Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

Рассказ алексея Егорова

Чаша весов

(рассказ)

    Что такое Родина? На подобный вопрос каждый человек ответит по-своему. Один скажет: «Москва!», другой на едином дыхании выпалит: «Родина – это место, где я родился», третий еще что-нибудь. Парадокс таков, что все ответы верны. Однако есть маленький нюанс, дополнение: что мы любим, чем занимаемся, чему отдаем последние силы во благо народа — тоже Родина.

    Хмурые сопки обняли прозрачный поток горной таёжной речки. Косматые головы сосен, кедров раскачивались в такт легкому дуновению ветерка. Шаманскими монистами позвякивала листва на дрожащих, от непонятного страха, осинках и стройных березках. Бурлящие перекаты заглушали шум леса. Серебряные струны родниковой воды перепрыгивали через седые, замшелые камни. Стремительные быстрины натыкались на угловатые быки,1 буруны пенились замысловатыми барашками и убегали вниз по течению, петляя в лабиринтах гор. Головокружительные ароматы трав и ягод сплетаются в неподражаемый букет. Прелая хвоя, мох, грибы, и даже гнилые пни источают дух величия, непокорности, своенравия природы. Так может пахнуть только родное Забайкалье. Любуясь заповедными местами, невольно ощутишь себя не рисованным персонажем шишкинских полотен, либо героем воспоминаний А.К.Арсеньева. Кажется, еще мгновение и из дебрей выйдет на берег старенький гольд Дерсу Узала. Он приветственно взмахнет тебе рукой, крикнет: «Длуга, дласту! Твоя ходи — моя понимай нету!». Такова картина, присущая лету, но в разгаре зима — лучшая пора промысловых охотников.

    Молчаливые хребты нависли над замерзшей рекой. Обледенелые перекаты преграждают путь непроходимыми торосами. Закухченные молодые сосенки, словно в заячьих шубках, празднично-нарядные. Снег испестрен следами таежных жителей. По заваленному ветром дереву тянуться отчетливые «пятачки». Их «потерял» соболька, шустро искавший «поживу». Спрыгнув с бревна, он нырнул в расселину каменистой россыпи, охотясь на полевок и сеноставок.2 В зарослях багульника разбросал «капитанские погоны» заяц-беляк. С векового кедра закружилась посорка. Где-то в кроне притаилась белка.                                    

    Тайга живет особой жизнью: сказочной, неповторимой, а открывать свои тайны для всех встречных-поперечных  не спешит. «Книгу природных секретов» внимательно «читает» промысловик Митька Чекундаев, тридцатичетырехлетний мужик, со смуглым, заросшим обильной растительностью, круглым лицом. В смолянисто-черных волосах пробивается иней ранней седины. Крепкие, длинные ноги обуты в кожаные ичиги. Широкие плечи безуспешно скрывает армейский бушлат. Ондатровая шапка сбита на затылок. При сорокаградусной стуже со лба струится пот и оседает в закуржевелой бороде. Уставший от долгого пешкования, он возвращался к табору, испытывая огромное желание упасть в зимовье на нары, застеленные шкурами. А еще лучше, дома в чистую постель – и выспаться вволю. Охотнику хочется махнуть рукой на скитания и пожить беспечно в свое удовольствие, не переживать, где же тебя застанет ночь: у жаркой печки в избушке или на морозе у костра?! Но он понимает, что сии желания невыполнимы. Стоит лишь передохнуть и ноги сами поведут в хребты, а сердце вновь восторженно затрепещется в груди от азарта скрадываний, погонь. Охота — болезнь не медицинская, неизлечимая.    Солнце спряталось за дальними сопками, оставляя в пепельном небе шаящие угли заката. Митяй облегчено вздохнул: в распадке показались темные очертания зимовья. Он отворил, жалобно скрипнувшую, дверь, обитую шкурой, и вошел в родные пенаты. Сбросив тяжелую котомку, повел, онемевшими от груза, плечами, принялся растапливать печь. От поднесенной спички, огонь быстро переметнулся на «розжигу», облизывая тонкие веточки, пополз на поленья и вскоре весело плясал по сушняку, освещая прокопченное зимовье. Пламя набирало силу, запело серенады на волчий мотив в промерзшей железной трубе. Водрузив на плиту алюминиевый чайник, Митька запалил керосиновую лампу, закурил. Теплом наполнилось помещение, стало невольно клонить в сон. Охотник, перебарывая истому, поднялся, налил в кружку крепкого чая, отхлебнул глоток, по-стариковски крякнул от удовольствия. Спать сейчас нельзя. Впереди хозяйственная работа: собаку накормить, обработать пушнину, вычистить оружие. Неохота, но деваться-то некуда!    

