Байки старых икейцев
Село Икей раскинулось на левом высоком обрывистом берегу одноименной реки. Если ты побывал в Икее и не вышел на берег реки, не любовался величественной картиной Саянских гор и безбрежной ширью тайги, которая начинается сразу за рекой, простираясь до подножия гор, значит ты не прикоснулся к красоте села. На правом берегу реки до Саянских гор нет ни одного большого села, кроме поселения охотников и рыбаков, а позднее и лесорубов- Аршан. Были ещё два населенных пункта – Первый Иинск и Второй Иинск, но они исчезли в 50х годах прошлого столетия. Это территория была и остаётся территорией диких зверей и птиц.
В Икее все охотились или рыбачили и трудно было найти хоть одну избу, в которой не было бы ружья или рыболовных снастей. По вечерам соседи и друзья без приглашения ходили друг к другу в гости с новостями или вспомнить о былом. В рассказах охотников и рыбаков много было правдивых захватывающих историй, но ходили по селу и такие байки, от которых хохот стоял на всю избу.
Дед Черных потешал рассказами о достоинствах своих охотничьих ружей. По его словам, он был одним из удачливых охотников, так как имел два очень ценных старинных ружья: одно было довольно большого калибра, в ствол его свободно можно было запихнуть большой палец, а второе меньшего калибра, но очень длинный ствол, на четверть длиннее обычного и было оно бесценным для стрельбы пулей.
- С большим то калибром я ходил на гусей и уток – рассказывал он.
- Зарядишь эту фузею патроном восьмого калибра и с собой возьмёшь с пяток. А более и не надо! Затаишься на берегу и ждёшь, пока с полсотни, а то и более соберётся на озеро уток или гусей на перелёте. А тут уж не зевай! Бывала как ахнешь, так сам от отдачи и направление потеряешь куда палил. Дым клубом и озера не видать. Дым рассеялся - вот и дичь моя! До десятка, а то и более оставалось на воде, да подранков по берегу с пяток доберу. Плечо после этого выстрела ноет, второго и делать не хочется, да иногда и не получится. Дичь в этот день на это озеро уже плохо собирается. Приходится переходить на другое озеро. За осень то уток да гусей наваляешь, так на ползимы хватало мяса.
В снежные зимы много дикой козы собиралось в лесу в местах, где на полянах были намётаны стога сена. Мне и самому как-то в январе встретился настоящий табун в двенадцать косуль.
Вот про такой случай и дед Черных увлечённо рассказывал своим слушателям:
- На дворе зима. Лежу на печи спину грею. Что-то прихватило. Сам себе думаю, что пора и на охоту сходить, а тут и старуха на меня, что мол сидишь да лежишь в тепле! Мясо то совсем кончается в доме! – начинал свой удивительный рассказ дед.
- Ещё до рассвета вышел я из дома. Саночки катятся сзади на верёвке, без них не ходил на коз, так как можно и спину сорвать козлиной тушей то, ружьё на ремне, сошки на плече.
- Погода выдалась самый раз для охоты на коз: ночью насыпал снежок и небольшая тяга на меня. Иду по снегу и сам себя не слышу. Светать только начало, а я уже к первому стогу сена подкрадываюсь. Во все глаза смотрю на березняк и лесок около ключа. И тут совсем свежие следы диких коз тропкой пошли в сосновый лесок. Остановился я и давай вглядываться в лесок и что-то вижу: - толи пень, толи козел стоит? Не разобрать – темновато ещё. Но на всякий случай давай готовить ружьё к выстрелу: установил сошки, уложил на них ружьё, а сам всё вглядываюсь на козла или на пень. Не могу разобрать – далеко. Сажен двести было. Да и я уже староват стал – глаза стали сдавать.
Долго я так стоял с ружьём на изготовку. Уж и глаза слезиться начали и спина то отставать и ноги озябли и затекли. Стало заметно и посветлее. И тут как будто мой пень пошевелился. Медлить больше нельзя, подумал я. Подвёл мушку чуток с превышением и пальнул. Заряд хороший для пули я заложил. Так меня отдача в плечо двинула, что не меньше двух оборотов дал прежде чем в снег завалился. Сел на снег и направление выстрела восстанавливаю, а оно не получается – положение не то, а в глазах ещё круги радугой плывут.
Встал я тогда на ноги, отряхнулся от снега, поставил сошки на отметены от них и вот оно и направление выстрела – сосновый лесок, где козёл стоял. А вот и сосёнка приметная – макушка у неё была сломана, наверно, ветром.
Перезарядил ружьё, взял его на изготовку к выстрелу и стал медленно подходить к месту, где стоял козёл. Уже совсем почти подошёл – сажен 20 осталось, а козла не видно. Волноваться начал – промазал! Дал маху! Стал головой крутить по сторонам. Себе не верю, что промазал. И тут за пеньком вижу подозрительный бугорок. Подхожу ближе – да, это же мой козёл. На душе как-то отлегло, да и перед старухой не надо оправдываться, что дал маху. Эта же все жилы вытянет своим допросом.
