Когда-то, очень давно (окончание)
10.
Мешки с рыбой были выкинуты на берег. Мужики взялись в первую очередь за сети, развешивая их на кустарниках для сушки, а я был командирован чистить рыбу. На обед решили сварганить уху из налима и язей.
Я занимался делом, и мне было все в удовольствие. Даже комары казались особенными, потому что, как и я находились на этом прекрасном озере и составляли одно целое с нами. Природа по-осеннему была угасающей, но прекрасной. Кустарники пестрели красными и оранжевыми брызгами листьев, трава зелено-желтым ковром стелилась под ногами. Лагерь издали напоминал жилище отшельника, и только лодка выдавала присутствие цивилизации в этом глухом месте.
Пока я чистил и резал язей, взрослые закончили дела с сетями и занялись костром. Отец попутно достал картошку из мешка и зелень. Всему этому предстояло стать ингредиентами будущей ухи.
Язи тем временем были помыты и опущены в котел, который в свою очередь был поставлен на огонь и закрыт крышкой. Языки пламени жадно набросились на металлические бока, но поостыв немного, равномерно окружили емкость и весело заиграли на дровах, вспыхивая то тут то там сполохами, периодически угасая и снова появляясь.
Нарезанные куски налима лежали в тарелке на столе, это была вторая порция рыбы. В ту пору не было проблем с приготовлением двойной ухи. А из налима, это блюдо получалось по истине царским. Может от вкуса самой рыбы, семейства тресковых, а может из-за основного компонента, печени, которая добавлялась в юшку наполняя её особым вкусом и необычным мутным, почти молочным цветом.
Мясо язя полностью побелело и было уже почти готово. Юшку посолили и закрыли крышкой доходить еще минуты три. Аромат ухи расходился по поляне, вызывая аппетит. Обильное слюноотделение постоянно сопровождало каждый вдох этого изумительной смеси из запахов вареной рыбы и, присоединяющегося к нему нарезанного лука и отчищенного чеснока.
Наконец сварившуюся рыбу вынули из котла и положили в отдельную чашку. Пришло время для налима. Батя взял тарелку со стола и быстрым движением вывалил нарезанные куски прямо в кипящий бульон, сразу тем самым успокоив буйство стихии. Крышка опять легла на место.
Я нарезал картошку на мелкие кусочки и бросил её в котел. Отец начал толочь печень налима, превращая её в паштет. Николай Афонасич тем временем, принялся складывать палатку, чтоб вечером не суетиться и быстрей отправится в обратную дорогу. Нам оставалось снять сети возле лагеря, так же на маленьких озерах и привезти облас на место. Но перед этим нас ждал обед. Царская уха.
К этому времени вторая порция рыбы тоже приобрела белый цвет и тем же способом была вывалена на тарелку. Попробовав картошку, батя снял котел на землю. Содержимое чашки с печенью, легким движением оказалось в ухе. Растолченная масса засыпАлась уже в не кипящую воду. Цвет сразу превратился в мутно-молочный, и запах горчинки ударил по ноздрям, опять наполняя рот слюной. Помешав содержимое, был добавлен последняя составляющая, это рюмка водки. После этого котел плотно закрыли крышкой и поставили доходить на холодную.
- Ну, давайте за стол, - сказал отец.
Второй раз повторять не было нужды. Все давно держались поближе к столу и, разобрав рыбу по тарелкам, начали, клацая зубами, обжигаясь и дуя на неё, поглощать со скоростью голодного волка. Тишина полностью опустилась на лагерь. Слышались только звуки обсасывания косточек и причмокивания от удовольствия.
Наконец и уха подошла к полной готовности. Котелок водрузили на край стола и открыли крышку… Это был верх кулинарного изыска. Запах поверг в восхищение даже видавших виды мужиков. Разводяга в руках отца нырнула в горячую бездну и, поочередно вытаскивая наружу, каждый раз дымящуюся порцию ухи, с новой долей аромата, рассыпая её по нашим тарелкам. Мелко нарезанный зеленый лучок, добавил дополнительного вкусового ощущения и визуально оживил находящуюся в тарелке юшку. Окончательную точку поставил ломоть хлеба, натертый со стороны горбушки головкой чеснока.