          Только далеко за полночь Митяй управился с делами, погасил лампу и блаженно улегся на нары. В темноте избушки по стенам ползали блики малиновых чёртиков, от догоравших в печке, углей. Уже идет второй месяц промысловой охоты, второй месяц одиночества, скитаний. Мысли переплетались в засыпающем сознании на житейские темы, а перед глазами проплывали волшебными видениями пейзажи тайги, снег, следы зверей. Бред! Из соснового колка появилась Настя, в пальто с песцовым воротником и норковой «короне», запорошенной инеем. Она наградила Чекундаева детской, очаровательной улыбкой, протянула руки к Митяю и напевно молвила: «Митя, когда ты вернешься? Я скучаю!». Он тоже улыбнулся и ответил: «Скоро, родная. К Новому году буду дома». Девушка озорно блеснула синими, с поволокой, глазами, засмеялась, обнажив ровный ряд ослепительно белых зубов, крикнула: «Разиня, соболя упустишь!», обернулась собакой и залаяла на сосну…

    …Митяй резко сел на нарах, открыл глаза: «Фу ты, неладная! Это ж надо такому присниться!». В зимовье темно, печь прогорела. Где-то у ручья заливисто лает Алтай. «Кого-то держит?! Ладно, утром посмотрю», — подумал Чекундаев, нехотя поднялся, расшурудил в топке жар, подкинул дровишек. Выпив кружку остывшего чая, Митька закурил и опять улегся, припоминая недалекое прошлое…    

          Как-то, Дмитрий возвращался домой поздно: засиделись с товарищем за курсовыми рефератами по популяции рыси в северном Забайкалье, для завершения третьего курса Иркутской сельхозакадемии, где проходили заочное обучение на факультете охотоведения. Парень неспеша брел ночными улицами, анализируя написанное. Отвлекли какие-то непонятные звуки, доносящиеся из сквера. Митька остановился. Вдруг тишину сокрушил крик отчаяния: «Помогите!». Будущий охотовед ринулся на помощь. Под прикрытием кустов двое пьяных отморозков отбирали у женщины сумочку. Хорошему рукопашнику Чекундаеву не составило особого труда обратить грабителей в паническое бегство, хотя в драке зацепили его ножом маленько.

          Так состоялось знакомство со студенткой мединститута Анастасией Кавериной. Обоюдная любовь покорила спасителя и спасенную, невзирая на девятилетнюю разницу в возрасте. Дмитрий старше Насти, но стоило им остаться наедине, он забывал о степенности: шутил, баловался, словно малый ребенок…    

         …Митяй заварил чай, отрезал ломоть сала, принес с лабаза промерзшую буханку хлеба. Оттаявши, булка принимала свежесть, но вкус, увы, не домашний. Завернув харчи в холщевый мешочек, охотник подвесил его на понягу, завязал ремнями, приторочил котелок, закурил. Предутренняя тайга пронизана тишиной. Черное небо гасит фонарики звезд. Скоро рассвет. Одевшись, Митька взял «тозовку» в руки, карабин — на плечо, покинул зимовье.

