Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

Озеро Дальнее

ОЗЕРО ДАЛЬНЕЕ

Рассказ-быль.

Озеро Дальнее очень живописно вставлено в предгорья вели­чественного горного хребта под названием Акиткан. Озеро про­точное. Со стороны гор в него впадает несколько речушек, ручьёв, родников. Но основная впадающая река - это Окунайка. Стреми­тельная, порожистая - норовистая. Без великого опыта да надёж­нейшего мотора, туда не сунешься. И вытекает из озера река Оку- найка. Та же самая, да не та. Располневшая, раздавшаяся, как баба после третьих родов, значимая и важная. Правда, здесь же, недале­ко от озера, раскатилась по широкому, каменистому перекату, рас­плескалась. С какой-то дурной весёлостью легко опрокидывает, выкидывает на камни лодки и хохочет при этом, озорно хохочет.

А мужики, что вывернулись из лодки, хватаются за сколь­зкие камни, с трудом выбираются на берег веселящегося переката и с ужасом наблюдают, как Окунайка прячет в заломе их лодку. Утрамбовывает все их шмотки в глубоченной яме, под огромную кучу наносных деревьев.

Перекат этот, последний перед озером, так и называется - Ве­сёлый. А уже за ним Дальнее. Красивейшее озеро.

Это теперь там заказник. А в то время, о событиях которого пой­дёт рассказ, угодья принадлежали местному зверопромхозу. Угодья были поделены среди охотников, и добывали там соболя да белку. Иногда мясо готовили, но это редко, потому как трудно его вывозить из предгорных районов - только вертолётом. А это дороговато.

Летом на озере стояла бригада - рыбачили. Рыба на Дальнем ценная, в основном белая: сиг да пелядь. А осенью верхнюю Оку- найку городили и добывали мелкую, но вовсе ценную рыбку тугу­на. А за доброй-то рыбкой и вертолёт сгонять можно.

Не далеко от зимовья, что кургузо торчало на берегу озера, был сооружён и забивался льдом каждую весну ледник. Там и хранили бочки с рыбой. Тут же, рядом, была площадка для вертолёта. Прав­да, площадка маловата, но заход делали над водой, над гладью, а здесь уж, на опечке, мостились как-то, свешивая хвост над озером.

У зимовья горбатился покосившийся навес, где от дождя да снега прятались поленницы дров. Там же, на гвоздях, развешивали сети, для того, чтобы рыбу выбрать да распутать, от мусора очи­стить.

Чуть в стороне, ближе к берегу, стояла банька. Гости любили, напарившись, сигать голышом в прозрачные воды. Радостное ги­канье разносилось тогда далеко над водой.

Все эти строения, сооружения, всё вместе называлось базой. Если кто-то впервые ехал на Дальнее и знал, что жить придётся на базе, увидев строения, невольно шарил взглядом по ближним пей­зажам. Пытался отыскать базу. Но первое разочарование быстро проходило. Любой был очарован великолепием озера, его сказоч­ной красотой.

Когда Юра, ещё молодым охотоведом, побывал на озере, по­жил там недельку, порыбачил, поохотился всласть, он понял, что больше искать нечего. Он просто влюбился в эти места.

Отработав охотоведом несколько лет, он закрепил за собой угодья, куда входило озеро Дальнее, перевёлся в штатные охотни­ки и стал проводить на озере большую часть жизни. Летом и осе­нью часто привозил с собой жену, которая помогала управляться с рыбой. Вместе готовили на сдачу бруснику, а её в округе было видимо-невидимо.

Зимой охотился. Гонял по распадкам соболей, попутно соби­рал белочек.

Когда родился Мишка, долгожданный сынок, жена уже не могла приезжать на озеро, чтобы помогать мужу. Юра взял на­парника. А на самое горячее рыбное время ему ещё давали пару человек в помощь. Так что летовали в основном втроём или вчет­вером.

Лето на озере пролетало незаметно. Работы было много, рабо­та тяжёлая и неотложная. Дней отдыха не предусматривалось.

Да и какой отдых, когда сети стоят. Рыбу надо каждый день выпутывать, чистить, солить, бочки готовить, затаривать да запе­чатывать. На лёд ставить. А то по особому распоряжению, и лодку, загруженную теми бочками, гнать на центральную усадьбу пром- хоза. А это значит на одного человека в бригаде меньше на не­сколько дней. Работы, получается, больше.

