Загон эхом
- Лёха заболел, - сунув после переговоров сотовый телефон в карман, сообщил Кузьмич.
- А что с ним? Я ж вечером вчера в городе созванивался – нормально всё было! - встрепенулся на лавке за столом в гостевой протопленной избушке Серёга – молодой охотник, спутник Кузьмича и Лёшки - Лексей Лексеича. Общий товарищ должен был на белой и заслуженной «Ниве» вот-вот подъехать к назначенному времени охотничьего сбора в Кузьмичёву деревенскую вотчину. Серёга на старенькой «Девятке» прибыл чуть раньше, но уже отведал горячего чая с мёдом – дед Кузьмич пчёл в усадьбе своей окраинной держит.
- А-а, - небрежно протянул Кузьмич, присаживаясь на виду у Серёги в соседней комнатёнке возле печки-буржуйки и отворяя дверцу, - токсикоз, будто бы, словил.
- Что-что?! - неподдельно дивится Сергей. Он не привык ещё к Лёшкиным и Кузьмичёвым выкрутасам по проверке бдительности - недавно к охотникам примкнул.
- Ну, рвота, раздражительный стал… - Кузьмич с колен, наклонившись и заглядывая в жаркий зев, стал по одному, неторопко, подавать в железную пасть берёзовые поленья. - Слюни… говорит, по камуфляжу… сильно текут… Сапоги на морозе теперь, поди, потёками обмерзать будут! - Кузьмич даже крутнул головой. - Я про болячку эту в справочнике как-то наткнулся и запомнил – точно, все признаки с диагнозом совпадают. Хреново дело – надолго, на несколько месяцев хворь!.. Всю оставшуюся охоту на зайца малый пропустить может.
- Да ты что, Кузьмич! - взвился Серёга. - Это ж у женщин бывает, при беременности… Какой дурак диагноз такой поставил?.. Может, что не понял ты? Может, у жены его оно?.. - Серёге побольше двадцати и он не так давно женился. По-взрослому уже смекает в некоторых женских особенностях.
- Ну, не знаю… - Кузьмич подвигал гнутой из куска арматуры кочерёжкой внутри печи, прикрыл дверцу, приставил железяку рядом, поднялся от топки с колен. Опершись о дверной косяк плечом, продолжил неспешное рассуждение, изредка поглядывая на Сергея. - Передаётся, разве что, как-то… зараза эта... Может, кто беременный рядом блудил, когда Лёха собаку за домом своим выгуливал? У них ведь там аптека недалеко… У Маринки-то его оказия эта вряд ли – не молодуха, поздно… Внучка вон уже как "вождь краснокожих" шустрит: с дедом когда приедет - всей улице деревенской прятаться впору... Я, правда, не интересовался секретной стороной жизни их: у Лешки про жену - нельзя, заревнует ещё, а у Маринки – неприлично. - Кузьмич примолк, повернулся к маленькому оконцу в топочной комнатке; через него просматривалась часть просторного двора, ограда из сетки, невысокие ворота и улица. Продолжил: - На всякий случай велел ему, чтоб сюда до выздоровления полного и без справки о безопасности болезни не совался… Сам же только что разговор слышал! - дед, не оборачиваясь, чуть возвысил в подтверждение руку.
- Да не вслушивался я в болтовню вашу, - озадаченно разглядывая стол, промямлил Сергей, гадая: состоится ли теперь охота или зря полсотни вёрст из города отмотал?
- Вот и говорю – запретил приезжать. А то рассеет хворь по деревне, перенаградит неизвестно чем честной народ! Нас с тобой риску подвергнет. Токсикоз – не токсикоз?.. Это уж вовсе не по-товарищески окажется. Сам не предохранился – других-то за что пятнать да на неприличную привязку дома усаживать!? Не диверсант же. Под старость лет с диагнозом таким и в больницу обратиться стыдно будет.
Оторвавшись, наконец, от окна, дед проследовал к столу, сел, строгий, напротив гостя на край койки.
- Кузьмич, - Серёга внимательно уставился на старшего товарища, - ты это всё всерьёз или дуришь?
- Всерьёз, конечно… - дед выдержал паузу и добавил скромно, - дурю. Дурю всерьёз.
Снаружи затопали ноги, задорно обивающие с обуви снег.
