В ожидании тяги.
В ожидании тяги.
Владимир Козявин
Весна! Сколько ожиданий в слове этом. Сокровенных желаний, потаенных мыслей. Есть ли на белом свете существо, или тварь божья, остающаяся безучастной, равнодушной к ее приходу. Само слово это несет позитив. Все и вся, намаявшись, устав за долгую зиму, ждет ее прихода. И в первую очередь человек. А уж охотник! Не рискну предполагать, что именно испытывает каждый из них, поскольку это невозможно. Поделюсь своими ощущениями. Справедливости ради сразу стоит сказать, что за повседневными летними заботами и хлопотами, грядками, теплицами и огородом, ожидание открытия летне-осенней охоты проходит незаметнее, и чуть быстрее что ли. Да и сама жизнь в сельской местности в этот период не особенно дает расслабиться. Так сложилось, что вот уже более двадцати лет я целиком отдал себя охоте с легавыми по перу. И поэтому именно август всегда был, и остается самым ожидаемым, и самым желанным месяцем моим. Но это то, что касается августа с его изобилием всего. Свои прелести, особенности имеет сентябрь, и последующие вплоть до наступления осеннего ненастья месяцы. Только вот даже к этому периоду не подойдешь, не пропустив через себя зиму. И поэтому ожидание прихода весны всегда бывает томительным, а для меня еще и более острым. Сказать, что зима - это теперь не мое время года, было бы не совсем правильным. Ну не охочусь я зимой, и уже достаточно долго. Но это вовсе не означает, что изменилось мое отношение к зимней охоте, как таковой, на это есть свои причины. Только вот любить охоту я ничуть не перестал. Зато рыбачу со льда, стараюсь ходить на лыжах. Подкармливаю синичек и воробьев, вывесив за окно кусочек несоленого сала, чищу от снега дорожки. До сих пор пытаясь осмыслить, понять природу возникновения, поражаюсь, глядя на морозные узоры на оконном стекле. То есть, физическая сторона как бы понятна. А вот то, что представляется стороной художественной, то лично для меня это не просто чудо природы. А мы привыкли, и порой, даже не замечаем. Подчас, затосковав по ставшему вдруг далеким лету, по седой золе костра почти прогоревшего за ночь, но все же дотянувшего до того момента, когда небо, тронутое ширящейся полосой розового рассвета, раздвигает границы горизонта, коротая долгие зимние вечера, могу напечь в духовке картошки. Оскоблить, обжигая пальцы, до румяной корочки и, добавив предварительно тонко порезанное, и слегка замороженное с прослоечками сальце с горчичкой, сидя за столом, вспоминать, поглядывая в темное окно… С моей лоджии на втором этаже виден лес. Он недалеко, до него метров четыреста. Само по себе это ничего бы не значило, если бы не одно обстоятельство. Этот лес первым замечает приближение весны. Он первым чувствует ее, принимает на себя это приближение, впитывает, и начинает понемногу преображаться. Процесс почти незаметный только на первый взгляд, и едва ощутимый, но необратимый. К концу февраля это бывает еще слабо выражено, не совсем четко. В марте же даже не надо присматриваться. Признаков приходящей весны и так вполне достаточно: cосульки на крышах, капель, ласковое солнышко. Ручейки, если зима бывает достаточно снежной, первые грачи. И для того чтобы это заметить даже из дома выходить не обязательно. А вот перемены с лесом, с наступлением зимы покорно, но с достоинством и даже некой суровостью, принявшим и терпеливо переносящим ее, едва улавливаются. снега, облепившего и придавившего ветви, и поведя затекшими за долгую зиму плечами, лес разом сбрасывает с себя это бремя, распрямляется, подняв голову, и оглядевшись, потихоньку начинает менять окраску. Зеленая его хвоя, кажущаяся издали темной и мрачной, постепенно становится светлее и чище, приобретая особый синеватый цвет. Правда, касается это только верхней его части. И если смотреть внимательно, то можно увидеть, что макушки елей, насколько хватает взгляда, по линии горизонта именно синие. И кажется, что запахи проснувшейся после зимней дремы хвои, струятся прямо сюда ко мне, стоящему на лоджии. Так бывает, когда разотрешь в ладонях веточку хвои, поднесешь к лицу, и вдохнешь ее. И глядя на этот лес, ты стоишь, впитывая, осязая, воспринимая по памяти этот запах, и начинаешь вдруг испытывать тревожащую душу тихую радость, заставляющую чаще биться сердце. Впервые я обратил внимание на такое явление лет тридцать назад. И теперь, едва дождавшись февраля, я все чаще начинаю подходить к окну. Весна, просыпаясь до срока, и поэтому еще робкая, и почти незаметная, боясь за свое столь раннее пробуждение, словно стесняясь заявлять о своих правах, неслышно, и почти незримо, опустив глаза, входит, пытаясь оправдываться перед природой и людьми. Она знает, что время не остановить, но и не торопит. Дожидается своего часа. Но это только на первый, поверхностный