А ближе к сентябрю надо верхнюю Окунайку городить - как бы не пропустить основной ход тугунка.

Так и катится лето, в трудах да заботах. Быстро катится, будто по камням береговым вприпрыжку скачет.

Мишка, сын, рос, как было сказано, не по дням, а по часам. Крепким пареньком поднимался, в отца. Юра радовался сыну, лю­бовался им. Любил очень. Всё мечтал о том дне, когда можно будет парня усадить в лодку. О том, как он покажет ему своё озеро.

По деревенской протоке катал на лодке сына с матерью с мало­летства - тому ещё и трёх лет не было. Сам радовался куда больше ребёнка. Захлёбывался радостью.

Когда Юра собирался на своё озеро, Мишка ревел и топал ножками - просился с отцом. Расставания у них всегда были трудными.

И вот пришло, прикатило то лето, когда мать разрешила взять Мишку на целую неделю на озеро. Ему уже семь, - осенью в шко­лу. Пусть побудет парнишка подле отца, пусть порадуются оба.

Юра был на седьмом небе.

Лодка, загруженная пустыми бочками да кое-какими продук­тами, легко и красиво летела навстречу прозрачным струям реки. Мишка сидел рядом с Веней, радостно открывал рот навстречу ве­тру. Гладил ручонкой волну, вспенивающуюся рядом с бортом. Ве­село смеялся, когда лодка лихо проскакивала очередной перекат, где дно реки подступало совсем близко.

На озеро выскочили без каких-то происшествий - Юра изучил Весёлый перекат до каждого камушка, проводил по нему лодку мастерски. Мужики, Иван да Николай, только отсетовались, при­нялись пороть рыбу.

Венька стал готовить праздничный стол по поводу приезда с большой земли, а Юра помогал мужикам. Мишка крутился на бе­регу, забегал под навес. Знакомился с новой обстановкой.

Управившись с делами, помылись прямо с берега и чинно рас­селись за столом, который наполовину прятался под навес, а вто­рой половиной выпячивался на солнышко. Мишка жался к отцу, хотя все дядьки были ему знакомы.

Бутылка закончилась неожиданно быстро. Достали вторую. Ребёнок уморился за дорогу, да и новые впечатления переполняли его. Он стал засыпать. Уложили его в зимовье, на нары. Сами про­должили.

Утро было солнечным и радостным. В дальних распадках, за озером, лениво плавился, переваливался с боку на бок плотный ту­ман.

Иван с Николаем торопливо проверили ближние сети и уже причалили, выкидывали на сходни ящики с рыбой. Юра сгоношил какой-то завтрак, терпеливо объяснял Мишутке, что сегодня тот останется с дядей Веней, что есть неотложная работа и папа дол­жен отлучиться на несколько часов.

Мишка капризничал, пытался хныкать. Но, не тащить же его на верхнюю Окунайку. А работа действительно неотложная - надо начинать готовить материал для заездка. Место выбирал только сам Юра. Вот и приходилось оставить парнишку на несколько ча­сов с Венькой. Тем более что тот вчера перебрал лишнего и ра­ботник из него никакой. Пусть вон рыбу почистит да приберёт. Да отлежится в холодке.

Когда отец с мужиками отвалили от берега и лодка, набирая ход, устремилась за ближний мыс, скрываясь из вида, Мишка и правда заревел всё громче и громче. Венька сначала подсмеивался над ребёнком, а когда мотор совсем стих вдалеке, а громкий плач остался, он повысил голос.

Мишка смолк. Может, успокоился, смирившись с отсутствием отца, а может, просто заставил себя замолчать, видя, что его плач раздражает дядьку.

Вениамин забрёл в воду, зачерпнул пригоршню и помочил за­тылок - прислушался. Полный штиль. Жарко будет. А в голове гу­дит.

Обогнув стол, пошарил за поленницей и извлёк на свет полли­тровку. На дне всплёскивалось. Не пачкая кружку, жадно прильнул губами прямо к горлышку. Поймав взгляд пацана, заставил себя передёрнуться и брезгливо пробасить:

-    Фу-у, гадость какая.

Мишка медленно повернулся и побрёл на берег, где на солн­це стояли ящики с рыбой. Венька бросил на скамейку телогрейку, прилёг. Чуть-чуть прилёг. Чуть-чуть.