- Ну, ты готов к охоте, Серёга? - обыденно, будто и не было только что проблемного разговора, вопросил Кузьмич пребывающего в сомнениях приятеля, который, водя ногтем по столешнице, сосредоточенно отслаивал от подозрительной дедовой небылицы возможную быль. - А то вон Лёха на подходе, - с улыбкой вернул Сергея в реальность. - Да шучу я, не заморачивайся! Сканирую, так сказать, новенького по обыкновению... Привыкай. И тебе ответно также можно.
Отворилась дверь и Лексей Лексеич шумно ввалился в комнатную теплынь:
- Какого хрена рассиживаетесь тут, - сразу бодро закомандовал он. - А ну забирай манатки и в «Алёнушку» мою на погрузку давай; нечего время терять! Динар заждался уже.
- Лё-ох, - встрял ехидно, скосив угол рта, взбодрившийся Серёга, - а Кузьмич сказал сейчас, что ты токсикоз прихватил?
- Я с собой всё прихватил, что на охоте понадобится. Кончай трепаться, поехали.
- Мог бы, Лексей Лексеич, - Кузьмич пожимает руку приятеля, чуть оторвав от места зад, - и позвонить, что подъезжаешь, а не как сейчас - примчал в обрез… Так бы наловчился обрезания маликам заячьим впритирку к лёжкам делать. Что, даже и не посидим перед охотой, чайку сообща не глотнём?
- Там глотнём, на месте, - Лёха нетерпеливо переминается у двери. - Куда сегодня нацелимся? Давай на родину твою, где до сильных морозов были. Лог там с бурьяном, помнишь, не крутой такой… Ну, где ещё куропатки шубой поднялись и нашорохали тебя. Туда не все добираются - окраина района, может, что и будет...
- А-а. Далековато от трассы-то, снег может не пустить, если в тот край до нас не устремлялся никто и колею не проторил… - опасается Кузьмич.
- Там на месте и разберёмся. Тут-то в полях делать нечего – по весне с мышами вместе и зайцев в округе сельхозники перетравили… Сколько уж топтали – ни следочка! Подальше от пустыни тутошней твоей забираться придётся теперь. Ладно, всё: встали и пошли, - и Лёха развернулся к выходу. - Ружья с патронами не забудьте, - бросил через спину.
…В прошлом году в сельском Кузьмичёвом районе самым первым заболевшим геморрагической лихорадкой с почечным синдромом оказался глава районной администрации! Разобиделся, видно, сильно он на лисий деликатес – мышей, главных разносчиков этой заразы, и старательно потом бороздила небо над полями, налётывала часы сельскохозяйственная авиация, распыляя гибель без разбора на всех грызунов вообще, а за одно и на пернатых… Кто оказался под ядовитыми крылами и привык жить на земле тем, что кормилица из себя выдаёт, тех для погибели за одно и обработали… В норки-то и по месту, как прежде, отраву ходить-посыпать хлопотно показалось.
…Нужный поворот с основной дороги за разговором охотники прозевали:
- Где это мы? - встрепенулся Лексей Лексеич, когда слева в глубине поля увидели над логом приметную лиственничную куртинку, единственную по всей трассе. - Проскочили, что ли?
- Да нет ещё, вроде, - неуверенно проговорил, осматриваясь со штурманского сиденья, Кузьмич.
- Ну где ж нет, вон же лиственницы Орлиного лога!.. Пролетели! Тоже мне, штурман!.. Сидишь, не рулишь – балаболишь только, а по сторонам не видишь ничего! Ох-хотничек!
Лёшка решительно разворачивает машину, и устремляет экипаж назад, к пропущенному перекрёстку. Уже с другого заснеженного асфальта-отростка мельком видится съезд в направлении нужных полей. Дорога набита колёсами большегрузных машин по снежной целине вдоль траншеи, проложенной под новый магистральный газопровод в сторону западных границ державы. Съезд-то хоть и в нужную сторону, но только очень уж недалеко отъехали охотники от основной и весьма оживлённой, шумной межрайонной трассы. И газовый новострой идёт также вдоль неё, а от беспокойства и того, и другого желательно подальше оказаться.
- Если впереди съезда в поля не будет – сюда вернёмся, - решает Кузьмич.