         — Алтай! — У ключа послышалась «полайка».    

         — Вот же упорный! Всю ночь держит, — подумал Чекундаев и, приблизившись к лиственнице, разглядел на нижней ветке чуть подрагивающий комочек. Выстрел и к ногам промысловика свалился крупный огненно-рыжий колонок.

          — Вон, кого ты караулил! Молодец, друг!

         Алтай запрыгал, норовил лизнуть хозяина в щеку.

         — Не балуй, паря! Устал ты за ночь, поди, но ничо, сёдни далеко не пойдем.    

         Охотник угостил четвероногого помощника кусочком сахара, погладил меж острых ушей лобастую голову пса.    

          — Вперед! — Митяй зашагал в хребет, а лайка, «описав» полукруг, скрылась в темноте.    

          Тайгу заволокло морозной дымкой. Кусты багула, молодых сосенок закуржевелые, топорщились седыми лешими, подмигивали снежинками алеющему рассвету. Студеный, звонкий воздух прорезал отчетливый голос Алтая. Прокравшись метров сто, парень пошел смелей: можно не осторожничать. По характерному лаю, он определил, что пес обнаружил белку. Хлопок выстрела «малокалиберки» утонул в распадке. Охотник подцепил добычу на «ылкет»3 и продолжил путь. В полдень таежные отшельники устроили привал, у поваленной ветром, огромной лиственницы. Митя наспех развел костер, наполнив снегом котелок, подвесил его на «ядреную» жердь, исполнявшую роль таганка. Алтай, утоптав наст, улегся, свернувшись «калачиком», стал терпеливо ждать предстоящей трапезы. Не теряя времени, Митяй «раздел» двух, последнедобытых белок, опотрошил, подвесил тушки жариться над весело потрескивающим костром. Шкурки «мездрить» нет времени, вывернув их мехом наружу, спрятал во внутренний карман бушлата. Бросил в кипяток горсть заварки, остро  отточенным ножом тонкими ломтиками нарезал сало, хлеб и принялся обедать. Перекусив, он снял с вертела приготовленные тушки, разложил их перед лохматым другом.    — Возьми, Алтай, замори червячка, а уж на зимовье плотно поужинаем и отдохнем.    

Рослый кобель сибирской лайки быстро разделался с пайкой, полизал снег и опять улегся на свое место: «Маловато, конечно, но больше все равно не дадут. Буду терпеть до табора».    

Митяй затянулся сигаретой и, задумавшись, глядел куда-то вдаль. Вспомнил мальчишеские годы, первого зайца, пойманного петлей, колонка. Чуть позже, из подаренного отцом, старенького ружья ИЖ-18 32-го калибра добыл первую белку, и понесло парня стремительным течением по бурному руслу охотничьей жизни. Вспомнилась жуткая ночь, которую коротал в крещенский мороз у костра. Она также была первой и неповторимой. Четырнадцатилетний Димка чувствовал себя маленьким и беззащитным в кромешной тьме бескрайней тайги. Спиной ощущал чьи-то неведомые, хищные взгляды, ждал нападения лютого зверя, но признаваться в страхах не желал. Вернувшись домой, изображал перед сверстниками закоренелого таежника. Боязнь перед природой и одиночеством с неимоверным усилием воли удалось победить. Теперь, спустя два десятилетия, вспоминал начало промысловой тропы с грустью и улыбкой. На вопрос Насти: «Страшно в тайге?», отвечал искрине: «Когда-как. По-большому счету, вроде бы и не страшно»…

          Митяй бросил на тлеющие угли окурок, собрал скромные пожитки.

          — Ну что, Алтай, идем дальше?!    

         Пес нехотя встал, потянулся, прогнув спину и затрусил впереди хозяина, сначала не торопясь, потом быстрей. Вскоре, он умчался на махах в хребет и до Чекундаева донесся азартный лай…

          К зимовью вернулись засветло. На поняге красовались  полтора десятка белок и огненно-рыжий колонок. Так и дожили до конца сезона лесные скитальцы: Митька и Алтай.    

