Первые радости.
Ефим пермитин
даже крошечный налимчик - "веретешка", пойманный в далеком детстве, не забывается на всю жизнь.
бережно хранит память "первые радости" юного рыбака.
и какой бы толщью не отделяли годы первое биение крови в сердце, пережитую дрожь в ногах при вываживании добычи, - бессильны они заслонить мельчайшие подробности события.
до смертного часа будут помниться рыбаку и все оттенки воды в омуте, и трещины нависших скал, и запахи оживающей земли.
а голоса птиц, а певучий звук пастушеского рожка и багряные пожары зорь и через полета лет предстанут со вчерашней ясностью.
***
лишь только сломало и унесло лед - началась ловля налимов на переметы.
рек в усть-утесовске, маленьком приалтайском городке, две: многоводный, спокойно-величавый "иртыш-батюшка" и порожистая, хрустально-чистая ульба. Она так быстра, что катит по дну крупные камни. Оттого кажется, что голубая ее вода звенит, как туго натянутая между гор струна.
ульба вскрывалась первой. Домик рокотовых - в двух кварталах от ее берега: переметы на налимов братья ставили на ульбе.
обязанность накопать червей алеша брал на себя. Снасть наживляли и забрасывали саша и андрей ночью и совершенно бесшумно, таясь от "береговых ребят", чтобы не высмотрели, не утащили переметов. Алеша стоял на карауле и в подозрительных случаях подавал условный свист: братья "западали" в камни, пока не подавался новый сигнал.
волнения молодых рыбаков, ловко обманывающих "береговых разинь", делали рыбалку вдвое острее, придавали ей оттенок таинственности и героизма.
осматривать переметы поднимались чуть свет: так ловят все матерые рыбаки.
за ужином алеша почти ничего не ел. Ложился раньше всех, хотелось, чтобы скорее прошла ночь, но уснуть долго не мог, как ни кутался с головой. В ушах стоял радостный шум полной до краев реки. Под плотно закрытыми веками зыбились горбатые волны, коловертью ходила пушистая кремовая пена. Переметы в воде. На длинных поводках со стальными крючками извиваются жирные сизые черви: соблазн рыбам... "сам бы проглотил, если бы был налим", - всегда говорил саша, поплевывая на насаженного червя.
... Вот из глубины вышел "лобач" - рябой, с круглыми желтыми глазами, усы, как у турка, разинул огромную пасть и "сел". Один за другим "садятся" большеголовики. Налимы на всех крючках.
саша взялся за перемет - хребтину рвануло из рук. Он закричал: "андрей!" андрей закричал: "алеша!"
налимы становятся поперек, крутят башками, тянут вглубь. Ребята - все трое - на берег... Хребтина трещит, вот-вот лопнет. Алеше стало жарко. Он раскрыл одеяло и оглянулся: братья, разметавшись, мирно спали.
"как они могут спать", - удивился алеша и снова закрыл глаза. И вновь, точно по волшебству, появился рябой большеголовый налим...
на рассвете алеша тихонько разбудил братьев. Захватив корзину и багорчик, они выскользнули за дверь: к реке, к реке!
за ночь лужи затянуло тонким ледком. На небе - ни звездочки. На улице - ни души.
в тишине ночи слышно, как "играла" ульба. Шум ее, сладко отдаваясь в сердце, все нарастал и нарастал.
острый, чистый, чуть морозный воздух бил в разгоряченные бегом лица молодых рыбаков.
вот и последний квартал с покосившейся на воду подслеповатой избенкой старого сторожа матвея анциферова. От нее в двадцати мерных шагах - первый перемет.
в темноте вода показалась коричневой и густой, как сусло. По ней стремительно проносились редкие льдинки, коряги, мусор: за ночь река поднялась еще выше, залила кусты на противоположном берегу, в них крякали отдыхающие пролетные утки.
саша передал корзину алеше, отсчитал двадцать крупных шагов, при каждом шаге вытягиваясь, сильно наклоняясь вперед.
андрей и алеша тоже прошагали вместе с ним. На двадцатом шаге лежал "замеченный" белый камешек.
- здесь, - выдохнул саша и опустил багорчик в воду.
мгновение, когда нащупанная хребтинка подхватывалась багром и когда саша, отбросив крюк на берег, схватывал бечевку рукой, было одно из самых напряженных.