Но и за ломаным, как согнутый локоть, и голым, без лесополосы за обочинами асфальтовым поворотом, откуда прежде, по осени, начинался путь в угодья по чернозёмному бездорожью, блистающая целина оказалась нетронутой. На всякий случай мужики все же выбираются из автоуюта, окунаются в ревущую и швыряющую колючей крупой белых зарядов стихию, ежась и угинаясь от напора её, меряют сапогами глубину заносов…
- Нет, не проехать тут, - заключает Лёшка. - Надо пробовать дальше, у фермы. Может, там трактористы в поля по какой нужде путь проторили?
По асфальту, скрытому шустрой позёмкой, катят к ферме на отшибе села; само поселение дальше. Медленно пробирается юркий вездеход меж вросшей в кучи навоза неряшливой череды древних бомжеватых телятников карликового роста, большая половина которых явно пустует – зияет грязными дырами выбитых оконных стеклоблоков. Проследовали неспешно мимо десятка саней-розвальней, запряжённых лошадьми и привязанных в ряд под широким и длинным шиферным, целым пока, навесом - совещание, что ли, у животноводов тут какое? Прокатились по всем внутренним и пустым дорогам скотного двора – нет съезда в поле. Пришлось вернуться к намеченному запасному варианту – к наезженной грунтовке вдоль строящегося газопровода. Но и там ожидало разочарование: при ближнем рассмотрении оказалось, что крутой спуск с асфальта в поле исполосован глубокой колеёй, нарезанной ещё в осеннюю распутицу высокоосной техникой и намертво схваченной, скованной последовавшими холодами…
- Не по нашей «Нивке» тропка, - заключает с сожалением водитель. - Тут и пешком ноги изломаешь... Сползём на брюхо и каюк!
- Поедем по основной трассе дальше, - предлагает Кузьмич. - С неё съезд в поле поищем. Но куда хотели теперь уж точно на колёсах не пролезем. Зря, выходит, от лиственниц вспять шарахнулись – нормальный я штурман-то, Лексей Лексеич! Нутром чую, куда надо. Интуиция! И безошибочная! А ты сбиваешь невпопад!..
За Орлиным логом в разрыве посадок неожиданно открывается, будто специально для охотников только что расчищенный от снега полевой проезд влево. Как раз в направлении брошенного, точнее - бывшего тока, оперативно и без оплаты за тяжкий тайный, преимущественно ночной труд разграбленного почти до нуля местными вороватыми умельцами в период недавней растопырки в государстве… На путь этот и свернул охотничий экипаж. Машина въехала, как нырнула, в узкий и высокий снежный туннель: сдвинутый ножом огромного бульдозера наст будто горными грядами взрос и справа, и слева от расчищенного до глади отдискованного под зиму чернозёма. Впереди, в полукилометре, поперек пути виднелся уже известный с продольного к нему неудавшегося заезда вал от не зарытой траншеи будущего магистрального газопровода. Вдоль него – скопление тяжёлой гусеничной техники: гигантские оранжевые тракторы, краны на гусеничном ходу, огромный передвижной сварочный агрегат для труб большого диаметра… Брошенный ток, в окрестности которого целились охотники, – дальше, за магистралью, только дороги туда нет. Ну какой по близости с монтажными работами может быть трофейный результат – разогнали газовики всю четвероногую составляющую, до них обыденно скакавшую в зимнем безлюдье смирной здешней округи. Форс-мажор теперь тут зайцам и лисам устроен.
Через узкий проезд пересекает «Нива» и высокий бруствер вала, и траншею, сворачивает вправо на наезженный тракт вдоль уже смонтированных, но не опущенных в земные недра огромных труб, удаляется от громыхающей и сверкающей на очередной стыковке сварочными огнями мощной разномастной чужестранного ума техники метров на двести, останавливается, уткнувшись в лог. Дальше ехать бессмысленно – за земной морщиной на подъёме видится урезанный клочок поля всё с той же трубой и изъезженной газовиками дорогой. Труба и дорога на поднявшемся горизонте скользят мимо скотного двора другого хозяйства. Там, значит, ещё людней и беспокойней! Иного выбора нет – отсюда, от газовой трассы в глубь полей и начнётся охота. Надо только быстренько, «на рысях», подальше во вторую половину разделённого трубопроводом полевого пространства продвинуться. Не мешкая – много времени упущено – собираются мужики: встают на широкие, но короткие лыжи, надевают рюкзаки, загоняют в пятизарядки патроны – всё, готовы, вперёд! Лёшка с дратом Динаром занимает правый край – пойдёт тощей, будто множество моделей на диете, посадкой вдоль лога. Кузьмич – с левого края простор светлый поперёк тропить будет, а новичок, молодой Серёга – уловистой серединой меж матёрыми охотниками почётно, как важный гость, подарочно затопает.