Потрогав пальчиком тёмный глаз сига, что лежал сверху и уже начал подсыхать, Мишка выбрался на угор, побродил по вертолёт­ной площадке. Озеро покрылось дневной рябью. Дядька отвернул­ся лицом к поленнице и похрапывал, что было слышно даже здесь, за ледником.

-   Если я сам приду, папка сильно обрадуется. Он подхватит меня на руки, уткнётся носом в живот, и мы вместе будем смеяться.

Ещё оглянувшись на зимовьё, на навес, где похрапывал дядя Веня, Мишка двинулся вдоль берега. Пошагал в сторону мыса, за которым не так давно скрылась лодка.

Венька никак не мог прийти в себя, всячески уворачивался от ударов, пытался отползти, но кулаки настигали его везде. Юра бук­вально озверел, не помня себя, он молотил и молотил Веньку по лицу, по рёбрам, по спине.

Наконец мужикам удалось ловко перехватить нападающего, оттащить его чуть в сторону. Венька сел, оперевшись на скамейку, утирал обильную кровь с лица. Рваными губами сплёвывал крова­вые сгустки.

-    Где . Мишка? Где .

Венька что-то булькал, пытался понять, объяснить. Ничего не получалось. Разводил руками.

Юрка кинулся вдоль берега. Николай за ним. Иван оттолкнул лодку и помчался за мыс, к первому от зимовья ручью. Приткнув там лодку, он стал пробираться по ручью вверх. Берега были за­болочены и очень заросли ерником. Пробираться приходилось почти ползком. Внимательно осматривал мох, пытаясь найти хоть какой-то след.

Всё ближе кричали мужики. Они тоже продирались по бере­говым зарослям, искали следы, прислушивались. Детского голоса нигде не было. Не было и следа.

Втроём захватили более широкую полосу, двинулись дальше. Уже под вечер, на втором от зимовья ручье, нашли чёткий след детского ботинка. Небольшой опечек сырого песка, и на нём след. Кричали все враз. Громко кричали. Ответа не было.

Ещё долго ходили, лазили, ползали. Возвращаться Юра не за­хотел. Упал лицом в мох и будто окаменел. Иван ушёл в ночь к лодке. Николай запалил небольшой костерок.

Утром, когда на озере прогудела лодка - приехали Иван с Вень­кой, Юра с Николаем уже охрипли. Они кричали с самого рассвета. Пробирались всё дальше вдоль берега. Иван привёз ружьё. Стрелял.

На пятом или шестом ручье, на грязи, увидели медвежьи сле­ды. Матуха с двумя медвежатами. Юру снова затрясло. Он схватил ружьё и стрелял, пока не кончились патроны.

К вечеру всё же затащили его в лодку, приехали на базу. В ночь Николая отправили в посёлок - поднимать людей. Днём снова ис­кали. Теперь уходили далеко от берега. Кричали.

Из посёлка в этот день никто не приехал. Как потом оказалось, вертолёта не было. Вертолёт дали только назавтра. Погода уже портилась - низкая облачность и сильные порывы ветра. Но пило­ты молодцы - закинули тридцать человек.

И на завтра, уже по дождю, ещё тридцать.

Искали до самой темени. Вся тайга гудела разноголосицей. Люди выматывались. На второй день кто-то принёс ботинок. Из­далека.

Охотники шептались между собой. Будто бы есть следы воло­чения, но сильный дождь замыл следы. Трудно определить.

На другой день снова туда ходили. Медвежьи следы действи­тельно были. Но, ни одной пуговицы, ни лоскутка от одежды не нашли.

Врачиха, прилетевшая с последним рейсом, колола Юре какие- то уколы, он не реагировал. Всё тянулся к берегу.

. Катался в прибрежной траве, не замечая ни гнуса, ни назой­ливых комаров. Пытался встать, но тут же валился опять. Пластом валился.

Укрепившись кое-как, на коленях, заползал на крутояр озера и выл... Не то волком выл, не то другим, неведомым зверем. Выл... Или плач у него такой.

Мужики сидели по углам в зимовье, вслушиваясь в раздирающие душу вопли, шевельнуться боялись. Никто слова, даже шепотом, не ронял. Несмотря на глубокие сумерки, лампу не палили - слушали.

Уже по ночи, с фонарём, находили Юрку, тащили в зимовьё, совсем обессиленного, пустого. В кулаках у него и меж пальцами трава с корнями да волосы. Уже всю голову себе олысил. А ногти на руках все, как есть, обломаны в кровь - скребёт по камням при­брежным. Скребёт и не чувствует.

