Немного поэзии
Смотрю в окно… На улице начинается весна… Первые по-настоящему солнечные дни, проталины на крышах соседних домов – всё говорит о скором тепле, которого все, после трескучих морозов ждут. Уже стал день больше, всё чаще звон капели за окошком. Конечно, до настоящей весны, весны с ручьями, заливными лугами, криками чибисов в лугах ещё больше месяца, но всё же. Вспоминаются все охоты, которые были у меня во все вёсны. Не так много было этих охот, но они незабываемы! На мой взгляд, весенняя охота несёт в себе огромный смысл, отличаясь от охоты в любое другое время года. Весной хочется просто раствориться всей душой и телом в журчащей ручьями природе, насладиться приторно сладким весенним воздухом. Не могу сказать Вам, что трофей в весенней охоте для меня на последнем месте. Не на последнем, но, всё же, не на первом. Многие «защитники природы» говорят, что убийство весной непрощаемо, ведь в это время года любовь, стремление к жизни, появление новых сил. Хочется представить Вам стихотворение, которое было мной обнаружено в повести Виктора Петровича Астафьева «Царь-рыба». Собственно, именно, для этого столь затяжное введение. Кто раньше не встречался с данным стихотворением – оцените пожалуйста. Писал, судя по всему, простой охотник – промысловик.
«В тот час, когда с землею небо говорит,
В глухую темнозорь. в остывшем мраке
Огромная, похожая на ночь, вдруг встрепенется птица
И, целясь клювом в дальнюю звезду,
Услышав звон ее, пронзенная ее сияньем,
Натянется струной, откликнется ответно,
И все вокруг тогда умолкнет и уймется,
Внимая песне, непонятной и тревожной.
В ней телеграфный перестук, щелчки, шипенье, скрипы.
А все, что непонятно, раздражает,
А все, что недоступно, манит...
А по раскисшему, кочкастому болоту
крадется зоркий человек
С ружьем в руке и со слепою страстью в сердце.
А птица все поет! И блекнут в небе звезды!
И падают за дальнее болото,
Ударившись ребром о твердь земную.
Собою высекают искру. И небеса,
от искры той зарею вспыхнув,
Зальют весь мир сияньем света,
И, хлынув с неба, половодье утра
Затопит землю птичьим звоном,
Движением воды, лесов и трав движеньем
И воскресением земли.
Нам кажется в тот час: весне быть вечно!
И вечно быть земле и небу,
И этой тайной песне птицы,
Раскрошенной звездой катающейся в горле,
Наполненной предчувствием любви.
О песнь любви -- ты всем понятна!
И в тех мирах, что нами не открыты,
Наступит срок, мы этой песней объясним себя.
Коль бесконечен мир,
Так бесконечна и любовь!
...А кровь стучит в висках, на уши давит,
И тяжелеет взгляд, и тяжелеют ноги,
Лишь совести легко от ослепленья,
Лишь совесть человечья не болит.
И он идет, и липнут пальцы к холодной тяжести ружья.
И шлепает, и пенится болото,
Всплывают пузыри из раненой земли,
И сердце разгорается от жажды крови.
Что птица? Песнь ее? И дикая любовь?
И, словно оправдавшись перед кем-то,
Перечеркнув далекую звезду зерном ружейной мушки,
Он жмет на спуск и ранит утро, землю, небо!
Рвет черным дымом алую зарю!
Но, дрогнув и качнувшись тяжело на ветке,
Певец не смолк.
Мир рухнул -- он поет!
И онемел охотник потрясенный --
Неужто и на самом деле любовь сильнее смерти?!
И вдруг, о радость!
Счастье!
Торжество!
Клубя перо и рвя себя о ветви,
Пошла в полет последний птица,
Пробитая насквозь картечью,
Пробитым сердцем песню довершив.
Перо, как ночь, обрызганная кровью.
И скорбен клюв, припачканный сосновою смолою,
В котором песнь остановилась навсегда.
Убить певца и песнь его убить -- пустое дело.
Вот гордости его убить никто и никогда не сможет!
Ну. что же ты, властитель, Бог иль попросту охотник,
Клади в мешок добычу, неси ее домой!
Там ждет тебя голодная семья.
А песня что? Ведь песню не едят!
...Рассвет идет.
Над лесом от хвои озеленилось небо,
И зажелтело спелою морошкой
И соком княженики налилось.
И птичий хор раскачивал леса,
И речки разбегались в звоне, в пене, в реве.
И сок дерев, и каждая хвоинка светились, ликовали, пели.
Мир захлестнуло морем света,
Весны и новой жизни торжества!
...Но птицы тень катилась в свете утра.
Не умирала песнь таинственного гостя
Неведомых ночных миров...
Далеких, недоступных человеку.
Когда-нибудь придет в тайгу землянин без ружья,
Попробует дослушать и понять все песни
И, может быть, узнает с горькой мукой,
Как неразумен был и часто дик он,
И бил не птиц, а мирных, безоружных к нам посланцев,
Старающихся песнею своей внушить любовь
И доброту ко всякому живому существу.
А на земле его свинцом! Огнем! Обманом!
Не думая о том, что там, в глуби небесных океанов,
В иных мирах, возьмут да нас, землян, вдруг глухарями
посчитают
И встретят выстрелами в грудь...»