Едва от грохота новостроя отошли – впереди и чуть левее на удивление замечает Кузьмич мышкующую в чистополье лису: она затаивается, прислушивается, осторожно подкрадывается по голому насту туда, где по её расчетам под снежной коркой должен находиться невидимый, но запеленгованный хвостатый завтрак… Изготовилась, вспрыгивает, и, будто перекатываясь через воображаемую планку, выставленную условиями успешной мышиной добычи довольно высоко, решительно низвергается на передние лапы, обрушивая пласт в надежде прижать угаданную под ним юркую еду к земле… Лиса увлечена и не замечает ни Кузьмича, ни Сергея на вызывающе голом, будто луна в ясную ночь, пространстве, не слышит оглушительного для самих охотников шороха лыж по жёсткой снеговой наждачной корке, на которой сухая белая сыпь, порывами шипящими отовсюду гонимая, и здесь не удерживается… Совсем не заботит и не интересует её грохочущая по соседству и на виду техника вдоль новомагистрали – привыкла! Ветер в косую от лисицы, и ветер напористый, то со снегом, то - без, это для охотников плюс, но и слух у огнёвки отменный – говорят, за полкилометра при благоприятных условиях писк мыши засекает!.. Вот до рыжей остаётся уже метров полтораста – дальше открыто двигаться опасно, точно спугнут, и Кузьмич присаживается на колено. То же делает и Сергей: авось, увлечённая собственной охотой, набредёт Патрикеевна на затаившиеся маскхалаты, нарвётся на выстрел в штык. Тянутся минуты... Лисица внезапно, вдруг прекращает мышковать, замирает, взглядом устремившись в даль, чуть в сторону от линии Серёги и Кузьмича… Глазами и ушами в направлении лога вперилась, по которому Лёшка с лохматым чудищем Динаром должны скрытно, шпионами по окоёму склона за посадкой пробираться. Мгновенье раздумий… и резко, будто кнутом отброшен, хлёстко разворачивается рыжий хвост, кидается прочь, несётся, хитрюга, ярким пылающим рукавом в другой край безупречно чистой и просторной простыни отблёскивающего на подьёмах наста, лихо скрывается за вертикальными штрихами тополевой посадки, взметнувшейся бахромой заслонившей бело-синий горизонт.
Оказывается, там, куда настороженно всматривалась лиса, Динар выставился из лога и откровенно воздвигся всем своим мощным режуще-чётким ресурсом на открытом постаменте белого раздолья в обрамлении жиденьких волосёнок скудной лесополосы… Устрашило заезжее чудище зорёвку-аборигенку когда не надо, и изгнало, куда не просили. Вот, зверюга-Динар! От него не то лиса, а и женский народец в городе иной раз в страхе шарахается и за мужиков чужих, как за щит, прячется, вхватываясь незастенчиво и с визгом в то, что под цепкие мадамские ручки вдруг подвернулось... Пусть даже это Лёшкино «устрашение» покорно бредёт обочь на поводке, ни на кого не пялится жёлтыми глазищами, а зубья с челюстями-костоломами кожаным намордником надёжно в тесноте слюнявой пасти сжаты и свиты! Люди «тёртые» - жизнью ЧПшной городской закалённые - помощника Лёшкиного страшатся, а что уж про лисицу, из всевозможного зверья сверхосторожную, говорить: пять минут – и где-то под Тамбовом, поди, в следе своём, без того пунктирном, короткие чёрточки под позёмку прячет… Догони, отыщи, достань её теперь! Вот, поганец, Динар. Да и Лёшка такой же, коль за ситуацией не уследил и четверолапого участника охотничьей артели во вредителя общему делу по недосмотру определил.