Подошёл ближе к козлу и понял, почему я его не мог разглядеть из далека. А он оказывается замаскировался пока был жив, дрыгая ногами, накидал на себя изрядно снега. Стало интересно, а где же остальные козы и куда они девались? Тропка то изрядно набита была козами и вела она в этот сосняк. Начал обходить этот сосняк то и через десяток шагов вижу много козлиных лёжек, а среди них, глазам своим не верю, четыре бездыханных козы. Что тут случилось? Кто их порешил? В голове у меня полный кавардак.
Стал я эти чудеса, так сказать, расследовать. Две козы лежали у толстой сосны с разбитыми лбами, а на коре сосны отчётливо виднелись в двух местах отметины с клочками шерсти. По этому случаю я быстро пришёл к заключению – об сосну они шарахнулись со сна и перепугу. А со вторыми двумя козами я повозился и себе от долгой думы чуть голову не свернул. Только когда стал свежевать их, я пришёл к выводу, что они друг об друга шарахнулись так, что свернули себе шеи. На лопатках у них образовались кровоподтёки.
Вот и получилось, что я с одного своего оглушительного выстрела добыл сразу пять коз – коза об козу, две об сосну и пятая от моей пули стала добычей.
Ох тогда я и намаялся. Целый день свою добычу транспортировал домой. Чтобы собаки не порвали её, так пришлось саженей по сто транспортировать одну козу, а после возвращаться за следующей и последовательно так пять раз. Таким образом из леса я накатал до своего дома настоящую санную дорогу. После пришлось перед соседями давать пояснения, что мол делал заготовку дров, а перед старухой пришлось представлять вещественные доказательства. Подняла шум, что мол загулял у свата и притащился домой едва живой и мокрый от снега. А я в самом деле пришёл домой в таком виде. После неделю болели все суставы и кости.
Об дальнобойных качествах своего длинноствольного ружья дед Черных рассказывал:
- Вот это длинноствольное ружьё хорошо било не только пулей, но и крупной дробью. Так бывало идёшь по опушке леса осенью или весной и высматриваешь косачей, а то и глухарь встретится.
Завидел черновину на берёзе, невозможно понять, кто это – далеко? Косач или ворона, но всё равно ставишь сошки, неспешно прицеливаешься и бах. Смотришь покатилась эта черновина то с дерева! Берёшь направление по хорошему ориентиру и пошёл. Идешь, идёшь и вот уже хочется присесть да покурить. Смотришь во круг, а вот то и дерево, на котором черновина виднелась. Подходишь к дереву, смотришь, а она под ним лежит и лапки к верху! Да, бывало и ворона попадёт под выстрел. Далеко, не разобрать то сразу.
От деда Бочкова можно было услышать, как он нахваливает свои часы:
- Давно эта история случилась, ещё только война началась. Пошёл я на охоту на болота. Добыл тогда знатно гусей и уток. Едва домой добычу притащил. Утки летали сотнями и гусей было полно. А дома меня уже ждала повестка в военкомат. Тогда мешкать было нельзя. Получил повестку – мешок с походными пожитками на плечи и бегом на призывной пункт.
Стал я собираться, а часов не могу найти в карманах. Решил, что потерял на болоте. С этой грустью и пошёл я на войну.
Повезло мне – через три года живой и невредимый я был дома. После встречных пьянок-гулянок захотелось мне опять на любимое болото на охоту.
Сижу я в старой моей скрадке. Подладил её, а то она совсем осела за три года пока я был на войне. Солнце только начало подниматься и так хорошо пригрело мне спину. Ощущение тепла усилили чувство счастья мирной жизни – где-то там далеко грохотала и остановилась война. Я, двигаясь, почти вылез из скрадки и солнечные лучи заглянули в скрадку. И тут у моих ног что-то блеснуло металлическое. Рукой я пошарил в воде и нащупал маленькую баночку. Вытащил и глазам не поверил – это же мои карманные часы, которые я потерял на охоте перед уходом на войну. Видно их я выронил из кармана, когда сидел в этой скрадке.
Открыл крышку, смотрю, а под стеклом воды то нет! Завел, поднес к уху, а они пошли! Моей радости не было предела. Потом долго они ещё мне служили. Это было какое-то заграничное качество. Подарил их мне мой дед, который привез их с Первой мировой войны. Жалко, но променял я их на костюм, как жениться надумал.
О качестве заграничных часов в то время мало кто знал, а тем более о швейцарских и услышать, что часы пошли после нахождения их в течении трёх лет летом в воде, а зимой во льду, вызывало всеобщее недоверие и смех.
