По глухарю на галечник.
(Отрывок из рассказа «Лешачье озеро»).
Тихо и монотонно шумит походный примус. Чавкает под ногами Юры, прихваченный лёгким морозцем мох. Николаю не охота вылезать из тёплого спального мешка, выжидает до последнего. Сладко дремлется в такие утренние часы и как сновидения, быстро летит время. Вот только Юра копошился, вылезая из палатки, а уж слышно, как шумит закипая, вода.
«Николай, поднимайся». Эти два слова произнёс Юра негромко, спокойно и, в них чувствовалась некоторая заботливость. Николай отозвался. Высунувшись из палатки, натягивал на ноги искрящиеся мелким инеем сапоги. Зябко сутулясь, уселся к столу, устроенному на поваленной сосне. Юра подал ему кусочек сахара: «Съешь, согреет немного. Морозец, самый раз! Сухими дойдём…»
Николай недоверчиво посмотрел по сторонам: в густой темноте, лишь немного белели стволы округ стоявших берёз: «Найдём ли галечник в темноте? Его и днём отыскать трудно.» – «Найдём, – отозвался Юра. – Я ориентиры хорошо запомнил. Пьём чай и вперёд!»
Николая мучила зевота. Он шёл за Юрой и мало верил в то, что удастся выйти на галечник. Думал о тепле спальника, как приятно было бы сейчас дремать в этой чуткой предутренней тишине. Но от ходьбы согрелся, лёгкий морозец взбодрил его и прогнал сонливое настроение.
Юра отлично ориентировался. Пришли , когда чуть-чуть забрезжил рассвет. Нарубили лапника. Устроились и укрылись под огромной елью. Вскоре рассвело окончательно. От непривычной тишины звенело в ушах. Ожидали, сосредоточенно прислушиваясь к каждому шороху.
Редкий туман висел над галечником. Сквозь него, словно в помутневшем зеркале, виднелись деревья. Николай смотрел на поляну, где на круто изогнувшемся бережке, матово поблёскивала галька. Солнце вставало где-то за лесом. Розовато подкрашивало снизу, многочисленные гряды мелких облаков. Ярче и веселее заблестела замёрзшая в траве роса и, Николая охватила радость и беззаботность. Он смотрел на эту пробудившуюся природу, на стайку крохотных синичек, невесть откуда прилетевшую и теперь, тоненько попискивающую в густой ели и вдруг почувствовал, что хочет раствориться, прирасти, слиться воедино с елью, о которую опёрся спиной. Так же, стать могучим, подняться высоко над лесом и каждое утро видеть, как далеко – над необозримыми лесными далями встаёт солнце. Шуметь вместе со всеми деревьями под напором ветра. Прятать и согревать в своих ветвях лесных птах и чувствовать, что ты хоть кому-то нужен. Вспомнились мельком заботы и тяготы городской жизни. Одиночество. Маленькая, похожая на келью комнатка, которую снимал у доброй, тихой, всегда грустной старушки. Ничтожной показалась ему вся его предыдущая жизнь перед этой простой, торжественной, красотой природы.
От неподвижного сидения оба продрогли. Юра достал термос. По очереди пили горячий, показавшийся таким пахучим, напиток. Приятно грело внутри.
– Не прилетят сегодня, – прошептал Николай.
– Прилетят, – ответил Юра. – Камешки им нужны. Пища в желудке легче перетирается.
Вдруг оба замерли. Прислушались. «Фы-ыть тью-тью-тью». Раздалось в лесу. Молча переглянулись. Снова раздался посвист крыльев, уже ближе перелетела птица. «Похоже, глухарь.», – прошептал Юра. Николай кивнул в знак согласия. Слишком громкими были перелёты.
Птица перелетела ещё и сидела теперь совсем рядом, позади охотников. Медленно бежало время. Покалывало иголочками в затёкших ногах.
Затрещали сучья, посыпались хвоинки. Над укрывшей охотников елью пронеслось что-то тёмное и упало неподалёку в траву. Тотчас скрылось в ней.
И снова напряжённо вслушивались. Ждали. Прошло десять долгих минут, прежде чем над травой показалась маленькая чёрная головка, похожая на сучок. Николай указал глазами в сторону птицы. Юра приложил палец к губам, прошептал еле слышно: «Подождём. Ещё прилетят».
Глухарь долго прислушивался. Снова исчез в траве. Появился уже в другом месте; вышел к ручейку, вперевалочку пошёл по бережку. Оба охотника, не сговариваясь улыбнулись, такой странной и смешной его походке.
«Туру-туру туру, туру-туру туру». Раздалось на другой стороне поляны. Там, на верхушках берёз, сидел выводок тетеревов.
– Похоже, не думают клевать камешки, – сказал Николай.
– Осторожничают. Глухаря не видят. Он как на грех… забрался в траву, копошится там. Курнуть бы… Недолго осталось. Отохотимся, вволю накурюсь.
Глухарь словно услышал: похожий на разжиревшую утку, заковылял вдоль ручья, всё дальше удаляясь от охотников.
Тетерева потурукали немного, снялись и, пролетев над поляной, попадали в траву. Вскоре, неожиданно, разом, появились на галечнике.
«Пора!» – Юра стволом ружья убрал в сторону свесившиеся до самой земли лапы ели. Охотники с шумом выскочили из своего укрытия. Бегом помчались к галечнику. Перепуганные тетерева разлетались веером.
Отдуплетились.
Николай бросив ружьё, помчался за своей добычей. Принёс трепыхающегося раненого тетерева. Глядел на него в нерешительности.
Юра подвесил на удавках свою добычу. Подошёл к Николаю. Молча, выдернул из крыла птицы маховое перо, нащупал на её темени щербинку и быстро вонзил в неё перо. Тетерев трепыхнулся и замер. Николай поморщился. Юра стал вдруг серьёзным. Произнёс: «Николай, забрось охоту или стреляй… подранков не делая. Не люблю чистоплюев среди охотников. Взял в руки ружьё – чувствуй ответственность перед природой. К добытой дичи, относись бережно. Охота, не праздное развлечение… Занятие очень серьёзное… Опыта мало у тебя, – Юра, вдруг спохватился. – глухарь… ты ни заметил, куда он делся?»
Николай пожал плечами.
Юра взял ружьё наизготовку. Стараясь не шуметь, пошёл по бережку ручейка.
Тетерев лежал в очень жалостливой позе: вытянувшись, положив голову на мелкую гальку. Словно прислушивался, что творится там, под ней. Николай вздохнул, поднял его и подвесил на удавку.
Юра вернулся. Принёс в кепке несколько крупных боровиков. Раздосадовано оправдывался: «Из-под ног, паршивец, вылетел. Накоротке стрелял. Поторопился. Ладно, хватит и этих… Отдохнём, порыбачим на озере, а завтра на истопку (избушку)… Ночи холодные стали».
Николай Сергеев 1986.
