Четвероногие напарники
Вспоминая годы, когда занимался промыслом, вспоминаю собак, сопровождавших меня на охотничьей тропе. Сразу оговорюсь, - за всю сознательную жизнь, кроме лаек не держал у себя других собак, так как считал и считаю, что только они являются самыми универсальными, наиболее приспособленными для охоты в Сибири, не требующие особых условий содержания и кормления.
Восточно и Западносибирские, Русско-европейские, Карело-финские, рыжие, серые - волчьего окраса, чисто белые и черные с крапом, кобели и суки - все они проходят своим чередом, единой цепочкой в моем охотничьем времени. Каждая собака вспоминается в отдельности со своим характером, повадками и особенностями. Как сейчас вижу:
Симпатичную мордашку рыжей Карело – финской лаечки по кличке Дамка, с хорошо развитой мимикой, хотя знаю, что скептики наверняка скажут, что собакам это не доступно, что они не могут выражать свои эмоции, но, тем не менее, это так. Даже кличку она получила из-за своего «лица» с аккуратной черной мушкой на правой щеке и чисто дамского поведения, так как еще в щенячьем возрасте, никогда не пачкала лапы грязью, если была возможность обойти лужи стороной, из-за того, как аккуратно, можно сказать интеллигентно, брала корм из рук. Вспоминается и ее трагическая кончина в дупле старого кедра, куда она забралась за соболем, работая по чернотропу, и откуда не смогла выбраться, наглухо забив вход гнилушками и трухой,- похоронив себя заживо.
Русско-европейскую лайку по кличке Кучум, - черного с белыми надбровными дугами, галстуком и крапчатыми чулками кобеля, ласкового, умного, с прекрасным экстерьером. Назвал я его в честь кобеля, с которым топограф - геодезист Григорий Анисимович Федосеев много лет водил геодезические экспедиции по малоисследованным или совсем не изученным районам нашей Родины, в том числе, - Восточной Сибири.
Но, недолго радовал меня Кучум, - погиб от руки завистливого человека.
Зверового эвенкийского кобеля по кличке Буран. Привезенного из Байкита в месячном возрасте и подаренного мне другом. Было это в феврале, - время буранов в Сибири. Вспоминаются - снежные вихри и живой пушистый комочек, цвета свежевыпавшего снега. Дети, увидавшие щенка, сразу дали ему эту кличку. Уже с первых дней проявился его сильный характер. Он наотрез отказался поселиться в подготовленной для этого случая утепленной будке, дно которой было устлано куском шкуры, остановив свой выбор на холодной веранде. И будучи взрослым, он очень редко пользовался будкой, за исключением сильных морозов, - предпочитая спать на улице. Даже занесенный полностью снегом, он чувствовал себя прекрасно. Густая шерсть и очень плотный подшерсток, давали ему надежную защиту от холода и ветра. Безрукавка из его пуха, вычесанного весной в период линьки и связанная заботливыми руками жены, до сих пор согревает меня зимой на охоте. К Бурану у меня сохранилось особое отношение. Ему я обязан жизнью. В его первый охотничий сезон, будучи десятимесячным щенком, он спас меня от разъяренной медведицы. Уместно сказать, - на протяжении всей его жизни, наибольшую страсть он проявлял к работе по медведю. Горю нашей семьи не было границ, когда он на девятом году жизни отравился, задавив пораженную ядом крысу, которые расползались во все стороны из хозяйства соседа. Похоронил я Бурана со всеми почестями, причитающимися хорошей охотничьей собаке.
Было еще много лаек, память хранит их имена: Инга, Тайга, Мальчик, Найда. Но из всего списка, достойно служивших мне собак, в памяти вспыхивает короткое имя, - Бим:
Я вспоминаю внешне ничем не примечательного, пегого, - в мелкую крапинку, с черным ухом кобеля, лучше которого не было у меня собаки, да, наверное, уже и не будет.