Был и такой дед Приходькин. Он отличился в период гражданской войны, будучи красным партизаном, в окрестностях Икея. Как он рассказывал:
- Разъезды колчаковцев часто наведывались в село, а из Икея, иногда, заезжали и в деревни Икейской волости. А деревни у партизан служили в качестве баз отдыха и снабжения: в бане помыться, в тепле зимой отдохнуть и харчами запастись. И тут ушки надо было держать остро. Для этого на тракте, в районе моста через Большой Еткул, дежурил партизанский секрет. Который своевременно сообщал в партизанский отряд о приближении колчаковских отрядов и разъездов. Но бывало и так, что секрет мог и проворонить колчаковцев, когда долго стоит непогода или сильный мороз и сидеть у тракта долго невозможно и надо как-то обогреться, а развести хороший костёр и соорудить теплый шалаш можно было только подальше от дороги в глухом ключе. В такую непогодь безответственные дозорные сидели у костра или в шалаше, а не в секрете.
Вот и со мной так приключилось, что из-за растяпства дозора я чуть не попал на сук берёзы! Был хороший морозец. Только в избе и можно было от него спасаться, а не в шалаше или землянке, в которой и печки то доброй не было.
Сидим значит в землянке, а от холода спасу нет. Тут появляется необходимость сходить в деревню Ундрик за харчами и разведку провести. На это задание командир определяет меня и моего дружка. Мы были самые молодые и самые быстрые на ногу. С утречка и двинули мы с Ермолаем.
Подошли к деревне со стороны леса и стоим у поскотины – наблюдаем. Тушина в деревне, даже собакам из будки на мороз не хочется вылезти и потявкать, а из печных труб дым столбом валит и дух свежеиспечённого хлеба стелется от каждой избы.
От этой мирной житейской обстановки у нас полностью отключилось сознание, забылись и наказы командира: что входить в деревню только вместе; заходить в избу только одному. Но нам с мороза безудержно хотелось присесть и прижаться к теплой печке, поесть свежеиспечённого хлеба с молоком. Война где-то там, а здесь тишина и некого бояться.
В деревню вошли со стороны леса и дворов. Не сговариваясь я поспешил к своей тетке, а Ермолай тоже к своей родне. Решили встретиться на этом же месте через час, хотя командир и наказывал, чтобы одна нога была там, а другая здесь.
Тетка только что напекла пирогов. В избе от непередаваемого запаха свежего хлеба и пирогов у меня аж закружилась голова. Я, не раздеваясь, так и плюхнулся за стол, где уже стояла целая горка пирогов.
Я только и успел взяться за пирог, как во дворе залаяла собака! Ну, я к окошку и обомлел! У ворот остановились два казака и начали спешиваться!
Метнулся я по хате, а в голове одно – куда ховаться то! В подполье – найдут! На чердак – поздно! В лес - дороги уже нет! Всё! Пропал!
И как мне в голову вдарило или совсем её отшибло со страха. Как был я в полушубке, в валенках и шапке, так и сиганул в русскую печь! Хорошо я был небольшого рост, так и полностью поместился в печи. Ну, тетка тоже поняла всю опасность и прикрыла меня заслонкой, сунув мне мой японский карабин. В печи сразу стала подниматься температура, а дыхать то стало вообще невозможно. Истинный ад наступил!
Лежу и слушаю. Думал проедут казаки мимо, но нет. Слышу тетка побежала ворота открывать. Заходят и тетку к расспросу – что, да как? Слышу, присели и закурили. Тетка давай их пирогами да чаем угощать. А мне от жары уже нет мочи. Жареной кожей от полушубка начало вонять. А я же с подсумком, с патронами. А как полить патроны начнут. Всё! Пропал!
Вытащил я обоймы из подсумка и давай поплёвывать на патроны – охлаждать значит их. Плюнешь, а слюна кипит!
Уж и сознание у меня стало отключаться. Молодой ещё был. Крепок и держался.
Слышу по избе заходили, а потом и дверь хлопнула. Тут-то я, видно, и потерял от нестерпимого пекла последние силы и сознание. Как только казаки уехали, так тётка меня за воротник и вытащила из печи.
Вот так я и наелся пирогов на долгие годы. До сих пор особого аппетита к ним не питаю, а париться в бане – упаси Господь!
Об этой истории я долго никому не рассказывал. Засмеют! И хорошо у тетки полушубок обменял, а то бы на крючок попался командиру и ребятам в поджаренном то с одного боку полушубке. Со свету сжили бы насмешками, а командир бы придумал какое-нибудь наказание, а то и под революционный трибунал мог отдать.
. Вот одного любителя шераборить за кусок сала осудили в расход. Посадили на пень, ноги от страха не держали, и расстреляли. – уже без юмора заканчивал свой рассказ дед.
Примечание - фото взято из компьютера.