Без надежды захрустел по насту Кузьмич дальше, увлекая примером Серёгу, но через пару сотен шагов из скудной Лёшкиной посадки, опять же вдруг, срывается из-под Динара заяц и летит через скромный цифрами угол не топтанного полевого снежного холста к той же поперечной хилой полоске тополёвой, за которой лиса скрылась. Но только к другому концу её по дуге жмётся, не влево, а вправо, к Лешкиному логу заяц обратно кривулю из угла поля в угол тот же по открытому и загнул. От Лёшки косой за выстрелом поднялся. В бинокль видит Кузьмич: беглец, а следом Динар, перескакивают плотину, лог перед Лёшкой перегородившую, и скрываются за её горбом… Вот тебе и бесперспективное место с надсадно ревущей техникой: и лиса, и заяц на нищем тишиной пятачке удовлетворение каждый свое сыскали: кто – охотиться, кто – отлеживаться!
Собравшись втроём на плотине, и, оглядывая ограждённый посадками белый прямоугольник очередного поля впереди, определяются мужики:
- Я по тополям сдвинусь влево от вас и от угла по другой полосе пойду в прежнем направлении, - предлагает Кузьмич. - Тебе, Лёшка, - своей, правой посадкой вдоль теперь уж пруда след дальше тянуть. А Серёге – полем между нами. Стронет из серёдки кого - на нас в посадки и напугнёт. Возражения есть?
Нет возражений. Разбрелись каждый на свой курс. И вот выходит Кузьмич к щуплым своим деревам, что четырьмя рядами по грани соседствующих полей выстроились. Ветер резво и зло, с воем нижет их поперёк, откровенно возмущаясь: вздумали крохи молодые преградой смешной на его степном вольном разбеге возвыситься-приподняться… Кусок тряпки застрял в ветвях, полощется грубо, рвётся безуспешно грязным бесформенным и изодранным в клочья штандартом из заледеневших корявых пальцев… Рукава Кузьмичёвой осенней охотничьей куртки, скрытой под белым маскхалатом, продуваются насквозь, но грудь и спина защищены надёжно: он предусмотрительно одел длиннополую жилетку на искусственном меху – излишнее тепло выдувается через рукава, рукам прохладно и Кузьмич, что важно, не потеет и не мёрзнет. Да и ружьё в такой одёжке вскидывать удобно и легко.
Уже миновав половину подростковой лесополоски – на соседнем поле, что с левого бока стернёй в снегах небрито щетинится и ложбиной в глубине поперек взгляда провалилось, опять замечает Кузьмич мышкующую лису. Толи – беглянка, толи – другая? До неё всё та же пара сотен метров, и ветер по-прежнему напирает от зверя. «Может, выстрелить в направлении её?" - раздумывает Кузьмич. Эхо, пробежав по посадке в разные концы и отразившись, бросится в просторы полей, многократно повторяя грозный рык выстрела и отголосками вводя рыжую в заблуждение. Обманувшийся запутанным эхом зверь вместо бега прочь вполне возможно прямёхонько под дуло стрелка подставится. Такое уже бывало, когда после внезапного грома из посадки лиса вертелась в недоумении, а потом с распахнутого места решительно и кратчайшим путём неслась к ближайшему укрытию – к деревьям, как раз на губящий свинец. Что ж, надо пробовать: выцеливает Кузьмич упреждение, дабы случайной дробиной зверя не зацепить и не отпугнуть, жмёт на спуск – грозно рявкает ствол… Никакой реакции: лиса по-прежнему, чуть наискось, сосредоточенно крадётся к месту броска на определённую в проходах под снегом собственную будущую добычу. Помедлив, бабахает Кузьмич ещё – тот же результат! Не слышит выстрелов охотница-лиса! Что делать? Стоять и надеяться, что она вдруг к посадке сама направится – нет времени, ребята уже далеко вперёд за зайцем ушли, догонять теперь придётся, да и холодно на ветру без движения мытариться! Не скрываясь, шуршит Кузьмич лыжами внутри колонны дальше.