…Пишу эти строки и глотаю слюну. Неужели действительно было так вкусно? Или память мне изменяет? Или это просто детские воспоминания, вперемешку с детскими иллюзиями? Не знаю. По-моему любая уха, приготовленная правильно, на природе, в хорошей компании, из правильной рыбы, должна вызывать у всех такие же ассоциации, как и у меня…
11.
Если бы можно было не вставать со скамейки до завтрашнего утра, то я бы и не поднимался. Котелок уже опустел, на столе рыбные кости возвышались в форме пирамиды Хеопса, Насекомые разных мастей кружились над столом, издавая тем самым общий пискляво-жужжащий гул, картина чем-то напоминала обед древнего человека. Два здоровых мужика и пацан, выставив животы вперед, сидели на пеньках, сквозь пелену в глазах смотрели сытым взглядом на стол, пытаясь вспомнить, что делать дальше.
Первым очнулся дядька.
- Хорош ночевать, надо ехать за сетями. Серега, ты в лагере, приберешься, помоешь посуду, всё в сундук под навес, - приказал он, - мы скоро будем.
- Сожги все лишнее в костре. Дрова потом тоже под навес, - добавил отец.
Они подошли к лодке, поочередно забрались на борт. Отчалив, завели мотор, который протяжно заревел, и сдернув лодку с места, унес их за поворот.
Я прошелся по лагерю. В принципе мусору было не много. Только возле стола и в месте чистки продуктов. Чешую и внутренности я собрал лопатой в кучу и, выкопав рядом яму в мягкой земле, столкнул отходы в неё, присыпал и утрамбовал место захоронения. Быстро пробежался по территории, собрав окурки, газеты и все остальные, не сочетающие с природным ландшафтом предметы, побросал в костер. Посуда тоже не заняла слишком много времени, так что уложив последние ложки в сундук, я оказался предоставлен сам себе.
Первым делом я зарядил ружье. Захватив с собой пару тройку патронов, я двинулся в сторону протоки, которая идет от Оби, по которой мы заезжали вчера на озёра. По берегу было идти трудно из-за кустарника, который непроходимой паутиной оплетал все подходы к воде. Пришлось оттянуться метров на сто и идти через лес, по самому его краю, там где деревья перемешивались с ивняком и едва заметная тропинка тянулась, указывая мне дорогу. Летом мы ездили сюда на рыбалку и я знал, что перед самым входом в протоку, есть пара заливов, с удобными подходами, с лесом, вплотную подходящим к воде и небольшим возвышенным берегом.
День постепенно угасал и в лесу уже начало темнеть. Продвигаясь по тропе, я постоянно ловил себя на мысли, что не контролирую край берега и что могу, свободно двигаясь по ней уйти в сторону от воды. Это меня пугало, но в то же время мне не хотелось поворачивать обратно. Интуитивно поворачивая вправо, я пытался держаться края леса, но дорожка постоянно уводила меня влево.
Пройдя минут тридцать, я понял, что край протоки должен находиться где-то рядом, и заливы уже по идее должны показаться, но справа были кустарники, а с другой стороны лес. Комок начал подкатывать к горлу. Обида и страх начали постепенно завладевать мной. Сумерки в лесу становились все гуще и я не был уверен в том, что смогу правильно вернутся к лагерю. Единственный выход был пробираться сквозь кусты к протоке или заливу, что окажется ближе.
Ветки хлестали по лицу, ноги путались в ветках и высокой траве, а я наклонившись вперед продирался через непроходимую стену зарослей. Ружье мешало идти, мне приходилось работать им как палкой, помогая себе, чтоб оно принесло пользу. В какие–то моменты я останавливался и прислушивался, надеясь услышать всплеск воды, но природа молчала, был полный штиль.