          — Пора, паря, домой возвращаться, — сказал охотник собаке, — представляешь, приходим домой, а нас ждут Настя и Степка…    

          Ни жена, ни сын его не ждали. Они живут далеко, у тёплого моря, где нет ни морозов, ни путиков, ни рвущего душу, одиночества.    

          После испепеляющей, жаркой бани, гладковыбритый, в чистом белье Дмитрий, утонув в мягкой перине,  провалился в безмятежный сон. Давно он не испытывал подобного блаженства. Снилась свадьба с Анастасией и тайга. Ведь «окольцевавшись», Митяй опять уехал к ветхому зимовью, кричал:

    — Горы, вы слышите меня? Я женился!

    Алтай удивленно таращился на хозяина карими, умными глазами. Собачий взгляд, словно вопрошал: «Ты чо, рехнулся?». Мужик трепал пса по загривку, смеялся:

    — Не обращай внимания, Алтай. Просто мне щас очень хорошо. Понимаешь?вью, кричал:

лась свадьба с Анастасией и тайга. мягкой перине,  провалился в безмятежный сон.

    Пробудившись, Митяй закурил и, нежась в постели, стал вспоминать продолжение неудавшегося семейного счастья.

    …Позади остались шум тайги, морозные ночи, искроигривые костры. Настя сообщила, что в декабре Дмитрий Степанович станет отцом. Митька трепетно ожидал радостного момента, когда его сильные руки будут укачивать сына или дочь, не сознавая народной мудрости: «Радость и горе ходят рядом с человеком». Настало время сборов на очередной промысловый сезон. Чекундаеву не хотелось покидать жену, но работа есть работа. Точно в явь, охотник видел Настеньку, вошедшую в комнату важной походкой гусыни, выпячивая арбузообразный живот.

    — Мить, а у меня хорошая новость есть.

    — Какая? — Муж с улыбкой глянул на супругу, продолжая протирать затвор карабина. — Охотиться со мной поедешь, што-ли?!

    — Не угадал! Помнишь, я говорила, что бабушка у меня умерла?

    — Ну?..

    — От нее остался дом в Геленджике, а наследство сделано на меня. Так что скоро забудем эти проклятые морозы, разлучницу тайгу, а будем выращивать фрукты, купаться в море, загорать. Здорово, правда?!

    — Конечно, милая, — ответил Митька. До него не дошел смысл слов. Он рассудил по-своему: лето на море, зиму на охоте…

    …Митяй закурил очередную сигарету, выпустил в потолок клуб густого дыма, углубился в воспоминания…

    …Настя родила крепыша-сынишку. Молодой папаша вернулся из тайги, светился счастьем. К прошлому разговору  подкрались как-то незаметно, неожиданно. Степка рос не по дням, а по часам. Рано научился ходить, и Анастасия принялась за сборы.

    — Уедем навсегда из этой дыры…

    — То есть, как «навсегда»? — поперхнулся муж.

    — Разве тебе не надоело мыкаться по снегам да хребтам?! Не надоело жить, точно зверю?! А охотиться можно и у моря, на уток. Согласен?

    Митяй не ответил. Задумался, много курил, разговоров не поддерживал, прибывая в этаком рассеянном состоянии. Ему стало страшно! На миг закроет глаза и видит: белый, чистый снег со следами зверушек… У заиндевелой березы тетеревинная лунка… В закухченном, нарядном сосновом колке лает Алтай, ждет подхода хозяина, не упуская зверька. Тайга! Милая сердцу забайкальская тайга, такая одинаковая, и такая разная, останется покинутой не благодарным Митькой. Разве она мало посылала ему удачу? Разве плохо согревала костром? Разве заслуживает подобного наплевательского отношения? Нет! Конечно, тайга не пропадет без Митяя, не осиротеет, а сам Митяй?.. Что он умеет? Охотиться. На кого он учится, грызя гранит науки заочно в «универе»? На охотоведа. Где он находит успокоение, душевное равновесие? В тайге. Где Митька сможет поразмышлять наедине с собой? Опять же в тайге! Матушка-тайга «усыновила» охотника, крепко-накрепко спеленала его невидимыми цепями.