Наверно, в маскхалате и с выцветшим стареньким рюкзаком за спиной он не очень выделяется даже средь худосочного, прозрачного в зимнюю пору строя сизых стволов, коль лиса как не обращала на него внимания, так и не обращает, не пугается: не видит, не слышит и не чует, стало быть. Двигает лыжами Кузьмич, поглядывая искоса на рыжую, но… и лиса параллельным курсом вдруг в одну с Кузьмичом сторону смещаться стала. Какое-то время охотники, зверь и человек, двигаются, не сближаясь, но вот плутовка останавливается, осматривается, будто раздумывает, и… трусит по насту к лыжнику, заставив его мгновенно прильнуть к стылой коре ближайшего тонкого деревца, замереть. Вот миновала рысцой половину расстояния до посадки, теперь метров сто противников разделяют… Мысленно просчитывает Кузьмич, до какого метки на стерне надо огнёвку подпустить, чтоб и достать её уверенно, и, если не свалит сразу – стрелять-то в этом году совсем мало довелось – успеть подстраховаться всем огневым ресурсом ТОЗ-87. Но лиса сближение прекращает и принимается мышковать, закружившись на пятачке в недосягаемом удалении.
«Надо ещё раз эхом попробовать подогнать», - решает Кузьмич. Выждав, когда рыжая станет боком и не сможет засечь пламя выстрела, Кузьмич пускает заряд много выше плутовки. Вскинулась, встревожилась лиса – услышала! Но роковое направление не словила, стала обеспокоенно всматриваться в противоположную сторону, в пустое поле, откуда донеслись последние отголоски загонного эха. Повертевшись, рыжая решительно направляется прямиком к ближайшей посадке, точно на Кузьмича. Вот до неё метров шестьдесят, вот – тридцать пять… Плавно повёл Кузьмич стволом вверх, что мгновенно лисицей обнаружено – резко тормозит она всеми лапами, будто утка при посадке на воду шасси выставила. Секунда - и лихо обратится вспять... Но свирепствует выстрел, и рыжая падает! Однако тут же вскакивает и устремляется от посадки прочь, в настовую даль и ширь... А Кузьмич жмёт на спуск ещё трижды. Бег замедляется, переходит в неуверенный шаг. Несколько раз лисица спотыкается, потом нарядный хвост с белой меткой на конце перестаёт мельтешить: зверь садится и долго всматривается в Кузьмичёву сторону. Ясно: теперь не уйдет далеко; коль не удирает стремглав – зацепил крепко. Из посадки, однако, Кузьмич выбираться не спешит: пусть подранок расслабится и обессилит – меньше за ним гоняться потом придётся.
- По ком стрельба? - раздается из телефонной трубки Серёгин голос, когда, заслышав вызов, приложил Кузьмич сотовый аппарат к уху.
- Лису заранил тяжело. Эхом выстрела к посадке подогнал, как рассказывал когда-то. Сейчас добирать буду. Потом позвоню.
- Помощь нужна?
- Нет, сам справляюсь.
Лексей Лексеич отмалчивается, видно настырный ветер-степняк начисто снёс отголоски Кузьмичёвых событий в иную даль.
Проходит минут семь, Кузьмич высовывается из посадки, и лиса тут же скачет прочь, к логу, что неподалёку, но не резво и без оглядки, а всего по несколько прыжков с падениями и остановками у неё получается. Наконец, скрывается в ближнем усынке-отложке. И это хорошо: не будет подранок зрить преследователя – быстрее заляжет-затаится… Не занорилась бы только. Угадывает Кузьмич, что рыжая скорее в обход полевого мыса, что впереди сунулся острым рылом в лог, влево должна понизу свернуть, поскольку правее на краю отложка высится и опасность людскую сулит единственное уцелевшее сооружение от разворованного совхозного тока: кирпичные стены былой конторы, зияющие проёмами выбитых, вырванных окон и дверей, да ещё осрамлённые остатками дырявой шиферной крыши. Будто война краем задела справное не так уж и давно, нужное в любые эпохи и любому толковому хозяину-земледельцу сооружение. Сколь же суровые, истинно военные по последствиям времена в обманчиво мирные по историческому календарю годины мы переживаем?!