Отпромышляв очередной охотничий сезон, с напарником, выходили домой. На первом этапе предстояло за два дня добраться до леспромхозовской базы, расположенной почти посередине, между нашим охотничьим участком и населенным пунктом. Был конец ноября, и леспромхоз уже начал вывозку древесины с верхнего склада. Ходили лесовозы, и мы планировали остаток пути до жилья преодолеть с комфортом. Добравшись до места уже поздно ночью, опоздали на последний лесовоз. Ничего не оставалось, как заночевать в одном из вагончиков – балков, в которых жили лесозаготовители.
Работая в леспромхозе инженером, я знал всех рабочих поименно, поэтому остановил свой выбор на небольшом балке, в котором жил Николай Иванович Утенков - по прозвищу Хрипатый, повар и десятник в одном лице. Большой души человек, бывший беспризорник, бывший ЗК, переживший и повидавший немало лиха в трудные военные и послевоенные годы, но сохранивший добрые человеческие чувства.
Увидев нас на пороге, он тут же побежал подкинуть дров, в не успевшую еще остыть баню. После бани накормил нас ужином, напоил хорошим чаем. Напарник, забравшись на нары, уснул, а мы продолжали беседовать. Меня интересовало все, - как обстоят дела в леспромхозе, события, произошедшие за то время, пока я был в отпуске и находился в тайге. Николай Иванович в свою очередь интересовался нашими успехами в промысле. Потом, словно что-то вспомнив, спросил меня, - обратил ли я внимание на пестрого, с черным ухом кобеля, который встретил нас лаем у балка? Я честно ответил, что плохо припоминаю, так как собак на базе было никак не меньше двух десятков, - почти возле каждого вагончика. Здесь они жили вольно, по своим, только им понятным, законам. Дрались, отстаивая право сильного, гуляли собачьи свадьбы, обзаводились потомством. Кто-то находил себе хозяина, кто-то отдавал свою шкуру на шубенки.
Иваныч стал говорить, что из этого кобеля выйдет толк. Несмотря на то, что ему всего год, он уже работает по копытному зверю и по соболю, облаивает глухаря и подает из воды битых уток и гусей.
- И еще, он очень умный, - дальше рассказывал Иваныч.
С тех пор, как он начал его подкармливать, кобель добросовестно стал ходить с ним на моховое болото, где Иваныч рвал клюкву. Охранял его вещи, рюкзак и не подпускал к ним других собак, и даже людей, которые пытались приблизиться к оставленному имуществу. За что неоднократно был бит палками, но, тем не менее, с непонятным постоянством, продолжал выполнять охранную миссию.
- На охоту идет с любым, кто позовет и покажет ружье.
- Сам-то я не охотник, ты же знаешь, но жалко, если пропадет кобель, а еще хуже, убьет кто-нибудь. Дураков у нас хватает, - добавил он.
Перекоротав остаток ночи, с первым лесовозом мы собрались в дорогу. Проводить нас подошел Николай Иваныч. Рядом с ним стоял высокий, поджарый кобель с широкой грудью, невзрачного серо-пегово окраса, в мелкую крапинку, с черным ухом. Меня поразило какое-то не собачье выражение его умных темно-коричневые глаз. Взгляд его, то ли оценивал, то ли изучал нас.
- Ну, что, Бим, поедешь ко мне в гости?- произнес я. Порывшись в карманах, достал замусоленную от долгого хранения карамельку, развернул обертку и протянул конфету кобелю.
- Подожди, поводок принесу, а конфету он не возьмет, потому, как к тебе не привык, - произнес Иваныч и поспешил к балку.
- Обижать не будешь, привыкнет,- на ходу добавил он.
По приезду домой я поместил Бима с другими лайками в вольер. Меня удивило то, что собака, рожденная и выросшая на воле, и помещенная в клетку не пыталась вырваться из нее.
После радостной встречи с семьей я сообщил домашним, что у нас новая собака, и мы все вместе вышли смотреть ее. Кобель сидел в уголке вольера и внимательно наблюдал за нами, за собаками, которые радостно запрыгали, увидев миски с едой. Поставив перед собаками корм, я отошел в сторону. Бим только покосился на чашку и не сделал больше ни одного движения. Мои собаки, закончив с едой, прибрали и корм Бима, и снова он не сделал ни одного движения, безучастно наблюдая за происходящим.
- Боится или обижается, – произнесла жена.
- Нет, он гордый, и к нам еще не привык, – пояснил я.
- Так он помрет с голоду, – запереживала жена.
– Папа! Надо его как-то накормить, он ведь голодный, – запричитали дети.
Я вынес из вольера одну из четырех будок, затем, одев на Бима ошейник, вывел его из клетки. И вновь удивился тому, как он спокойно ведет себя на цепи, не бьется и не пытается освободиться. Положив в миску корм, поставил ее перед кобелем и, медленно подняв руку, стал гладить его по голове,
уговаривая поесть и ласково называя его по имени. Бим весь напрягся, но не выразил ни какой агрессии, но и к корму не притронулся. Однако, утром чашка оказалась пустой. Он долго привыкал к нам, со временем стал, есть корм в моем присутствии, но как бы голоден не был, не набрасывался на еду, ел спокойно и, как мне казалось, с чувством достоинства.
Наступило лето. Чтобы не держать Бима на цепи, я поместил его отдельно от собак на огороженный участок, где был складирован пиломатериал. Туда же перевел западносибирскую суку по кличке Найда, которая в это время пришла в «охоту», и я решил повязать ее с Бимом. После этого, по служебным делам уехал дня на три за пределы района. Вернувшись, первое, что услышал от жены:
- Иди, посмотри, что сделал Бим! Поспешив на участок, я издалека увидел гору земли, неизвестно, как туда попавшую. Мелькнула мысль, - кобель сделал подкоп под забором и убежал. Шагая, я ругал себя, что не предусмотрел этот вариант, но при ближайшем рассмотрении все оказалось намного сложнее для моего понимания.
В центре участка рядом с кучей земли чернела нора, которая уходила наклонно вниз, под складированный пиломатериал. Встав на колени и заглянув внутрь, я увидел, что нора имела ход метра полтора и оканчивалась камерой, что-то наподобие логова или берлоги, на дне которой, свернувшись калачиком, лежал Бим.
Жена сообщила, что нору кобель выкопал в первую же ночь, после того, как я определил собак на новое место жительство. Этот факт опровергал предположение, что ему было жарко, и он, таким образом, спасался от жары. Над пиломатериалом имелась крыша, в тени которой собаки могли прятаться как от жары, так и от дождя. У меня возникло предположение, что логово кобель подготовил для вновь созданной семьи, хотя я не был уверен, что оно правильное. Но другого объяснения, случившемуся, на тот момент я не нашел. Я несколько вечеров наблюдал за собаками. Найда, иногда, вместе с Бимом залезала в нору, но уже через минуту, другую показывалась на поверхности, долго в логове не задерживалась. Кобель же оставался в норе подолгу.
Подходило время Найде стать матерью. Она стала агрессивной по отношению к Биму. Я занес на участок просторную будку, занавесив вход в нее положком. И теперь сука большую часть времени проводила в ней, где и принесла пять черно-белых с крапинками щенков.
С наступлением осени я всегда старался кормить собак мясными отходами, чтобы к охотничьему сезону они были хорошо подготовлены. За умеренную плату, на колхозной скотобойне, можно было купить мясной сбой, а в колбасном цехе заготконторы, после обрезки мяса, - кости. Особенно усиленно подкармливал Найду, чтобы она могла, откормив щенков, не потерять форму к началу охоты. В то время, когда Найда покидала щенков, чтобы насытиться, Бим, тихо поскуливая, пытался заглянуть в будку, но, получив грозное предупреждение от суки, отходил в сторону, весь такой жалкий и покорный, что на эту сцену смотреть без улыбки было нельзя.
Прошла неделя, как появились щенки. Дети и жена попросили показать их. Пристегнув цепочкой к забору возмущенную Найду, я стал по одному доставать щенков и укладывать их на положок, который расстелил недалеко от будки. Щенки пищали, копошились, тыкались носом друг в друга, расползались в разные стороны. Подошедшему и тихо скулящему Биму я разрешил обнюхать щенков. Найда зашлась в злобном лае. И тут произошло то, чего я никак не ожидал, - кобель начал отрыгивать щенкам порции только что пережеванного мяса, - пытаясь их накормить. Я был поражен увиденным. Никогда, ни от кого из знакомых охотников, я не слышал, чтобы собака - кобель, словно волк, кормил своих щенков. И, чтобы удостовериться, что этот факт не случайность, я еще несколько раз предоставлял возможность Биму покормить свое растущее потомство.
Прошло больше девяти месяцев, как Бим стал жить у меня. Он больше не дичился, разрешал себя гладить даже детям, брал из их рук угощение. Но по-прежнему не выказывал бурной радости при моем появлении, как другие собаки. Вел себя сдержанно, хотя очень любил, когда я чесал ему за ушами, закрывал глаза от удовольствия. Если я прекращал чесать, он открывал глаза и подсовывал голову под мои руки, чтобы его еще немного поласкали.
Кончилось лето. Я перевел Бима в вольер, где находились другие собаки, чтобы они привыкли друг к другу. Удивительно, но ни с одним из моих кобелей он ни разу не подрался, как сразу, так и на протяжении многих лет совместной охоты, даже возле добытых соболей.
И вот наступил новый охотничий сезон. Помню ясный, солнечный день, - начала октября. Загруженный под завязку таежными бродягами, - такими же, как мы с напарником, собаками, продуктами, снаряжением, вертолет МИ-8 завис над вертолетной площадкой возле нашей нижней избушки. С высоты двух метров выбрасываем на мох собак, мужики помогают побыстрее сбросить груз, выпрыгиваем сами. Прижавшись к грузу, ждем, когда вертолет, унесется ввысь. Все, - мы на месте, на участке! Впереди два месяца охотничьих скитаний!
Собаки, получив вольную, исчезают из поля зрения. Беспокоюсь за Бима, он первый раз на свободе за целый год. Напарник успокаивает - придет, отсюда не убежит. Грузимся и шагаем к избушке. Слева, на кедровом носке, где он вплотную подступает к тропе, раздается размеренный спокойный лай собаки. Останавливаемся, сбрасываем с плеч груз, шагаем на лай. Вижу Бима, сидящего под деревом и внимательно наблюдающего за кем - то на кедре. Подваливают остальные собаки, и тайга звенит и переливается разноголосицей лая. Поднимаюсь вверх по косогору, чтобы просмотр дерева был лучше. Напарник отламывает сухой сук от соседнего дерева и скребет им по коре кедра. Вижу, как белка, невыдержав, выскакивает из развилки и, перепрыгивая с сучка на сучок, уходит в крону дерева.
Подхожу к Биму, глажу его по голове и несколько раз тихо говорю:
- Нельзя, а потом громко добавляю: - Если мы за белками будем гоняться по перевалам, то это будет не охота, а мученье. Кобель, словно понимая, что я ему сказал, вместе с нами спускается к оставленному грузу и убегает вперед по тропинке. Собачья молодежь продолжает еще долго тревожить тишину леса азартным лаем.
Поставить точку в вопросе об уме, или сообразительности Бима – поможет факт – больше кобель, в течение всей своей собачьей жизни ни разу не облаял белку. По этому же поводу мне вспоминается, в общем - то рабочая сука - Инга, которую я так и не отучил гонять белок, хотя применял к ней все методы влияния, - ласку, угрозы, физическое воздействие.
Чтобы читателю был понятен аспект охоты на белок, поясню – наш охотничий участок находился в гористой местности и имел хребты приличной высоты. Было бы расточительно ко времени, я уже не говорю про собственные ноги, когда, потратив минут тридцать-сорок для подъема на хребет – убедиться, что собаки облаяли белку. Добывали мы этих зверьков, в основном, плашками и древесными капканами.
В феноменальных способностях Бима мне еще не раз пришлось убедиться. Но, обо всем по порядку.
Перетаскав груз, с вертолетной площадки, и разнеся провизию, припасы по избушкам, стали охотиться. Охотились с напарником порознь, для того, что бы отдача от промысла была выше, имея для этого: - большой по площади охотничий участок, несколько избушек и рабочих собак.