    Настала пора отъезда на постоянное местожительство в черноморский курортный городок. Волнение охватило промысловика, жгло каждую пядь его мускулистого тела каленым железом. Невеселые мысли распрямляли все многочисленные извилины в мудрой голове: «Неужели, Дмитрий Степанович Чекундаев, ты сможешь, без зазрения совести, променять суровый, но, до боли родной край, на чужое, непонятное море? Неужто ты, потомственный охотник, сибиряк, способен забыть азарт скрада, радость добычи, изумление непредсказуемой хитрости зверей? Уехать, значит поставить жирный крест на детстве, юности, вырвать из сердца учение и заботу покойного отца, который «натаскивал» тебя, учил таёжному делу, отдавая последние силы. Плюнуть на смысл жизни?! Эх, ты!».

    — Настя, ты меня прости, но в Геленджик я не поеду! — наконец вымолвил муж.

    — Что за глупости?! — Анастасия удивленно захлопала ресницами. — А как мы со Степкой?

    — И вы не поедите.

    — Но уж, дудки! Брось городить чепуху! Ты только представь себе весы: на одной чаше твоя идиотская тайга, каторжанская Чита с нищенским Забайкальем, а на другой — море, фрукты, солнце и хорошо оплачиваемая работа… Тетя моя поможет устроиться…

    — Как ни странно, но первая перевесит. — Дмитрий смущенно отвел взгляд. Его совесть чиста: он не кривил душой, а сказал правду.

    — Что тебе эта тайга?..

    — Это моя жизнь. Выбор делать тебе. Останемся здесь вместе, но, ежели тебе чужбина дороже — я не обижусь.

На этом и завершился спор, а также закончилось семейное счастье Чекундаевых. Дмитрий вновь ушел на промысел пушнины, а вернувшись в город, застал лишь квартиру с нежилым запахом и запыленную записку на кухонном столе: «Митя, если желаешь — приезжай. Настя».

    — Вот так, Митька-Батькович, — сказал он себе, — прошла любовь — погасли свечи! А была ли на самом деле-то, эта любовь?!

    С горя налил стакан водки, выпил, захрустел соленым огурцом. Безрадостные думы лезли в голову, будоражили кровь, рвали сердце. Закурив, он решительно поднялся со стула, сгреб со стола початую бутылку и вылил «Сибирскую» в раковину, а опустевшую тару бросил в мусорное ведро. Вскоре и поменял городскую квартиру на дом в глухой таежной деревушке Тунгиро-Олекминского района…

    …Дмитрий покинул уютную постель, в печку подбросил дров, включил электросамовар, закурил.

    — Все, что не делается — делается к лучшему! Печаль-тоску водкой не отравишь, живучая, гадина. Настя с сыном не вернется, но жизнь… она не стоит на месте.

    Митяй затушил окурок, тряхнул седеющей шевелюрой:

    — Попрошусь на кордон! Благо, диплом охотоведа в кармане, а семья… Один проживу. Бабы, они только и ищут уютное местечко. Только Алтай и тайга понимают меня, видят мою душу. Только они не способны на предательство. Эх, тяжела моя чаша на весах судьбы, дак выхлебаю её без остатка!

    Митяй вздохнул и, вымученно улыбнулся проказнице-луне, нахально подглядывающей через открытую форточку за пленником тайги…

р. Бурятия, Курумканский район
149
Голосовать
Комментарии (1)
Ростовская область
8475
Хорошо! *
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх