В лесу больше не дуло...
В лесу больше не дуло, и сосны стояли глубоко задумавшись. Старая Сосна, с краю поляны, чувствовала, что люди идут к ней по размытой апрельской дороге. Люди всегда приходили сюда в апреле и всегда спешно начинали свое дело.
Зимой на поляне никого не было, только гуляли ветры, мели метели, и Сосна постепенно привыкала к их протяжному вою.
Но вот наконец потянул теплый ветер, и, усиливаясь, шумел над вершинами много суток кряду. Изредка стихал, и тогда принимался шептать мелкий моросящий дождь, незаметно переходя в сплошной белесый туман...
...Тянулась ночь, было тепло, дремотно и совсем тихо. А на переломе ночи под плотную шубу леса стал прокрадываться осторожный морозец. На коре и игольчатых лапах сосен он высушивал холодную влагу, превращал ее в тонкую и прозрачную, будто лак, ледяную пленку. Мороз проникал в ноздреватые поры осевшего снега, под густую шатровую нахлобучь еловых лап - медленно, но уверенно забирался в самую сердцевину леса.
Старый тетерев, с вечера дремавший под большой разлапистой елью, почуял мороз и надвигающийся рассвет. Он сладостно потянул по очереди каждое крыло, вытягивая одновременно в ту же сторону и каждую лапу. Послушал...Успокоившись, встряхнулся и по-хозяйски вышел из-под еловой навеси. Еще послушал. И, разбежавшись, взлетел. Несмотря на темноту, тетерев летел быстро, ловко огибая встречные вершины сосен. Он уже слегка различал их на бледнеющем небе. Лес тут расступался, открывая место широкой заснеженной поляне. Снизившись над поляной, тетерев описал над ней бесшумный широкий круг, но не сел, а взмыл к вершине Сосны. Он не нарушил ее древних дум, она знала, что он прилетит, ждала. Тетерев уселся на самой ее вершине, слился с темной хвоей, затих. Сосна была величественная, высокая, и потому безопасная со всех сторон. Молодые сосенки, дружно подраставшие на поляне, были ее молодыми детьми. С каждым годом сосенки поднимались все выше и все больше мешали тетереву. Раньше, когда они почти полностью скрывались под снегом, тетерев садился на поляну сразу. Но теперь осторожничал. Мало ли кто мог затаиться в этом молодом сосняке: лиса, куница, хорек...
Тетерев не впервые наблюдал за поляной с ночи. С трех сторон поляну непроницаемо окружал лес, а с севера реденько, вперемежку с ельником, росли молодые березки. Среди этой лесной подрощи неуклюже возвышался большой старый барак, всегда вызывавший у тетерева любопытство. Сейчас барак тоже будто дремал заодно с лесом...
...Все отчетливее выявлялись вершины елей, сосен, темная громада барака. А в лесу было по-прежнему беззвучно, сонно. Но тетереву уже не терпелось. Он сорвался - будто упал с вершины, по привычке проваливаясь вниз, чтобы загородить себя Сосною, - гулко хлопнул несколько раз короткими крыльями и, облетев поляну еще раз, принастился среди верхушек молодых сосенок, образовавших на большой поляне свою маленькую полянку. Замерев, он снова слушал, поворачивая голову то к лесу, то к бараку. Потом не спеша начал прохаживаться по твердому насту. Иногда распускал черные крылья и важно волочил их по белому снегу. Будто испытанный генерал, распахнув полы своей шинели, изучал он поле предстоящей битвы.
Из леса в сторону барака полетела через поляну ворона, и тетерев слышал, как шумели в тишине ее крылья. Потом она заорала на весь лес, и лес многократно повторил ее крик. Тетерев не стерпел, подпрыгнул, зло, с присвистом прошипел и принялся токовать. Он развернул веером черный хвост, расперился весь, заурчал и, вытянув понизу разбухшую шею, начал азартно и мелко перебирать мохнатыми седыми лапками по твердому насту. Он не слушал больше ворону; никого, кроме себя, больше не слышал и распалялся все больше и больше. Весенняя страсть, давно копившаяся в нем, лишила его осторожности и птичьего благоразумия. Несмотря на темноту, он все быстрее бегал от сосенки к сосенке, круто повертывался, бил себя крыльями - ворковал в полном самозабвении и счастье.
И весь лес, все сосновое племя услышало его и с облегчением вздохнуло, прошептав: "Вот и вес-сна-а..."
(отрывок из повести "Шумит Шилекша" В. Николаева)
