У дальнего кордона...
-Чёрт, опять поймал топляк. Так и без винта остаться можно, а то и без «сапога »,- выругался Степан. Оглянувшись, тут же уловил насторожившийся собачьих взгляд. Туман понимающе отвернул глаза. Жадно втянул носом воздух, насыщенный запахами осенней тайги. Едва заметные движения его ушей выдавали внутреннее состояние промысловой лайки. -Да ладно, ладно. Не переживай, сейчас шпонку заменю и скоро будем на месте. Спустя полчаса дно обласка, скользнув по ковру макушек осоки, торчащей на мелководье, мягко уткнулось в береговой ил. Кобель выпрыгнул на берег. Жадно хлебнул воды, посмотрел на хозяина и решительно направился к зимнику, сруб которого виднелся в двухстах шагах, на взгорке. Под односкатной крышей вросшей в землю охотничьей избушки сиротливо поблёскивало крохотное оконце. Степан вытащил обласок на берег. Нагнулся, чтобы выгрузить охотничий провиант на траву, но тут же заметил, как со среза кровли поднялся глухарь. Чуть пролетев, уселся на нижний сук стоящей рядом лиственницы. Тут же послышался призывный лай Тумана. Собака работала «по птице».
-«Ты посмотри-ка, сам на ужин подлетел. Хотя вчераcь рядом на просеке рябушка топталась. Однако этот глухаришко бывал уже здесь,а может, и другой. Верняк, я ему крылья-то ещё не подрезал»,- мысленно рассуждал Степан. Без лишних движений взял мелкашку, облокотился на борт обласка. Поймал птицу на планку прицела. В солнечных лучах уходящего осеннего дня перо гордой птицы отливалось красно-бордовым цветом, а она сама слегка склонила голову, с опаской поглядывая вниз, на землю. Сухо и коротко хрястнул выстрел, но глухарь лишь слегка подпрыгнул на сучке. Сделав несколько куриных шагов, он продолжил смотреть вниз, откуда исходила опасность.
-Тьфу ты... занизил. Подержи-ка его ещё чуток,- пробормотал Степан. Мягко передёрнул затвор. Наконец над планкой видна лишь шея глухаря. Через пару секунд он вздрогнул; на мгновение зацепился когтями лапок за толстый сук лиственницы и, теряя перья рухнул в мелколесье... . Степан подошёл к зимнику. Снял с плеча мешок с охотничьими припасами, положил у двери и сел на чурку под навесом. Достал из портсигара папиросу «Беломор-канал», - сладостно затянулся дымком. Двумя руками поднял за крылья уже потрёпанного глухаря, посмотрел на собаку и тихо, но с укоризной в голосе сказал:-Старичок, сколько раз тебе говорено: это же не «штаны» бурого, это дичь с пером. Тебе хоть кол на лбу теши... всё равно твой нос в пуху...
..После лета осенние ночи непривычно длинны. Степан несколько раз просыпался, выходил на улицу по маленькой нужде, но под рассвет задремал крепко. Однако в чутком утреннем полусне услышал гневный рык собаки. Быстро соскочил с лежанки. В тусклом пучке света, проникшем через оконце, он увидел, что Туман стоял у двери и слегка рычал с оскалившейся пастью. -«Интересное дельце. Кто же мог быть- лось или медведь?»- размышлял Степан. И всё же, зная настойчивость собаки в преследовании зверя, дверь не открыл. Вскоре «летучая мышь» наполнила тусклым светом избушку. Кобель успокоился и, вытянув лапы, спокойно лежал у остывшей буржуйки. Лишь треугольнички ушей выдавали внутренне напряжение от чутья-зверя, только прошедшего в предрассветной тайге. Спустя чуть более получаса, уже на берегу, стало понятно, что ночным гостем был крупный лось. Оставив свои «коровьи» следы на песке рядом с обласком, зверь переплыл на противоположный берег речки.
