Утятница
В детстве охотились с отцом на перелете поздней осенью на вечерней зорьке. Приехали поздно, уже часов в семь вечера. Места мужики уже разобрали потихоньку. Стоим на гриве друг от друга метров 150... Проезжает мимо какой-то дедуля на «велике»: к раме привязан какой-то шестигранный лом с сильно раздолбаным одним концом и холщовым мешочком на другом. Ну и ладно, может где подобрал «запчастину» от техники какую-то и домой прет...)))
Ан нет, встал неподалеку и какие-то манипуляции с ним производит. Рассматривать деда было некогда – внимаю, что с уткой творится. Лицом к болоту стою, сзади стерня скошенная…
Летала она в этот вечер не ахти как - дело к отлету, начала табунится и редко появлялись на горизонте зари небольшие табунки. Но дело к закату и то одна пара, потом другая проходили дедовской стороной и я, с полным негодованием того, почему же не я на том месте оказался, смотрел на пролетающих уток и дедулю, мирно стоящего с «колом», воткнутым в землю. В душе закрадывались нотки непонимания цели визита этого престарелого мужчины, но его спокойно-деловитый вид предопределял чего-то мне непонятное. Еще один «крикаш» натянул на него, а ему как Наполеону с гордо реющим полковым знаменем, было глубоко индифферентно. Он вглядывался вдаль и даже не пошелохнулся.
Вдруг, видимо взбудораженные, моим космическим посылом и вытертой до дерна ветхой осенней травой – три кряковых с поля со спины развернулись поперек и направились в мою сторону. Промазать я мог, но не должен был... До ломи в кистях я прижался к «двадцаточке» и два раза выстрелил, практически над собой. Один сбитый барахтающийся трофей утянул далеко за меня в камыш. Прошло около пятнадцати минут, прежде чем наш верный «мегаохотницкий» друг, помесь гончака со спаниелем, смог прибежать и мой трофей разыскать. Все это время я неотрывно наблюдал за ходом розыска и лишь изредка осматривался.
Горделиво, радуясь успехам сына и работе собаки, отец поднял «утока» вверх над головой и тут же присел и скрылся! Я молниеносно повторил его движение и, озираясь, увидел «тучку», оперативно подкрадывающуюся в аккурат по зорьке. Дедуля исчез тоже…. Несколько мгновений и она оказалась над нашим скромным наблюдателем и я в тот момент задумался: «Какой вежливый и понятливый сосед у нас… Сам не охотится и нам дичь не пугает…!!!»
Прошла секунда… Над кустом сухой травы появился «флагшток» и раздался такой грохот и залп дыма, что я даже ружье по началу вскинуть забыл… А потом «они» начали падать… Вскинув таки «плаху», мои руки замерли а глаза начали разбредаться между утками «надлетающими», падающими и тянувшими далеко на полосу. Я отлупил два раза не глядя…
Спустя чуток я увидел резвого деда, который вприпрыжку метался по скошенной стерне и собирал «улов»… Шесть осенних, капающих салом кряковых он тащил по три в каждой руке в мою сторону.
- Здоров сынок! Видел, куда еще три утянули? – спросил он подсбившимся дыханием.
- Ну… Вон туда на полосу, правее того вон дальнего леса… А еще вон там вот… – пытался, жестикулируя ему, объяснить я направление.
- Ты смотайся там сам с собачкой, мне-то уж хватит! – настойчиво сказал он.
Я дождался отца, пока он сходит за своим кряковым, взял собаку Чалика и уже с фонариком отыскал остальных. Возвращался я не к машине, а к «велику», где отец с дедом стоя беседовали. Суть инженерного устройства была такова: кованый шестигранник диаметром четыре-пять сантиметров, длинной "с человека", с одной стороны как бы сужение Мюнхаузена «на раструб», с другой пика сантиметров тридцать и капсульный боковой курок под жевело. Вставляется капсюль жевело, засыпается и трамбуется гладкой палочкой горсть дымного пороха, жуется и трамбуется газета, засыпается и трамбуются две горсти дроби – «на глазок, смотря что делать будешь…» Взводится внешний курок. Спусковой крючок не снизу, а сверху, почти на одной оси с осью внешнего курка.
Они еще поговорили, выпили чаю, и дедуля скрылся в темноте по черно-серой ленте полевой дороги….