сверкнув глазами, рыбак тихонько прошипел: "есть!" но напряженное ухо алеши шепот этот оглушил, как удар набатного колокола.
...- дай я подержу, - молил он старшего брата. Но саша был неприступен: перемет "поднимает" только главный рыбак. Черноголовый и черноглазый, с ловкими руками, чем-то напоминавший алеше жука, вставшего на задние лапки, саша теперь был необыкновенно важен. Движения уверенны, лицо сурово, губы плотно сжаты. В эту минуту саша показался ему красавцем. Сам же алеша дрожал, сучил ногами, перед глазами у него расплывались оранжевые круги.
в начале перемета три "размаха" голой хребтинки, и только глубже, в метре один от другого, двадцать поводков с крючками.
но вот показался из воды первый поводок. Сердце алеши точно распухло во всю грудную клетку.
- пустой! - огорченно прошептал он.
- червяк, - наставительно поправил его старший брат. На крючке действительно извивался не тронутый налимами фиолетовый, толщиною в палец, соблазнительный выползок.
и второй, и третий крючки тоже были "с червями". Но по ходу следующего поводка алеша понял: есть!
рыба до самого берега шла незаметно, только поводок слегка уходил из стороны в сторону.
саша, осторожно перебирая хребтину, подвел перемет к самым ногам.
- лобач! - обрадованно прошептал алеша.
- веретешка, - презрительно сказал саша и быстрыми движениями выбросил рыбу на берег.
рыба действительно была нестоящей, но алеша трясущимися пальцами снял ее с крючка и бережно опустил в корзину. "налимчик-веретешка", изгибаясь, как змея, пополз по дну и остановился, когда уперся в стенку корзины.
еще два крючка пришли "с червями". Алеша завял и вдруг почувствовал усталость от бессонной ночи.
- лобач! - бледнея сказал саша, вываживая рыбу. Алеша схватил выброшенного на берег "аршинника" под жабры, упал на него грудью.
- шутишь, крутишь... Шутишь-крутишь, - придушенно говорил он, ощущая всем телом, как бьется под ним холодная упругая рыба. Пунцовый от возбуждения, алеша весь был так напряжен, точно он держал под собой поверженного в борьбе опасного для жизни противника.
- дай! Мне дай! - бросился к нему саша, боясь, что братишка упустит ценную добычу. Алеша разжал пальцы и поднялся. Саша, не выпуская хребтинки из левой руки, правой вынул крючок из губы лобача и, вскинув в уровень с грудью тяжелую рыбину, хотел было положить ее в корзину, но налим взмахнул хвостом и, мелькнув брюхом, шлепнулся в реку.
- держи! Разиня! - презрительно крикнул алеша и бросился в ледяную воду - по пояс.
саша и андрей выдернули мокрого братишку на берег: теперь ему надо итти домой, но разве можно уйти, когда не высмотрены еще два перемета?
об утерянном самом крупном в это утро налиме ребята по какому-то молчаливому сговору не обмолвились ни одним словом, хотя каждый из них все утро думал только о нем.
мысль об ускользнувшем "лобаче" мучительно преследовала алешу днем и ночью.
казалось, никогда не простится саше преступная его оплошность, потому что на переметы ловились в ту весну только "веретешки".
несмотря на отчаянные мольбы алеши, "поднимал" хребтинки переметов только саша.
предприимчивый младший брат решил соорудить собственную снасть.
в столярной мастерской отца, под притолокой, был заткнут длинный необыкновенной прочности шнур.
на него можно было бы навязать и два десятка поводков, но у алеши имелось всего лишь три крупных "щучьих" крючка. Он решил сделать закидушку.
и хребтинка и поводки у алеши получились одинаковой толщины, но это нисколько не смущало юного рыбака. "вполне надежна. Не только любого лобача,- быка выволоку",- думал он.
- на твою снасть только чертей ловить, - смеялись братья.
вода в ульбе быстро сошла, посветлела, клев налимов кончился. Сверхнадежная снасть алеши возвращалась все время "с червями".
братья просушили переметы и спрятали их до следующей весны.
не сдался только алеша. Он решил попытать счастья с заветной закидушкой в "иртыше-батюшке", где со всей вешней силой еще играли воды.
место для ловли алеша выбрал за городом, у последнего обрывистого утеса, от которого река делала крутой поворот к югу в ковыльные степи.
казалось, всей страшной силой иртыш бил в этот гранитный выступ.