Нет, не должен пойти зверь к развалинам, потому не повторяет Кузьмич лисий путь, а устремляется к другой стороне мыса-полуострова. Оттуда, из-за острия его осторожно выглянет встречь в основное русло крутобокой низины. Вот и заснеженный высокий донный бурьян лога. Кое-где сохранились жерди на столбцах ограждения бывшего здесь когда-то и сгинувшего летнего стойбища для скота - они рёбрами поломанными из снега укором немым недавним бросовым десятилетиям таращатся… Внизу покров глубокий и рыхлый, широкие лыжи подминают торчащие из сугробов грубые измороженные стебли-дички. Заросли потемнели от времени и осенне-зимних «полевых» испытаний, обречёны на скорое полное засыпание жёсткой ледяной крупой и забвение, наводящее средь разгула позёмки, свиста дикого ветра на щемящую грусть: всё под небом этим завершается рано или поздно беспомощностью и без радости на земном одре… Ружьё – на изготовку, Кузьмич напряжён! Ага, вон она под прогнившей жердью, косо спадающей с уцелевшего худенькой дубовой опоры, горячим пятном под намётом затаилась… Жаль делается живое существо... Но следует скорый выстрел-дострел, зверь никнет – охота завершена.
- Добрал, Серёж, лису, - сигналит Кузьмич по мобильнику ближнему напарнику. - Сейчас к конторе разрушенной, что на бывшем токе, направлюсь. И вы подтягивайтесь: передохнем в затишке за стенами и перекусим… Там же и рыжую ошкурю. А что с зайцем-то?
- Лёшка жестами показывал, что в другое поле он за плотиной, в сторону от нас через пруд свалил.
- Понятно. Гонятся за ним "по горячему" бесполезно. Облежаться надо дать.
Рукой в рабочей перчатке ухватывается Кузьмич у белого кончика пушистого лисьего хвоста, кое-где «принаряженного» репьями, прикидывает кратчайшую линию к месту условленного сбора, и направляется к руинам, оставляя возле лыжных лент борозду от волока лисьей морды…
- А я, Кузьмич, сейчас вот, пока сюда шёл, недалеко от разрухи этой, из продолжения посадки твоей – там повыше место и обзор хороший – в бинокль на двух полях ещё пять лисиц одновременно видел! - сообщает Серёга, когда охотники собрались в крапиве конторской – она вместо выдранных досок пола дружно в стенах поднялась. - Сколько их тут скопилась! Хотел по одной также бабахнуть, эхом запугнуть, да к ней подстроиться напротив не успел – ускакала. А ничего, что ты руками лису брал, вдруг – бешенная? Сейчас столько об этом везде говорят…
Мужики, усевшись на истыканные метками от гвоздей двух средних лагах, – лишь они уцелели в комнате от пола – пьют из термосов чай. Лешкин Динар захаписто расправляется в сторонке с кашей, вываленной хозяином в глубокую резиновую кормушку.
- Не думаю, вела она себя совершенно правильно, естественно.
- А-а, - язвит насмешливым тоном Лёшка, - к Кузьмичу лисье бешенство не пристаёт! Проверено и доказано: он их столько уже ошкурил… Но переносчиком быть может. Потому близко к нему теперь, Серёга, лучше не соседься: коль заразы опасаешься – ты заведомо слабое для поражения звено! Даже в сторону Кузьмичёву не гляди, чтоб через взор чего нехорошего в тебя, неокрепшего, не нанесло! И в машину с ним тоже теперь к нам не садись… И уж, тем более, ручку там если захочется за науку охотничью расцеловать – ни-ни… Никогда! Исключительно только у меня. Издалека да по телефону краткословьем от Кузьмича отпихивайся: «Здрасте… Спасибо…» - и лучше не сам, а какого другого втёмную попроси… И тут же от места прочь шуруй, чтоб и себя, и телефон на дезинфекцию как можно скорее ветеринарам сдать!.. Правильно я говорю, Динарий? - Лёшка подмигивает усевшемуся напротив псу.
- Ага, - поддакивает Серёга, - а тебя на дезактивацию послать надо, потому как сильно вредные слова ты, Леха, часто излучаешь!.. Ладно, прощаю - беременный ведь…
- Кто беременный? - дивится Лёшка.
- Кто-кто, да ты! - злорадствует усмешкой Серега. - Вон Кузьмич утром сказал – токсикоз у тебя!
- А-а, - успокаивается Лексей Лексеич. - Нет беременности, а жаль.
