался до берега. Силы его были на исходе. Ухватившись за корни подмытых деревьев, подавив в себе лихорадочный озноб и кашель, Лаврен оглянулся на поверхность реки.
Его взору открылась удручающая картина: среди ветвей подмытых деревьев Проньки не было видно, а плот, перевёрнутый течением на бок, в нескольких метрах от берега удерживали на месте ветки большой берёзы. Выбравшись на берег и придя в себя, Лаврен попытался звать Проньку, но вместо зычного зова, над которым смеялись охотники, что он мол мог бы перекричать и медведя, сейчас из его горла вырывались только глухие хриплые звуки.
Обессиленный, коченеющий в мокрой одежде, в полной растерянности Лаврен прислонился спиной к дереву и опустился около него на землю. В мутнеющем рассудке, он стал вспоминать имена святых, которые когда-то слышал и просить их о помощи. Лаврен неистово шептать отрывки из молитв, которые запали ему в память с детства. И вдруг до его слуха, как с неба, донесся лай собаки. Лай доносился снизу по течению.
- Это Рэкс! – встрепенулся Лаврен. Собрав последние силы, он поднял с земли своё грузное окоченевшее тело. Хватаясь за стволы деревьев, чтобы не упасть, и отталкиваясь от них, бросился на лай собаки. В висках у него стучало, сердце готово было разорвать грудь, ноги совсем не слушались, а рассудок подгонял:
- Быстрей! Быстрей!
Пронька лежал у воды под крутым берегом, ухватившись за вымытые из земли корни деревьев. Верный друг его Рэкс метался по берегу и беспрерывно лаял. В минуту опасности своего друга он без промедления бросился в ледяную воду и захватив зубами за ватник Проньки, пытался помочь ему доплыть до берега. Кое-как насобирав сухих веток и надрав бересты, Лаврен развел спасительный костёр. Обогревшись и несколько обсохнув, он с Пронькой к вечеру добрался до ближайшего поселка Усть-Ишидея.
Его знакомые, узнав о трагедии, тут же взялись помогать ему. Пока топилась банька, его с сыном уложили под шубы и просушили их одежду. Жар каменки и берёзовый веник в баньке, а после всеисцеляющая настойка на травах сделали доброе дело: Лаврен и Пронька после купания в ледяной воде не подхватили и простуды. На следующий день Лаврену была оказана помощь и в поднятии из реки добытых орех и большей части скарба. Орехи и скарб не были унесёны водой лишь потому, что всё это было хорошо уложено и привязано Лавреном на плоту.
На следующий год летом Лаврен поставил на высоком обрывистом берегу этого коварного поворота реки большой крест, который был виден из далека. В толстой нижней части креста он выдолбил нишу, в которую можно было поставить горящую свечу. От времени крест почернел, но около креста было чисто, трава периодически вырубалась, а на против креста появилась и маленькая скамейка. На установку этого креста Лаврена сподвигла какая-то душевная сила, возможно вера в силу Всевышнего. Раньше, до этого трагического случая, он ничего подобного не чувствовал в душе. Все его мысли постоянно были заняты текущими делами и планами на будущее, а тут как будто его встряхнуло и оголило все чувственные места его души. Всё чаще он, хоть и тайком от других, перед тем, как начать какое-то дело, подносил правую руку ко лбу и груди. Примечание - фото взято из компьютера.