С трудом выпаивали ему какую-то похлёбку, и Юра замирал до рассвета. Может, спал, а скорее просто каменел. Не шелохнётся до света.

А чуть брезжить примется - куртку с гвоздя и в лес. Ошалел.

Уже семь дней как пропал паренёк.

Искали. Долго и усердно искали Мишку. Даже высказывались совсем уж нелепые, на первый взгляд, предположения о том, что медведица могла перетащить его через реку. И там оставить. Что, дескать, не едят медведицы малых детей. Что материнский ин­стинкт не позволяет им творить такой беспредел.

По этой причине две бригады, по пять человек каждая, прово­дили поиски на другом берегу озера.

Снова дождило. Два дня и две ночи дождило. Нудно так, мо­нотонно.

В палаточном лагере палили костры. Дым густо стелился над гладью воды, выписывал замысловатые фигуры. Мужики, пользу­ясь непогодью - в тайгу идти не надо, - ставили сети. Запах жаре­ной рыбы распирал ноздри.

Ещё два дня назад должен был вертолёт вывозить людей, а тут дождь. Продукты у всех кончились. Рыба выручала.

На восьмой день разведрило. Где-то перед обедом пришла «восьмёрка».

Экипаж был опытный. Да и погода звенела - до закрытия лёт­ного времени вывезли всех. Может, и запоздали чуть, но диспетчер отметил всё как надо, без происшествий.На озере остался Юра да друзья охотники: Николай, Венька, Иван.

Жена Юрина тоже просилась остаться, да врачиха не позволи­ла, больно уж та ослабла за эти дни.

Где-то дня через три, как людей вывезли, на базу притащился медведь. Ночью на помойке шуровал.

Конечно, столько людей жило. Одних рыбьих кишок сколь­ко туда навалили. Вот и притащился. Ещё в потёмках, при лампе, Юра возился с патронами. Нашёл где-то в старых запасах две пули, зарядил их, выкатив дробовые заряды в какую-то кружку, и чуть свет двинулся по следам.

Николай, коротко собравшись, пошёл следом - мало ли. Топор прихватил. Ружьё, старинная одностволка, было единственным оружием на озере в летний период. Даже не известно, чьё это было ружьё, просто было и всё. Всегда висело на стене, над нарами.

Охотники понимали, что медведь, нажравшись кишок, далеко не пойдёт, отдыхать ляжет. Юра превратился в какого-то неведо­мого хищника. Николай не узнавал его. У него все движения были нечеловеческие, всё тело так пластично, так легко двигалось, что казалось, он просто парит над землёй, просто струится.

Каждое препятствие он легко огибал, будто оплывал, обнимал, и в то же время не задевал ни единой веточки, не хрустнул ни еди­ным сучком.

Николай едва поспевал за ним, боясь потерять из виду.

Впереди грохнул выстрел. Николай бегом.

Выскочил за выворотень, с топором наготове, увидел, как Юра торопливо вспарывает брюхо ещё полуживому, ещё в конвульсиях медведю.

Шкуру разрезал, по кишкам пластанул, выдрал, вывернул ка­ким-то невероятным усилием желудок. Его распорол.

Дрожащими пальцами перебирал содержимое.

И плакал. Беззвучно плакал. Просто плечи чуть вздрагивали.

Пролетает жаркое лето, в трудах каждодневных, заботах на­сущных. Прокатывается вместе с опадающими листьями грустная осень. Зима стынет сугробами да наледями на горных, не трону­тых человечьим следом речках. Ветры дикие гонят без устали по планете время. Струятся годы.

Юра, а правильнее будет сказать Юрий Антонович, всю жизнь прожил на озере Дальнем. Выбирался ненадолго в люди, но только по надобности. Без крайней нужды с озера не трогался. А испол­нив, что намечал, быстро, быстро собирался, и, не задерживаясь, - на озеро.

Будто кто ждал его там с нетерпением.

С годами будто бы успокоился, остепенился даже. Но простить себя так и не смог. Да и не пытался.

Андрей Томилов  (заказать книги:

ОЗЕРО ДАЛЬНЕЕ

Рассказ-быль.