Мне предстояло в процессе охоты более детально изучить поведение Бима, научиться по лаю, интонациям, присутствующим в его голосе понимать – кого нашел кобель, по кому он работает. Добыв из под него несколько соболей, я уже знал, - работает по соболю азартно, с большой интенсивностью отдавая голос, ищет широко. Показавшись передо мной на несколько секунд, мог через десять, пятнадцать минут подать голос на расстоянии трех километров. После каждого добытого зверька я хвалил его, поощряя сухариком или конфетой.
В свое время у меня были собаки, которые по чернотропу работали плохо, но после установления постоянного снежного покрова результативность их работы резко возрастала. Были собаки, работающие только по белой тропе, видимо находя соболя по его следам. Бим работал одинаково хорошо и по чернотропу и по снегу, хоть днем, хоть ночью – независимо.
Ночные охоты я практиковал в полнолуние, когда дневная охота не давала результатов, - сказывался тот факт, что соболь предпочитает кормиться в сумерках, и особенно в лунные ночи. Отдохнув и выспавшись днем, я с наступлением сумерек выходил на промысел. Непременными условиями такой охоты, являлись: - хорошее знание своего участка, чистая, не захламленная буреломом тайга, мощный фонарик для высвечивания соболя в кроне дерева и собака, работающая ночью.
Отохотившись половину сезона, я посчитал, что изучил характер и повадки Бима досконально. Но случай, который произошел в начале ноября, заставил посмотреть на кобеля другими глазами.
Ближе к обеду на седловине перевала собаки загнали соболя на небольшую рябину, прихватив его на кормежке. Сбив выстрелом здоровенного кота на снег, дал собакам возможность немного его помять, как делал это всегда, поощряя их за труд и исключая возможность упустить раненного соболя, тем более, если рядом были каменные россыпи. После моего окрика собаки бросили соболя. Подняв его, я стал хвалить их за работу, и в этот момент, чего раньше никогда не было, Бим прыгнул, ласкаясь мне на грудь, и когтями передней лапы поцарапал мне лицо. Сам того не ожидая, - может от внезапной боли, я толкнул его ногой и выругался. Приложив к рассеченной губе снег, чтобы остановить кровь, я оглянулся на кобеля – он лежал под рябиной, отвернув от меня голову. Время было обеденное, и я решил попить чаю и перекусить. Разжег костер, набил котелок снегом и повесил его над огнем. Пока вода закипала, быстро, в походном варианте, снял шкурку с соболя, оставив на ней лапки, отложив окончательную обработку до прихода в избушку. Выпотрошив тушку, насадил ее на прут и приткнул к огню. Пообедав и напившись чая, разрубил поджаренную, остывшую тушку соболя на части, - бросил собакам. Бим к мясу не притронулся, прижал уши и положил голову на лапы. Я решил, что вкус мяса ему не понравился – не все собаки едят соболей. Перед спуском с перевала в ключ оглянулся, кобель лежал на прежнем месте под рябиной. Обиделся – понял я. Но какое - то сиюминутное внутреннее противоречие помешало вернуться. Догонит, - решил я и продолжил путь. Однако кобель до вечера так и не появился на глаза. Не догнал он меня и на тропе к избушке, возле которой его так же не оказалось. Вспомнилось предостережение Иваныча, что кобель очень уж чувствителен к обидам.
Готовил ужин, кормил собак, обрабатывал добытую пушнину и, нет – нет, да и поглядывал на тропу, ведущую к избушке. В душе все больше накапливалось раздражение на самого себя, осознавая несправедливость, которую допустил по отношению к собаке. Спать лег поздно, не дождавшись кобеля. Долго не мог заснуть, находясь в каком - то забытьи и постоянно прислушиваясь. Разбудил меня дружный лай собак, который тут - же смолк. Посмотрел на часы – два ночи. Захватив с полки фонарик, вышел из избушки. Собаки стояли и смотрели по направлению тропинки, ведущей к избушке. Направил луч в ту сторону,- в свете фонаря ярко блеснули два глаза и тут же потухли. Захватив чашку с кормом, зашагал к кедру, стоящему у тропинки, где потухли глаза собаки.