Мне казалось, что я пробираюсь уже час. Лицо было поцарапано, пот, грязь и слезы заливали глаза. Я поклялся себе, что никогда в жизни больше не отойду от лагеря больше чем на сто метров. Заросли шиповника исцарапали руки, и казалось, что в раны насыпали соль. Все щипало, болело, но в то время я ни чего не замечал. Моей единственной целью была вода.
Неожиданно кустарник кончился и стало намного светлее, как будто вечер отступил и день опять взял власть в свои руки. Я даже шагнул назад от неожиданности. Впереди меня было озеро, но не то на котором мы стояли лагерем, а небольшое, почти круглое, метров сто на сто пятьдесят. Дальше за ним начинался лес, и уже за лесом была видна широкая, светлая блестящая полоса воды. Мне показалось, что я самый счастливый человек в мире, руки начали слабеть первыми, потом ноги и наконец я просто плюхнулся на пятую точку прямо на землю.
Маленько придя в себя, я осмотрелся. Озерко было небольшое, камыш, окружавший его, почти не заходил в воду, видимо оно подпитывалось весенними водами и сейчас обмелело. Предстояло обойти его или справа, или слева. Возможность пройти кустами я сразу отмёл, уж очень не хотелось снова входить в сумерки. Правая сторона озера казалась более пригодная для обхода, камыш был на много ниже и ширина его на много меньше. Оперевшись на ружьё я с трудом поднялся и подтянув сапоги пошел в сторону высокой стены желто-коричневой травы.
Камыш был гораздо меньше, чем представлялся издалека, но высокие кочки не давали идти напрямую, пришлось огибать его то с одной, то с другой стороны, как в слаломе. Быстро устав я направился к воде. Там было ровное пространство, но как выяснилось более топкое, правда дающее возможность идти не задирая ноги выше плеча. Пройдя пол пути я остановился на краю и присел на кочку. Сумерки брали свое. Редкие стволы деревьев на берегу, который находился метрах в двухстах, почти сомкнулись темной стеной и лишь изредка мелькали блики большого озера. В тишине послышался рокотание мотора. Это конечно мужики возвращались в лагерь. «Представляю, что будет, когда они там меня не найдут». Одна эта мысль подкинула меня и заставила идти вперед. Я зарядил патрон, чтоб, как только звук двигателя стихнет, выстрелить, подать знак.
Я и не заметил, когда в наступающей темноте на воду, впереди меня села пара уток, но, как только я начал своё неуклюжее движение по клейкой жиже, они взлетели метрах в десяти. Я прицелился и выстрелил. Одна утка кубарем прокатившись по воде, застряла в прибрежной грязи, почти на выходе из озера. Мне пришлось перезаряжать ружьё и вскинуть его, на случай если она попытается сбежать от меня в траву, что предвещало бы потерю добычи. Так как найти утку в сумерках, почти нулевая возможность. Но она лежала на спине, светясь в темноте белым пятном живота.
Я прибавил хода, все время контролируя слухом гудение моторки. Когда я наконец наклонился за добычей, обороты мотора резко упали и наступила тишина. Я поднял утку за крыло и не глядя засунул её за пазуху. Почти бегом я проскочил остаток леса перед берегом и оказался в заливе, напротив того места, где мы летом рыбачили на удочку. Я его сразу узнал. Кривая береза, нависавшая над водой, служила нам мостками и мы на ней свободно сидели, даже ставили ведра. Надо было пройти еще метров сто, чтоб добраться до основной воды, тогда можно было выстрелить.
…Отец меня всегда учил этому. «Если заблудился и хочешь подать сигнал выстрелом, выходи к большой воде». Выстрел в бору глушился деревьями и быстро терялся, не проходя расстояния достаточного, чтоб тебя услышали. Вода же наоборот, отражает звук и расстояние, которое он может преодолеть, увеличивается. Это можно услышать на любой рыбалке. Вроде бы люди стоят на том берегу, далеко и разговаривают тихо, а слышно каждое слово. Отчетливо и громко…
12.