то ли тысячелетним непрерывным напором волн подмыло и разрушило кромку скал, то ли от подземного толчка, но часть утеса рухнула в воду, образовав стремительный кипящий порог, с торчащим из воды каменным лбищем.
чуть ниже гранитного выступа - глубокий омут. Тяжелые струи, закручиваясь, обнимали лбище и отбегали к берегу.
пенные воронки да грязные бурлящие водовороты ходили в нем взад и вперед.
в середину этого омута и метнул закидушку алеша. С плеском упала двухфунтовая гирька и увлекла в таинственную глубь три щучьих крючка, наживленных целыми клубками выползков.
- ловись, рыбка, большая и маленькая, - по суеверной привычке братьев, прошептал алеша. Неспеша он привязал хребтинку за тонкий стволик талового куста и загляделся на воду.
река шла сильно, во всю неоглядную ширину.
ночь наплывала с гор. Заря гасла. Волны ежесекундно менялись в окраске: от цвета расплавленного металла на середине до разлитого подсолнечного масла чуть поближе и густого мазута у крутых берегов. А сколько же было промежуточных оттенков.
и все это пышное великолепие красок жило, неслось в подернутую дымками даль.
казалось, вскочи на зыбкую спину красавицы реки, и понесет она тебя, как горячий скакун, сквозь степи, леса и горы в сказочную страну, к далекому синему морю...
в предутренних теплых сумерках омут показался еще таинственней, шум порога - грозней. Над головой, спеша на север, пронеслась невидимая стайка гоголей. По тонкому свисту крыльев, похожему на звон колокольчиков, определил алеша породу пролетевших птиц.
из пучины омута с пугающей неожиданностью выворачивались клокочущие буруны, точно в глубине его бились гигантские рыбы.
от разгорающейся зари пухлые клочья пены на волнах порозовели.
другая сторона реки все еще не была видна, река казалась морем.
как и вечером, алеша смотрел на воду. Он прибежал слишком рано и боялся взяться за хребтинку, чтобы не отпугнуть рыбу.
ему казалось, что сейчас проснувшиеся лобачи вышли на жировку и вот-вот наткнутся на соблазнительные клубки червей.
рыбак присел на берег и решил:
"просчитаю до ста и - тогда..." - алеша считал, слушал и смотрел, как играла полая вода.
"девяносто восемь, девяносто девять..." - куст, за который алеша привязал закидушку, залило на полметра прибывшей за ночь водой, он все время качался.
мальчик подсучил штаны и ступил в жгучую воду.
с пересохшим горлом, с сильно бьющимся сердцем алеша приподнял на себя хребтинку и тотчас же ощутил такой рывок из глубины, от которого он только чудом устоял на ногах.
вырванный из рук шнур обжег ладони, и если бы не был крепко привязан за стволик, то безнадежно ушел бы в омут, как ушел в него по маковку пригнутый куст.
первой мыслью алеши было бежать за братьями, но, представив, как саша будет выводить лобача, а он - хозяин закидушки, только сучить ногами на берегу, алеша снова приподнял хребтинку. И снова мальчик с трудом удержался на ногах и то лишь потому, что ухватился за ветку.
рванувшаяся в глубину омута рыбина почти отвесно выпрыгнула высоко над водой вместе с гирькой и болтающимися поводками.
казалось, что хребтинка, натянутая до отказа, вот-вот лопнет. И, конечно, лопнула бы давно, если бы не пружинил таловый куст.
растерявшийся алеша увидел толстое брусковатое тело рыбины: у нее была короткая тупая голова и кроваво-красные плавники.
лишь только никогда не виданный алешею "лобач" с плеском ушел в глубь, мальчик снова уцепился за шнур.
но шнур точно зацепился за камень. Алеша изо всех сил рванул за хребтинку, и чудовище, выметнувшись на поверхность, понеслось по ней, едва касаясь воды брюхом: так скользит камень, брошенный с огромной силой опытной рукой. Вся голубовато-серая спина и серебристо-белые бока ее были видны юному рыбаку.
рывок на исходе шнура был таким сильным, что алеша упал на куст и расцарапал лоб и щеки.
мокрый по воротник, посинелый от холода, с окровавленным лицом, он все же изо всех сил тянул за шнур, сдерживая мчащегося великана. Но снова чудовище помчалось в глубину.