Бим лежал под кедром, прижав уши и опустив к земле голову. Поставив еду, я присел на хвою рядом с кобелем и сказал:
- Прости, Бим, я был неправ, получилось все сгоряча. Положив ему на голову руку, погладил его и почесал за ушами.
- Ну, все - друзья? - Давай ешь, а то голодный, а нам с тобой скоро опять на охоту.
Кобель встал, лизнул мне руку, лицо и принялся есть. И вдруг я понял, что, по сути, передо мной настоящий четвероногий напарник, работающий не за страх, а за совесть. У него было какое – то не собачье достоинство и небыло того рабского поведения, присущего другим собакам: - подлизывания, выпрашивания лакомых кусочков. Еще одной чертой – работоспособностью, он разительно отличался от других собак. Даже на расстоянии ста метров от избушки Бим продолжал работать, обследуя тайгу по ту или иную сторону тропинки. Тогда как другие собаки уже на расстоянии триста - четыреста метров, выскочив на тропу, ведущую к избушке, быстро устремлялись по ней, видимо понимая, что впереди заслуженная кормежка, невзирая на то, что хозяин еще в лесу.
При подходе к избушке они встречали меня, радостно поскуливая и, даже взлаивая, как после долгой разлуки. Я, заинтересовавшись этим фактом, несколько раз проводил опыт ,- как бы, не замечая собак и их реакцию на мое появление, молча, проходил мимо избушки и вновь углублялся в тайгу.
Собаки провожали меня удивленным взглядом, в котором можно было прочесть вопрос - хозяин, ты в своем уме? Трудовой день закончился, пора ужинать. И оставались на месте. Только Бим, не обращая внимания на собак, уходил вместе со мной и продолжал дальше работать до тех пор, пока я не возвращался на избушку.
А как замечательно кобель работал по глухарю! Редко отдавая голос, спокойно сидел в стороне от дерева и наблюдал за птицей, не пытаясь грызть кору и ветки, чтобы не вспугнуть ее. А когда замечал, откуда я подхожу, поднимался и переходил на другую сторону, отвлекая внимание глухаря.
Хорошо работал Бим и по лосю. В один из дней, переходя обширную пойму большого ключа, заросшую тальником и порослью сосны, услышал я необычный голос Бима. Складывалось впечатление, что он по зрячему гонит зайца, таким азартным, с повизгиванием был лай, ранее мной не слышанный. Лай периодически, то наплывал на меня, то вновь - отдалялся, а затем быстро стал приближаться. Послышались глухие звуки ударов о землю, треск сучьев, и не успел я еще осмыслить происходящее, как в нескольких метрах от меня пронесся лось, а затем кобель, который мельком взглянул на меня и исчез следом. Хороший заяц - вырвалось непроизвольно. Со слов Николая Ивановича я знал, что кобель работает по лосю. Теперь я знал его голос по этому зверю.
Никогда не забуду и последнее утро того охотничьего сезона. Был конец ноября, заканчивался отпуск, наступил последний день охоты. Завтра - домой. Решили: - напарник остается на избушке прибраться, напечь лепешек в дорогу. Я, пораньше, чтобы к обеду вернуться, - сбегаю на перевал, напоследок попытаю счастье. Вчера видел там следы крупного соболя, он выходил кормиться в рябинники, если повезет - добыть его. Вышел из избушки еще затемно и к рассвету был уже под перевалом. И в это время на перевале Бим подал голос, потом смолк, а через несколько минут в утренней морозной тишине повис несмолкающий лай с визгливыми нотками. Остановившись, прислушался, - работает по лосю. Осторожно, чтобы не подшуметь, стал подниматься на водораздел. Лай все ближе, все отчетливей. Время от времени доносятся глухие удары о мерзлую землю, храп. Подбираюсь к куртине пихтушек запорошенных снегом, впереди рябиновое редколесье. Осторожно выглядываю из-за крайнего деревца, и замираю, пораженный увиденным, - метрах в тридцати, повернувшись ко мне боком, и опустив голову, увенчанную большими симметричными лопатами - рогами, стоит огромный лось, из ноздрей которого клубами выбивается пар, изо рта - храп. В трех метрах от его рогов, на утоптанном, взбитом снегу – Бим. Он, как будто танцует перед зверем, постоянно лает и делает броски в его сторону. Лось одним неуловимым движением поднимает себя на дыбы и, делая в свою очередь выпад в сторону собаки, передними ногами пытается втоптать кобеля в снег. Бим уворачивается от удара и вновь наседает на зверя. Опять и опять все повторяется. Смотрю как завороженный, не могу оторвать взгляда от схватки, которая происходит буквально в нескольких шагах. Ужас охватывает меня, когда Бим, отскакивая в сторону, ударяется боком об валежину, засыпанную снегом, и чуть-чуть не попадает под копыта разъяренного быка. Громко свищу. Лось делает огромный скачок и, гремя камнями россыпи, несется вниз с перевала в сторону поднимающегося солнца. Бим исчезает следом. Стою еще несколько минут на месте, а перед глазами все еще картина только что произошедшей здесь схватки.