Первый выстрел я услышал уже будучи на берегу. Я приподнял ружьё, чтоб ответить, но тут боковым зрением увидел ондатру. Она преспокойно сидела на кочке и не обращала не меня ни какого внимания. Уже не думая, куда стрелять вверх или по ней, я выстрелом сбил её с кочки, но расстояние было большое, ондатра добежала до воды и нырнула. Следующий патрон уже был в патроннике. Я видел, что попал и не собирался просто так отпускать законный трофей. Крыса вынырнула и закружилась не вдалеке. Палец нажал на спуск. Дробь ровным эллипсом легла прямо по коричневой спине. Ондатра затихла.
Зато завелся мотор лодки. Я пошарил в кармане. Остались два патрона. Темнота уже не давала увидеть четко очертания. Я боялся, что моего крика не услышат, и когда тень лодки появилась из мутной пелены сумерек, я выстрелил вверх. Лодка повернула прямо на меня.
- Ты как сюда попал? – услышал я голос отца.
- Заблудился, - ответил я и не понятно почему, слезы брызнули из глаз. Конечно, переживания и страхи дали о себе знать. Я минуты три ревел навзрыд, пытаясь, что-то рассказать, объяснить отцу, как-то оправдаться, но каждое мое слово обрывалось всхлипом и терялось в слезах.
- Все, успокойся, молодец, правильно сделал, что вышел к воде.
- Я ондатру уби-и-и-л…, - сумел выдавить из себя я и опять заревел.
- Правда!? – удивленно вскрикнул батя, - ну ты везунчик, ну молодец. Наверное дерьма в детстве наелся.
Я засмеялся сквозь слезы, от души постепенно отлегло. Мы подняли из воды добычу и кинув на пол лодки, поехали к лагерю.
Дядька стоял на берегу, все вещи были возле него.
- Серега, ты вплавь, что ли ушел? Как в залив попал-то? – сходу спросил он.
Пока грузили вещи, я рассказывал свою историю, а мужики то смеялись, то сердились на меня. Как ни как заблудился и моё счастье, что вышел случайно на берег до полной темноты. За ондатру Николай Афиногеныч был очень благодарен.
- Я может плохо видеть стал, но за два дня, ни одной даже издалека не увидел. Я вот чего тебе скажу. Ты оставляй ружье пока себе. Оно тебе счастья принесло. И на добычу и из леса вывело.
Радости моей не было предела. Я обнимал и д. Колю и отца, от недавних слез не осталось и следа. Я засуетился, начал перекладывать ружье в свой рюкзак, на что услышал смех взрослых.
- Боится, что передумаешь, - сказал батя, - ты подальше запрячь его, а то ехать еще долго, можем и забрать.
Я с надеждой посмотрел на дядьку.
- Не бойся, я же сказал. Охоться.
На душе опять стало радостно. Я сел на лавку. Лодка летела по воде к протоке. Вечерняя прохлада обдавала лицо и натянув шапку на уши, я засунул руки за пазуху. Пальцы наткнулись на что-то пушистое и мокрое. Вытянув находку наружу, я увидел у себя в руках утку, про которую совершенно забыл в свете последних событий.
- Утка что ли? – стараясь перекричать мотор, крикнул отец.
- Да.
Николай Афиногеныч опять засмеялся.
- Вот везучий.
…Наша компания смеясь, разрывала тишину леса. Старые сосны отражали звуки радости и ворчание мотора. Впереди была протока, которая должна нас вывести из этих удивительных мест, в которые я возвращаюсь своими воспоминаниями. Наверное это прекрасно, когда есть, что вспомнить? Когда выходя в лес или на озеро, закрывая глаза, возвращаешься в те времена, где не надо было что-то знать точно, но надо было учиться всему, это точно. Если есть время, более прекраснее детства, то это время, проведенное на охоте. Давайте будем возвращаться в эти минуты и наслаждаться ими. Желаю всем нам, охотникам, жить охотой и охотиться, чтобы жить…
За последнюю строчку и сотик поднять не грех!!!
P.S.Я тут что то задумался, а ведь это твой рассказ подтолкнул меня на ремонт старой ТОЗовки, оно ведь ПЕРВОЕ, я с ним с 10 лет начинал охотится. Вот сделаю и поеду с ним на открытие! Спасибо ;)