Озеро Дальнее очень живописно вставлено в предгорья вели­чественного горного хребта под названием Акиткан. Озеро про­точное. Со стороны гор в него впадает несколько речушек, ручьёв, родников. Но основная впадающая река - это Окунайка. Стреми­тельная, порожистая - норовистая. Без великого опыта да надёж­нейшего мотора, туда не сунешься. И вытекает из озера река Оку- найка. Та же самая, да не та. Располневшая, раздавшаяся, как баба после третьих родов, значимая и важная. Правда, здесь же, недале­ко от озера, раскатилась по широкому, каменистому перекату, рас­плескалась. С какой-то дурной весёлостью легко опрокидывает, выкидывает на камни лодки и хохочет при этом, озорно хохочет.

А мужики, что вывернулись из лодки, хватаются за сколь­зкие камни, с трудом выбираются на берег веселящегося переката и с ужасом наблюдают, как Окунайка прячет в заломе их лодку. Утрамбовывает все их шмотки в глубоченной яме, под огромную кучу наносных деревьев.

Перекат этот, последний перед озером, так и называется - Ве­сёлый. А уже за ним Дальнее. Красивейшее озеро.

Это теперь там заказник. А в то время, о событиях которого пой­дёт рассказ, угодья принадлежали местному зверопромхозу. Угодья были поделены среди охотников, и добывали там соболя да белку. Иногда мясо готовили, но это редко, потому как трудно его вывозить из предгорных районов - только вертолётом. А это дороговато.

Летом на озере стояла бригада - рыбачили. Рыба на Дальнем ценная, в основном белая: сиг да пелядь. А осенью верхнюю Оку- найку городили и добывали мелкую, но вовсе ценную рыбку тугу­на. А за доброй-то рыбкой и вертолёт сгонять можно.

Не далеко от зимовья, что кургузо торчало на берегу озера, был сооружён и забивался льдом каждую весну ледник. Там и хранили бочки с рыбой. Тут же, рядом, была площадка для вертолёта. Прав­да, площадка маловата, но заход делали над водой, над гладью, а здесь уж, на опечке, мостились как-то, свешивая хвост над озером.

У зимовья горбатился покосившийся навес, где от дождя да снега прятались поленницы дров. Там же, на гвоздях, развешивали сети, для того, чтобы рыбу выбрать да распутать, от мусора очи­стить.

Чуть в стороне, ближе к берегу, стояла банька. Гости любили, напарившись, сигать голышом в прозрачные воды. Радостное ги­канье разносилось тогда далеко над водой.

Все эти строения, сооружения, всё вместе называлось базой. Если кто-то впервые ехал на Дальнее и знал, что жить придётся на базе, увидев строения, невольно шарил взглядом по ближним пей­зажам. Пытался отыскать базу. Но первое разочарование быстро проходило. Любой был очарован великолепием озера, его сказоч­ной красотой.

Когда Юра, ещё молодым охотоведом, побывал на озере, по­жил там недельку, порыбачил, поохотился всласть, он понял, что больше искать нечего. Он просто влюбился в эти места.

Отработав охотоведом несколько лет, он закрепил за собой угодья, куда входило озеро Дальнее, перевёлся в штатные охотни­ки и стал проводить на озере большую часть жизни. Летом и осе­нью часто привозил с собой жену, которая помогала управляться с рыбой. Вместе готовили на сдачу бруснику, а её в округе было видимо-невидимо.

Зимой охотился. Гонял по распадкам соболей, попутно соби­рал белочек.

Когда родился Мишка, долгожданный сынок, жена уже не могла приезжать на озеро, чтобы помогать мужу. Юра взял на­парника. А на самое горячее рыбное время ему ещё давали пару человек в помощь. Так что летовали в основном втроём или вчет­вером.

Лето на озере пролетало незаметно. Работы было много, рабо­та тяжёлая и неотложная. Дней отдыха не предусматривалось.

Да и какой отдых, когда сети стоят. Рыбу надо каждый день выпутывать, чистить, солить, бочки готовить, затаривать да запе­чатывать. На лёд ставить. А то по особому распоряжению, и лодку, загруженную теми бочками, гнать на центральную усадьбу пром- хоза. А это значит на одного человека в бригаде меньше на не­сколько дней. Работы, получается, больше.

А ближе к сентябрю надо верхнюю Окунайку городить - как бы не пропустить основной ход тугунка.

Так и катится лето, в трудах да заботах. Быстро катится, будто по камням береговым вприпрыжку скачет.