И вот теперь, воскрешая в памяти незабываемые охоты с Бимом на протяжении десяти лет, я с чувством глубокого уважения и благодарности вспоминаю ныне покойного Николая Ивановича, подарившего кобеля - четверенного напарника, доставившего мне столько радостных минут, охотничьих удач, незабываемых моментов - лучшую из собак, когда-либо бывших у меня.
В.Н. Репин
Вот Вы утверждаете, что в рассказе "много прилагательных", но не цитируете конкретное место, где по Вашему их избыток. Взяли бы отрывок и прокомментировали: вот тут - это излишне, здесь - того недостаёт... Т.е. фактически предложили бы улучшенный Вами вариант текста. И пообсуждали бы миром, как после Вашей правки рассказ стал выглядеть... Лучше, хуже? Дельное предложение автор правильно воспримет, поскольку текст его становится предпочтительней. Но ведь нет этого. Примеров не отыскалось?
Далее, "...такие рассказы составляли лет 20-30 назад". Сильно сомневаюсь, что за этим действительно у Вас что-то есть? В подтверждение две-три публикации "минувшей литературной моды" 1984-94 годов так уж запросто и назовёте? Отмолчитесь если - пустые, выходит, были испущены слова. К слову, хорошая проза не устаревает и через сотню лет.
"Немного душе щипания". Это Вы о понятном и прочувствованном, не ошибусь, каждым охотником-собачником при потере четвероногого Друга? Разве в этом просматривается фальшь? На днях на сайте РОГа мелькнуло сообщение: охотник застрелился на могиле собаки! Конечно - недопустимая крайность, но ведь вон аж до чего дошло! Мы прирастаем к ним душой, и долго саднит она, когда собаки-напарники уходят. А Вы о каком-то "щипании".
"Так и хочется воскликнуть, да хорошие собаки... но с хозяином не повезло". А вот тут сами себя "сечёте": плохой хозяин хорошую собаку не воспитает! Слышали, небось, давно подмеченное: собаки похожи на хозяев!?
"В итоге любой трагедии... ротозейство хозяина" - и это суждение мелковато. Применимо разве что к владельцам диванных питомцев, которые "отлучаются" в пределах полутора метров длины поводка. Но даже подружейный рабочий пёс в свободном поиске неизвестно с чем может столкнуться в какой-то полсотне метров в чащобе... А уж винить всех хозяев лаек или гончаков в гибели во время работы "за глазами" - совсем "не в ту степь".
Ещё к недостаткам рассказа относите: "как будто хозяин один. Даже упоминание о жене в скользь, а дети, а друзья?" Этот перечень не упомянутых персоналий Вашей задумки не Вашего рассказа явно неполон: того же Обаму, что сейчас "на языке" у многих, его расчудесную Псаки и много кого ещё автор к повествованию не "пристегнул"? Не посчитал нужным. Рассказ от этого не пострадал - взгляните на комментарии, как он воспринят!
Ладно, притомил, наверное, уже.
Мастерство автора, на мой взгляд, проявляется в том, что обычные и известные всем слова он ставит так в повествовательный ряд, что завораживает многих прочитывать их именно в избранной им последовательности. Просто? Тогда порадуйте чем-нибудь сами с нуля! А комментарий Вам не удался.
Всего доброго!