Рассвет приходил как-то особенно тягуче. Лишь к полудню Степан был в намеченном месте, преодолев заросшую лесную просеку. Год был особенно урожайным на шишку, а это- явная гарантия удачного пушного охотничьего сезона в этих местах. Здесь, на границе молодого ельника и широкой полосы кедрача, раскинувшегося на добрых четыре десятка километров, он намечал зимний путик. Уже в который раз Туман загонял на деревья «цокающих» белок. Радовало и обилие рябчиков, охотно отзывавшихся на пищик. Наметил места установки самоловов-петель на рябчиков и древесных капканов. Рассчитывая, что попавшие в такие капканы белки будут хорошей приманкой для соболей, которые их съедят, но и сами станут добычей охотника.
Световая часть дня уже перевалила за её вторую половину. Степан остановился. Уселся на поваленное ветром дерево передохнуть. Сине-голубые струйки дымка от папиросы плавно поднимались над его рыжей шевелюрой и сразу таяли на высоте подлеска. Рядом, на одеяле осени - опавшей листве, закрыв глаза, устало дремал Туман, положив морду на краешек носка ичига, лишь только уши, как всегда, выдавали полный контакт с хозяином и незримую связь с тайгой... .- «Ну, старик, пора. Пусть матушка- природа и дальше раскроет нам свои богатства и тайны. А кому ещё? Если не таким, как мы с тобой- сибирским охотникам», - вслух рассуждал Степан , с усмешкой поймав себя на собственной похвале. Они встали одновременно и решительно зашагали навстречу редким солнечным лучам, прорезавшим хвою высоченных елей и кедров, на встречу своей охотничьей удаче. А вскоре их силуэты растаяли в глубине сибирской тайги.
..Сделав полукруг в полтора десятка километров, они вернулись к зимнику с последними лучами солнца. Степан устало снял с плеч походный мешок. Перевернул обласок кверху дном. Закурил и долго смотрел на внезапно возникшую перед глазами картину природы. Освещённый розовым закатом козырёк крыши зимника на фоне высоченных лиственниц казался расписанным каким-то замысловатым узором цветными красками. Рядом, как бы подражая хозяину, слегка прищурив глаза, сидел Туман и также глядел на взгорок в сторону избушки. Инстинктивно втягивал носом воздух, насыщенный вечерней влагой и только ему известными запахами тайги поздней осени. Описав дугу, в воздухе мелькнул папиросный бычок, бесшумно упал на вечернюю рябь тёмной на воды. -Ну старик пошли, а то мою пару ног враз темнота поймает; это у тебя их четыре.
Через полчаса на столе, из гладко обтёсанных бревёшек, накрытых старенькой клеёнкой, стояла алюминиевая чашка. Незримо плыл ароматный запах гречневой каши. В чёрном, как смоль, пятилитровом чугунке, утопленном узким дном в буржуйку, булькала пара рябчиков. Их тушки, как живые, всплывали на поверхность кипящей воды в тусклом свете «летучей мыши» и, мелькнув белым мясом грудинок, вновь исчезали в глубине чугунка. Степан наспех проверил солёность бульона. Слегка обжёг губы, тихо выругался, но поймав на себе взгляд собаки, посетовал: -Да не жадничал я, поверь мне. Скоро тебе каша подстынет, да и мясца чуть добавлю; твоё здоровье не менее дорого, чем своё.
.Лунный свет только-только застрял в крохотном оконце зимника и, как в многие десятки раз, перед сном, они вышли на улицу. Степан уселся на чурку под навесом. Закурил, но краем глаза успел заметить, что кобель растворился в темноте подлеска. Однако через несколько минут вернулся и привычно положил свой нос на ичиг хозяина. Для охотника такие минуты были особенно дороги. Он молча смотрел на тёмные верхушки могучих елей; на далёкие и бесчисленные мерцающие звёзды; на живую лунную дорожку в ночном зеркале речки, но всё же мысленно ему хотелось оказаться сейчас в своём доме, рядом с женой и дочками-близняшками. Вскоре сумрак накрыл всё таёжное пространство вокруг зимника...