Мишка, сын, рос, как было сказано, не по дням, а по часам. Крепким пареньком поднимался, в отца. Юра радовался сыну, лю­бовался им. Любил очень. Всё мечтал о том дне, когда можно будет парня усадить в лодку. О том, как он покажет ему своё озеро.

По деревенской протоке катал на лодке сына с матерью с мало­летства - тому ещё и трёх лет не было. Сам радовался куда больше ребёнка. Захлёбывался радостью.

Когда Юра собирался на своё озеро, Мишка ревел и топал ножками - просился с отцом. Расставания у них всегда были трудными.

И вот пришло, прикатило то лето, когда мать разрешила взять Мишку на целую неделю на озеро. Ему уже семь, - осенью в шко­лу. Пусть побудет парнишка подле отца, пусть порадуются оба.

Юра был на седьмом небе.

Лодка, загруженная пустыми бочками да кое-какими продук­тами, легко и красиво летела навстречу прозрачным струям реки. Мишка сидел рядом с Веней, радостно открывал рот навстречу ве­тру. Гладил ручонкой волну, вспенивающуюся рядом с бортом. Ве­село смеялся, когда лодка лихо проскакивала очередной перекат, где дно реки подступало совсем близко.

На озеро выскочили без каких-то происшествий - Юра изучил Весёлый перекат до каждого камушка, проводил по нему лодку мастерски. Мужики, Иван да Николай, только отсетовались, при­нялись пороть рыбу.

Венька стал готовить праздничный стол по поводу приезда с большой земли, а Юра помогал мужикам. Мишка крутился на бе­регу, забегал под навес. Знакомился с новой обстановкой.

Управившись с делами, помылись прямо с берега и чинно рас­селись за столом, который наполовину прятался под навес, а вто­рой половиной выпячивался на солнышко. Мишка жался к отцу, хотя все дядьки были ему знакомы.

Бутылка закончилась неожиданно быстро. Достали вторую. Ребёнок уморился за дорогу, да и новые впечатления переполняли его. Он стал засыпать. Уложили его в зимовье, на нары. Сами про­должили.

Утро было солнечным и радостным. В дальних распадках, за озером, лениво плавился, переваливался с боку на бок плотный ту­ман.

Иван с Николаем торопливо проверили ближние сети и уже причалили, выкидывали на сходни ящики с рыбой. Юра сгоношил какой-то завтрак, терпеливо объяснял Мишутке, что сегодня тот останется с дядей Веней, что есть неотложная работа и папа дол­жен отлучиться на несколько часов.

Мишка капризничал, пытался хныкать. Но, не тащить же его на верхнюю Окунайку. А работа действительно неотложная - надо начинать готовить материал для заездка. Место выбирал только сам Юра. Вот и приходилось оставить парнишку на несколько ча­сов с Венькой. Тем более что тот вчера перебрал лишнего и ра­ботник из него никакой. Пусть вон рыбу почистит да приберёт. Да отлежится в холодке.

Когда отец с мужиками отвалили от берега и лодка, набирая ход, устремилась за ближний мыс, скрываясь из вида, Мишка и правда заревел всё громче и громче. Венька сначала подсмеивался над ребёнком, а когда мотор совсем стих вдалеке, а громкий плач остался, он повысил голос.

Мишка смолк. Может, успокоился, смирившись с отсутствием отца, а может, просто заставил себя замолчать, видя, что его плач раздражает дядьку.

Вениамин забрёл в воду, зачерпнул пригоршню и помочил за­тылок - прислушался. Полный штиль. Жарко будет. А в голове гу­дит.

Обогнув стол, пошарил за поленницей и извлёк на свет полли­тровку. На дне всплёскивалось. Не пачкая кружку, жадно прильнул губами прямо к горлышку. Поймав взгляд пацана, заставил себя передёрнуться и брезгливо пробасить:

-    Фу-у, гадость какая.

Мишка медленно повернулся и побрёл на берег, где на солн­це стояли ящики с рыбой. Венька бросил на скамейку телогрейку, прилёг. Чуть-чуть прилёг. Чуть-чуть.

Потрогав пальчиком тёмный глаз сига, что лежал сверху и уже начал подсыхать, Мишка выбрался на угор, побродил по вертолёт­ной площадке. Озеро покрылось дневной рябью. Дядька отвернул­ся лицом к поленнице и похрапывал, что было слышно даже здесь, за ледником.