сколько времени прошло в неравной борьбе с ним, алеша не сумел бы сказать. Но, наверное, больше часа.
солнце взошло. С онемевшим от холода телом, с натруженными руками, он едва держался на ногах, когда на берегу появились люди.
это были дряхлый, седой старик с красными слезящимися глазами, в плисовой скуфейке, в вытертом тулупчике, подпоясанном полотенцем, с длинным багром, которым он цеплял проносившиеся вдоль берега жерди, поленья, коряжки, толстая женщина в мужской шапке-ушанке, с ведрами на коромысле, и босой болезненный подросток с льняными вологами, чуть прикрытыми на макушке детской фуражечкой с оторванным козырьком.
женщина опустила пустые, загрохотавшие по камням ведра и с коромыслом бросилась на помощь к алеше. Но добраться до него, стоящего уже по пояс в воде, она не смогла и потому бегала по берегу и кричала старику:
- багром! Багром его чепляй, сенафонтыч... Я говорю багром! - приблизив толстое лицо к самому уху древнего старичка, громко кричала она.
старец поправил плисовую скуфейку, приложил ладонь лопаточкой к густо заросшему седой шерсткой дряблому уху и спросил:
- ась?
- ба-а-гром, говорю, тетеря!..
старик понял и засуетился, мелко переступая ногами, обутыми в кожаные калошки.
- ужотко изловчусь... Изловчусь,- шамкал старик, занося длинный багор над заметно ослабевшим то всплывающим на поверхность, то снова уходящим в глубину тайменем.
алеша из последних сил тянул и тянул упористого, как бык, великана к берегу. Рывки рыбы становились все слабее и слабее, но и у мальчика уже не оставалось сил.
наконец, алеша, собравшись с силами, снова подтянул чудовище к берегу.
сенафонтыч "изловчился" и ударил его багром по спине. Но удар был так слаб, что таймень рванулся вглубь, старик выпустил багор и, потеряв равновесие, упал в воду.
когда старик в мокром тулупчике вылез на берег, без багра, он был очень смешон и жалок, но всем было не до смеха.
женщина забегала, закричала еще сильней.
- аполошка! Беги к моте фадееву. Он охотник... Ружьем, ружьем рыбину!..
а к берегу уже собирались новые люди. Высокий широкоплечий ломовой извозчик, бросив лошадь, запряженную в телегу, бежал с кнутом, страшно вращая круглыми глазами.
он сорвал с головы шапку, бросил ее на берег, перекрестился и как был в сапогах и засаленном кафтане, так и вскочил в воду к алеше.
схватившись за хребтину, он поволок тайменя к берегу.
- врош... Собака... Врош, - хрипел он, забыв обо всем на свете.
на мелком месте огромный полутораметровый таймень был виден отчетливо. Толстый, как бревно, с пятнистой шкурой, он устало шевелил жаберными крышками.
- поднимай башку! Дай глотнуть воздуху! Дай глотнуть! - кричал каком-то рыжий босой мужик, нервно переступавший с ноги на ногу.
извозчик вдруг упал грудью на рыбину, схватил ее цепкими ручищами и под одобрительный крик толпы выволок тайменя на берег.
храброго извозчика и тайменя обступили плотным кольцом, совершенно забыв про алешу. Верзила отрезал конец закидушки от куста и вместе со снастью поволок двухпудовою тайменя к телеге.
толпа качнулась за ним.
- теперь он ею прямым ходом в кабак, - сказала толстая женщина в мужской шапке.
- вестимо, в кабак, греться - вишь как вымок мужик, - соглашался рыжий босой оборванец.
алеша оцепенел.
- как - в кабак? - чуть слышно прошептал окончательно закоченевший мальчик.
а извозчик уже завалил тайменя в телегу, сел возле него и взял в руки вожжи, рядом с ним уселся рыжий. Встав на ступицу колеса, к ним примащивался мокрый, древний седой старец.
только тогда извозчик вспомнил про алешу.
- стой! Стой! - закричал он. - а где же паренек? Алеша вскочил на телегу.
- сказывай, чей будешь? - чакая зубами от холода, спросил ломовой.
- рокотова... Николая николаевича, - с трудом выговорил алеша.
- милой, да это же дорогуша-колесник... Он мне вот эту самую телегу ладил... - ну, держись крепче, мигом домчим. Лошаденка, обожженная кнутом, с места взяла в карьер...