Серёгу такая реакция озадачивает:
- Жа-аль?! - аж потянулся к Лёшке.
- Ну да, не повезло. А хотелось!..
- Вас с Кузьмичом хрен поймёшь? - жмёт разочарованно плечами Серёга. - Не там радуетесь, не там удивляетесь, не то хотите…
- Чего тут понимать? - поучительно вещает Лёшка, аппетитно уминая овсяное печенье и смачно отхлёбывая парящий чай из крышки от термоса. - Миллионер один давнишний на Западе мешок баксов первому мужику, который родит, завещал. Чарли Чаплин – слыхал, небось? Ни у кого пока не получилось. Думал – я смогу, за такие деньги уж потерпел бы разок да бабьё с их притворством и запугиванием мужиков по вопросу родов на чистую воду вывел бы! Сорвалось, однако...
- Мне аппендицит вырезали, - вмешивается в разговор Кузьмич, откусывая от бутерброда с белым домашним хлебом, маслом и мёдом. - Уж так обрадовался, помнится, я тогда!..
- Ну вот, - перебивает удивлением Серёга, - чему ж радоваться тут?
- Лексей Лексеич, объясни молодому, пока жую. Ты ж ситуацию помнишь, - поручает Кузьмич.
- Межсезонье было - не охотничье терялось время! И от медицины потому ни чёрти где, а в городе, поблизости находился... - не отрываясь от перекуса, откомментировал Лёшка. - Удачно неудача приключилась! Дважды повезло.
- Ну так вот, - продолжает Кузьмич, перестав жевать. - Лежу на столе операционном, и всё, вроде, - заканчивается мука… Хирург, женщина, слышу, скомандовала ассистентам: «Зашиваемся!». Ну я и спрашиваю, мол, было там что у меня?.. Она подумала и говорит: «Внематочная, голубчик, у вас оказалась, доигрались, однако!..». Мне тогда около тридцати годков натикало. Лежу, молчу – что дальше?.. Медсёстры хихикают… Она любопытствует: «Что притих-то? Думаешь, как нанесло?». Я говорю: «Матки у меня точно никогда не было – другой орган на месте том пристроен, его и вам видно... Потому всё, что во мне обнаружили – конечно, внематочное...» Она заулыбалась, говорит: «Ну ладно, молодец, нормально, значит, операцию перенёс. Покажите ему, девочки, что мы отрезали. Чтоб не переживал… по другому поводу…». Вот так, Серега, и у меня сорвалось! Ты теперь остаешься надеждой нашей миллион в будущем попытаться отхватить! Поможем с Лёшкой, если что, поделить его на троих. Кстати, токсикоз – от понятия интоксикация, и она может случиться не только при беременности у женщин, а и у кого угодно.
- Вникай, пацан! - нарочито поучающе наставляет Серёгу Лексей Лексеич, - пока есть возможность возле старших умища набираться! Прикину потом, надежда последняя наша, во сколько тебе при дележе баксов за вдруг удавшуюся мужскую беременность обучение нынешнее обойдётся… В полевых-то условиях тариф повышенный!
Лучшие комментарии по рейтингу
Сразу закрывается мысль - точно где-то в горах! Интересно! Но увы приходит час разочарований - поля, посадки. Читаю дальше - (…В прошлом году в сельском Кузьмичёвом районе). Смотрим и где же он, а он находится в Волгоградской области! А где же там, в степях ГОРЫ и СКАЛЫ можно встретить? Что-то ты зарапартавался! И только эхо можно услышать в хорошую погоду! Но не в сильный ветер и с порывами снега! Так что все что касается эха - сплошное вранье, мой дорогой!
Если по лисе в некоторых моментах можно ещё как-то перекрутить, но не всё! Лиса к примеру слышит писк мыши за 100 метров! А ты рассказываешь что она выстрела за 200 метров не услышит, даже при ветре. А если ещё, все лисьи повадки рассмотреть, так в такую погоду кумушка лежит плотненько где нибудь в посадке и своим пушистым хвостом мордашку прикрывает! Сильный ветер, да ещё и со снегопадов - не для неё! Вот и получаются, Вольдемар, рассказик то твой липовый! Похоже тебя нужно редактировать! И тут охот билетом с 1964 года не прикроешься! Всех тебе благ Ханс Христиан Андерсен!