-   Если я сам приду, папка сильно обрадуется. Он подхватит меня на руки, уткнётся носом в живот, и мы вместе будем смеяться.

Ещё оглянувшись на зимовьё, на навес, где похрапывал дядя Веня, Мишка двинулся вдоль берега. Пошагал в сторону мыса, за которым не так давно скрылась лодка.

Венька никак не мог прийти в себя, всячески уворачивался от ударов, пытался отползти, но кулаки настигали его везде. Юра бук­вально озверел, не помня себя, он молотил и молотил Веньку по лицу, по рёбрам, по спине.

Наконец мужикам удалось ловко перехватить нападающего, оттащить его чуть в сторону. Венька сел, оперевшись на скамейку, утирал обильную кровь с лица. Рваными губами сплёвывал крова­вые сгустки.

-    Где . Мишка? Где .

Венька что-то булькал, пытался понять, объяснить. Ничего не получалось. Разводил руками.

Юрка кинулся вдоль берега. Николай за ним. Иван оттолкнул лодку и помчался за мыс, к первому от зимовья ручью. Приткнув там лодку, он стал пробираться по ручью вверх. Берега были за­болочены и очень заросли ерником. Пробираться приходилось почти ползком. Внимательно осматривал мох, пытаясь найти хоть какой-то след.

Всё ближе кричали мужики. Они тоже продирались по бере­говым зарослям, искали следы, прислушивались. Детского голоса нигде не было. Не было и следа.

Втроём захватили более широкую полосу, двинулись дальше. Уже под вечер, на втором от зимовья ручье, нашли чёткий след детского ботинка. Небольшой опечек сырого песка, и на нём след. Кричали все враз. Громко кричали. Ответа не было.

Ещё долго ходили, лазили, ползали. Возвращаться Юра не за­хотел. Упал лицом в мох и будто окаменел. Иван ушёл в ночь к лодке. Николай запалил небольшой костерок.

Утром, когда на озере прогудела лодка - приехали Иван с Вень­кой, Юра с Николаем уже охрипли. Они кричали с самого рассвета. Пробирались всё дальше вдоль берега. Иван привёз ружьё. Стрелял.

На пятом или шестом ручье, на грязи, увидели медвежьи сле­ды. Матуха с двумя медвежатами. Юру снова затрясло. Он схватил ружьё и стрелял, пока не кончились патроны.

К вечеру всё же затащили его в лодку, приехали на базу. В ночь Николая отправили в посёлок - поднимать людей. Днём снова ис­кали. Теперь уходили далеко от берега. Кричали.

Из посёлка в этот день никто не приехал. Как потом оказалось, вертолёта не было. Вертолёт дали только назавтра. Погода уже портилась - низкая облачность и сильные порывы ветра. Но пило­ты молодцы - закинули тридцать человек.

И на завтра, уже по дождю, ещё тридцать.

Искали до самой темени. Вся тайга гудела разноголосицей. Люди выматывались. На второй день кто-то принёс ботинок. Из­далека.

Охотники шептались между собой. Будто бы есть следы воло­чения, но сильный дождь замыл следы. Трудно определить.

На другой день снова туда ходили. Медвежьи следы действи­тельно были. Но, ни одной пуговицы, ни лоскутка от одежды не нашли.

Врачиха, прилетевшая с последним рейсом, колола Юре какие- то уколы, он не реагировал. Всё тянулся к берегу.

. Катался в прибрежной траве, не замечая ни гнуса, ни назой­ливых комаров. Пытался встать, но тут же валился опять. Пластом валился.

Укрепившись кое-как, на коленях, заползал на крутояр озера и выл... Не то волком выл, не то другим, неведомым зверем. Выл... Или плач у него такой.

Мужики сидели по углам в зимовье, вслушиваясь в раздирающие душу вопли, шевельнуться боялись. Никто слова, даже шепотом, не ронял. Несмотря на глубокие сумерки, лампу не палили - слушали.

Уже по ночи, с фонарём, находили Юрку, тащили в зимовьё, совсем обессиленного, пустого. В кулаках у него и меж пальцами трава с корнями да волосы. Уже всю голову себе олысил. А ногти на руках все, как есть, обломаны в кровь - скребёт по камням при­брежным. Скребёт и не чувствует.

С трудом выпаивали ему какую-то похлёбку, и Юра замирал до рассвета. Может, спал, а скорее просто каменел. Не шелохнётся до света.