взгляд, кажется незаметным. Первым эти перемены замечает именно лес. И радуется. Скромно, и не без удовольствия преображается, готовясь, таким образом, к приходу весны. Ему ли не знать, что это означает. Это потом солнце и ветер, дожди и туманы сделают свою работу. И начнется праздник весны. В природе всегда должно быть место для праздника, она так устроена. И поэтому именно весне отводится это особое место. И это будет праздник, в котором будет участвовать все живое. И оно, это живое, запоет и защебечет. Засуетится, закрякает. Забубнит, зачирикает и защелкает. Повсюду будет слышаться весеннее ликование. От обильного, подгоняемого весенним солнцем, мощного сокодвижения, начнут набухать, и лопаться почки на деревьях. А запахи весны будут щекотать ноздри, и надолго там оставаться. Зазвенят ручьи, отойдет от берегов, и растает на водоемах намерзший за долгую зиму лед. И первой, чуть волнуя воду, и как бы ненароком, лишь иногда, показывая на поверхности оранжевые с черным вкраплением плавники, выпуская икринки, тут же омываемые молокой свиты женихов, отнерестится щука. Появятся сережки на вербах, и первые подснежники. Подадут голос журавли на болоте. Издавая диковинные, трудно передаваемые, лишь ему самому, да сердцу охотничьему, понятные звуки, заточит, защелкает призывно глухарь. Важные грачи, деловито выхаживая, начнут таскать прутья и веточки в гнезда. Взбалмошные вороны, озабоченные тем же, будут орать во все горло. А солнышко глядя на происходящее, будет одобрительно улыбаться всему живому свысока. Запоют жаворонки. Засуетятся, подерутся-помирятся в густой еловой макушке дрозды. И еще почти на голый лес начнет куковать кукушка, вызывая недовольство пожилого поколения, вышедшего погреться на солнышке на лавочках. Но уже через недельку, заметив появившихся скворцов, и прислушавшись к первому запевшему соловью, притихнут, заулыбаются. Заблеет токующий бекас, стремительно падающий с высоты, ласково прозванный кем- то лесным барашком. А приземлившись, будет пыжиться, издавая при этом, что то похожее на - « ти-ка, ти-ка, ти-ка», раздуваясь и распустив крылышки. И чиркая ими по остаткам потемневшего талого снега, с самыми серьезными намерениями, почти у ног твоих, будет охаживать подружку, вплотную следуя за ней по пятам. А ты будешь стоять, замерев, затаив дыхание, испытывая неловкость от того, что стал невольным свидетелем происходящего. А вечерами среди всего этого торжества природы, апофеозом его, как бы подводя черту дневному представлению праздника, на полянках и просеках, по мелколесью, вдоль, а то и поперек лесных дорог, вдоль ручьев и над высоким лесом, по опушкам и подчас в самых, казалось бы, неподходящих местах начнется тяга. Потянет вальдшнеп. Над макушками, и в пол леса. По одному и парами. Молча и с хорканьем. С хрипотцой в голосе, в которой будет не только угадываться, но и слышаться нетерпение и страсть. Потянет, подчиняясь законам мироздания, желанию продления жизни. И ни мелкий дождик, ни поднимающийся ветерок, ни влажный, и густой весенний воздух, несущий запахи прелой листвы, в которых тонут звуки, ни даже невесть откуда вдруг поваливший, как последний аргумент зимнего отчаяния, и поэтому не долгий снег, ничто не сможет ни скрыть происходящего, ни уж тем более остановить, или помешать. Потянет подчас, замеченный тобой издалека, или услышанный твоим питомцем, дрожащим от нетерпения, и вдруг застывшим с поднятой головой, и указывающим направление. Или неожиданно свалится вдруг из-за спины без голоса и, увидев собаку, шарахнется в сторону. Закрякают, и сорвутся на крыло с лужи, чем-то потревоженные утки, пролетит высоко табунок гусей, прошавкает мягко селезень. И даже легкий шум от проходящих автомобилей неподалеку, будет почти вписываться в происходящее. Только вот хорканье, всегда с трепетом ожидаемое, и поэтому ни с чем несравнимое, все равно будет слышаться среди всего этого многоголосья, и заставит чаще биться сердце. И начнется то, имя чему – тяга. Она будет долгой, почти до середины лета. Будет и тогда, когда в уже зеленых кронах из молоденьких клейких листочков березы, компрессами из которых лечат болезни суставов, загудят, закружатся майские жуки, а в прогревшихся лужах завозятся, и то же по- своему запоют лягушки. И тогда, когда торжествующий во всей своей красе лес с уже отошедшими сморчками, соберет и покажет все свои краски, присущие и принадлежащие ему по праву. И даже тогда, когда молодые лисята уже не будут бояться выходить следом за матерью из норы, и все живое уже обзаведется потомством. Может, для кого- то весна приходит иначе, только я вот ее другой не представляю. Говорят, что «у природы нет плохой погоды», только вот у весны альтернативы нет. Любите природу друзья, и тогда она обязательно ответит вам взаимностью.