А чуть брезжить примется - куртку с гвоздя и в лес. Ошалел.

Уже семь дней как пропал паренёк.

Искали. Долго и усердно искали Мишку. Даже высказывались совсем уж нелепые, на первый взгляд, предположения о том, что медведица могла перетащить его через реку. И там оставить. Что, дескать, не едят медведицы малых детей. Что материнский ин­стинкт не позволяет им творить такой беспредел.

По этой причине две бригады, по пять человек каждая, прово­дили поиски на другом берегу озера.

Снова дождило. Два дня и две ночи дождило. Нудно так, мо­нотонно.

В палаточном лагере палили костры. Дым густо стелился над гладью воды, выписывал замысловатые фигуры. Мужики, пользу­ясь непогодью - в тайгу идти не надо, - ставили сети. Запах жаре­ной рыбы распирал ноздри.

Ещё два дня назад должен был вертолёт вывозить людей, а тут дождь. Продукты у всех кончились. Рыба выручала.

На восьмой день разведрило. Где-то перед обедом пришла «восьмёрка».

Экипаж был опытный. Да и погода звенела - до закрытия лёт­ного времени вывезли всех. Может, и запоздали чуть, но диспетчер отметил всё как надо, без происшествий.

На озере остался Юра да друзья охотники: Николай, Венька, Иван.

Жена Юрина тоже просилась остаться, да врачиха не позволи­ла, больно уж та ослабла за эти дни.

Где-то дня через три, как людей вывезли, на базу притащился медведь. Ночью на помойке шуровал.

Конечно, столько людей жило. Одних рыбьих кишок сколь­ко туда навалили. Вот и притащился. Ещё в потёмках, при лампе, Юра возился с патронами. Нашёл где-то в старых запасах две пули, зарядил их, выкатив дробовые заряды в какую-то кружку, и чуть свет двинулся по следам.

Николай, коротко собравшись, пошёл следом - мало ли. Топор прихватил. Ружьё, старинная одностволка, было единственным оружием на озере в летний период. Даже не известно, чьё это было ружьё, просто было и всё. Всегда висело на стене, над нарами.

Охотники понимали, что медведь, нажравшись кишок, далеко не пойдёт, отдыхать ляжет. Юра превратился в какого-то неведо­мого хищника. Николай не узнавал его. У него все движения были нечеловеческие, всё тело так пластично, так легко двигалось, что казалось, он просто парит над землёй, просто струится.

Каждое препятствие он легко огибал, будто оплывал, обнимал, и в то же время не задевал ни единой веточки, не хрустнул ни еди­ным сучком.

Николай едва поспевал за ним, боясь потерять из виду.

Впереди грохнул выстрел. Николай бегом.

Выскочил за выворотень, с топором наготове, увидел, как Юра торопливо вспарывает брюхо ещё полуживому, ещё в конвульсиях медведю.

Шкуру разрезал, по кишкам пластанул, выдрал, вывернул ка­ким-то невероятным усилием желудок. Его распорол.

Дрожащими пальцами перебирал содержимое.

И плакал. Беззвучно плакал. Просто плечи чуть вздрагивали.

Пролетает жаркое лето, в трудах каждодневных, заботах на­сущных. Прокатывается вместе с опадающими листьями грустная осень. Зима стынет сугробами да наледями на горных, не трону­тых человечьим следом речках. Ветры дикие гонят без устали по планете время. Струятся годы.

Юра, а правильнее будет сказать Юрий Антонович, всю жизнь прожил на озере Дальнем. Выбирался ненадолго в люди, но только по надобности. Без крайней нужды с озера не трогался. А испол­нив, что намечал, быстро, быстро собирался, и, не задерживаясь, - на озеро.

Будто кто ждал его там с нетерпением.

С годами будто бы успокоился, остепенился даже. Но простить себя так и не смог. Да и не пытался.

Андрей Томилов  ( заказать книги: [email protected] )

 

 

 

 

Курганская обл. планета Земля
552
Голосовать
Комментарии (4)
Чувашия г. Чебоксары
11793
С душевным трепетом прочитал рассказ - быль. Какая радость открыть для себя творчество человека - родного по духу. Спасибо.
1
Казахстан, Актобе
23309
Тронуло.
0
Сумы
1355
Такое читать без сопереживания невозможно.Спасибо за рассказ.
0
Красноярск
38
Грустно, но поучительно.
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх