К истокам жизни (глава вторая- продолжение).
..Узкая тропинка, пробитая деревенским скотом, была заросшая с обеих сторон кустарником, крапивой и всяким разнотравьем. Она извивалась змейкой, меняла своё направление, а то и совсем исчезала в глубине нависших кустов шиповника, черёмухи или берегового тальника. Однако вскоре взбегала на взгорок, где ещё с давних военных лет одиноко стояла маленькая деревенская кузница. Её стены, с одним крохотным оконцем и почерневшим стеклом, были выложены из кругляка. Односкатная пологая крыша покрытая не кромлёными досками, едва-едва проглядывала из под сплошного тёмно-зеленоватого ковра мха и сажи. Обычно, ещё задолго до начала сенокоса, из кузни доносился мелодичный перезвон молотка и наковальни. Часто в вечерних сумерках из открытого окошка вырывались всполохи от раскалённого металла. Казалось, что из-за вершины горы внезапно появлялись солнечные лучи, но тут же тонули во мгле.
Мы с Лёнькой бывали в кузне много десятков раз, но этот вечер был особенным. Кузнец Матвей- друг нашего деда Лариона, обещал отковать для нас лёгкую добычливую острогу. К тому же в нашем присутствии, да ещё с непосредственным участием. В один из дней летних каникул, запыхавшись и буквально отталкивая друг друга мы вбежали в открытый дверной проём кузни. Как по команде остановились. Одновременно протараторили: - Мы пришли за остро..гой.
Дед Матвей сидел на деревянной лавке у окна. Едва заметно улыбнувшись, посмотрел на нас и неспешно продолжил набивать свою трубку доморощенным табаком. Потом ловко затянул тесёмку кисета. Тяжело прокашлялся. Харкнул на пол и растёр калошей натянутой поверх валенка. Будто бы только что нас приметив, коротко взглянул поверх своих огромных очков.
-Так вы вроде академию в четыре и пять классов закончили в эн-том году. Я вот только два из четырёх. Значится будете грамотнее меня. Глядишь и кузнечному делу легко обучитесь. Он медленно поднялся с лавки. Подошёл к ,,окну,, огненного горна и как бы между прочим, но уже твёрдо скомандовал.
-Что стоите, как вросли. Проходите. Лёнька поддай-ка жарку; качай меха. А ты Тимоха, вот ту пластину из рессоры медленно поворачивать будешь на угольках-то... . Да куда ты летишь-то, пострел. Вон там в углу возьми верхонки из шинельки, а то ладошки-то сваришь.
Через полчаса на наковальне лежал пышущий жаром и искрящийся при каждом ударе молотка -деда Матвея, тонкий ,,блин,, раскалённого металла. Мы же с Лёнькой выполняли молчаливо все команды. Лишь иногда успевали между собой переглянуться. Десятки мелких звёздочек вылетали из под молотка. Щипали наши лица. Ситцевые рубашонки были насквозь мокрые. По ногам катились тоненькие струйки пота в сандали и стекали прямо на земляной пол. Я украдкой посматривал на деда. С его прямого носа, как высеченного из камня, падали крупные капли пота на фартук, но тут же бесследно исчезали в толщине шинельного сукна.
-Как-то вот так; пригнём теперь язычок для черенка. Тимошка, принеси мне щипцы. Ну.., а теперь самое важное- кузнечики мои. Лёнька, а ты давай-ка мне вон-то тоненькое зубилце с ручкой. Посечём кончики зубцов, чтобы щучки-то не сходили с острожки,- нараспев с едва заметной улыбкой проговорил дед.
Он тут же присел на деревянный табурет у наковальни. Ещё некоторое время прикладывался к месту, где необходимо было сделать насечки. Лёгким молоточком ударял по зубильцу. Едва заметно чему-то улыбался в густые опалённые усы и с удовлетворённым выражением лица продолжал дальше. Спустя десяток минут, дед Матвей поднялся с табурета. Выпрямился и держась одной рукой за поясницу с довольным видом пробормотал:
-Осталось саму малость. Металл ,,отпустить,, чуток, чтобы иглы были чуть-чуть игривее. Неровен час и в топляк угодите, с вашей прытью-то. Тогда уж зубцам точный каюк придёт; да и моей работе грош цена.
Вскоре Лёнька держал в руках острогу завёрнутую в холщовую тряпку. Мы с нескрываемой радостью выбежали из кузницы. Сняли с себя промокшие насквозь рубахи и окатили друг друга дождевой водой из бочки. Дед Матвей увидел наше дурачество, вышел на улицу.
-Ну ка. Прысните на меня небесной водицей.
Я зачерпнул деревянным ковшиком воду. Облил деду шею, спину и голову с редкими тёмно-седыми волосами. Он от удовольствия кряхтел.С его подбородка, покрытого щетиной,тонким ручейком стекала вода и тут же бесследно растворялась в дёрне пожухлой травы покрытой сажей. Мы только побежали вниз по знакомой тропинке, как тут же услышали окрик:
-Передайте деду Лариону привет. Пусть не хворает поясницей-то. Да не летите, как угорелые. Не дай Бог,- наткнётесь..!
Однако наши мысли были уже там, в любимых местах нашей речки Нюрсы.Где на прогретом солнцем мелководье, среди подводной травки-осоки отдыхали щуки, а то и поджидали свою добычу- беспечных пескарей или чебачков.
Утром следующего дня мне пришлось будить Лёньку лёгкими толчками в плечо. Он вроде приоткрыл один глаз. Однако повернувшись на другой бок, вновь притворился спящим.
-Ты чего дрыхнешь, вставай. Нам черенок для остроги строгать надо. Да и мамка сказала, чтобы мы сейчас же корову и овечек угнали на покос.
-Эх, какой сон мне привиделся. Будто дедовой мордушкой рыбы наловили, - сонно, зевая пролепетал Лёнька.
-Да ладно тебе врать. Давай шевелись; в летней кухне на столе молоко в крынке и дранники.
...Тёплые солнечные лучи уходящего лета ещё не успели подойти к черте второй половины дня. Но мы уже бежали по краю сенокосного луга к излучине речки. Туда, где она почти на пол круга меняла направление своего течения, а на берегу у самой воды пузырился родничок. Каждый год, во время сенокосной страды, мы с Лёнькой бегали к нему, чтобы набрать в чайник воды. Просто искупаться, а за одно проверить свой перемёт на щуку или окунька. Вот уже и заветная размашистая черёмуха у самого края невысокого обрыва. Несколько её веток низко склонились до самой поверхности воды. Они свисали, вроде хотели напиться, но своей тенью давали прохладу всему живому на мелководье. Последние несколько шагов до берега Лёнька полз вперёд на четвереньках. Осторожно раздвигал перед собой мелкий кустарник. Иногда останавливался, оглядывался на меня. Наконец, до воды осталась лишь узкая полоска береговой травы. Он остановился. Долго всматривался вниз на воду. Я тоже подполз ближе и черенком остроги ткнул его в сандал:
-Ну, что-нибудь видать..?
-Ни.. фига не видать. Наверное ещё не приплыла, а может спугнули.
Мы наблюдали ещё минут пять-десять. В четыре глаза сверлили каждый лист лопухов, но щуки так и не увидели. Лишь на поверхности воды бегали жуки плавунцы. Изредка с веток черёмухи на воду падали слепни и червяки. Вдруг Лёнька медленно присел; посмотрел на меня с округлившимися глазами.
-Там она, там. Башку-то свою спрятала под лист лопуха, кажись здоровенная.
Я же долго продолжал глазеть на воду, но ничего похожего на щуку не увидел.
-Да вон там..., где-ка нижняя ветка черёмухи висит у самой воды. Её хвост из под лопуха торчит.
-Точно, вижу. Что делать-то. Наша острога короткая, не достанет до щуки. А если бросать будем, то промахнёмся наверняка.
Мы тихонько отползли назад в кусты. Во внезапно возникшей тишине было лишь слышно, как пищали комары, да в ветках черёмухи назойливо гудел шмель.
-Лёнька. Давай твой складень. Я сейчас срежу палку из тальника. Сделаем черенок длиннее и привяжем сыромятным ремешком из штанов. Понял меня..?
-Да понял, понял; не только ты соображаешь... .
Спустя полчаса острога была готова к броску. Лёнька посмотрели с обрыва на воду под черёмухой и оторопел.
-Наша щука чуть-чуть ,,сдала,, назад. Вижу спину и даже иглы плавника. Только головёшка невидима. Потом чуть помолчал и прошептал:
-Я буду тихонько спускать острогу, а ты держи черенок. Как махну рукой, то ты сразу из всех сил бросай и прыгай за мной в воду.
В моих руках уже оставалось не более полуметра шеста, когда увидел взмах руки. Однако в это мгновение кто-то больно кусанул меня в ухо. От боли я ударил себя по затылку. Тут же с силой толкнул надставленный черенок остроги. Спустя мгновение скатился вниз с обрыва. Лёнька на четвереньках уже барахтался в воде. Его штаны сползли вместе с трусами до колен. Голая задница вся в песке и донном иле, как пуп выступала среди лопухов. Я же оторопело смотрел на всё происходящее, н тут же услышал вопль:
-Да..ва..ай свою рубаху, а то выскользнет. Тут она, тут. Я её прищучил к дну под лопухами. Скорей.., руку наткнул.
Последние две пуговицы моей рубахи упали беззвучно в воду. А через мгновение мы оба стояли на коленках в воде и держали в руках дрыгающуюся щуку накрытую моей рубахой; смотрели друг на друга вытаращив глаза, безудержно хохотали.
-Ну, теперь-то ты веришь, что мой сон был не враки,-смеясь спросил Лёнька.
..Мы вытащили щуку на узкую полоску песка у обрыва. Два крайних зуба остроги насквозь прошили щуку у задних плавников и торчали из её прогонистого тела. Спустя некоторое время наша добыча обмякла. Лёнька поднял её под жабры, вроде мерил длину.
-Смотри-ка, а она мне прямо по самый пуп. По-боле чем полметра. Ну-ка, а тебе. Точно до самой подмышки.
Наши эмоции от первой удачной охоты-рыбалки с острогой постепенно улеглись. Завернули щуку в холщовую тряпку из кузницы, вперемежку с крапивой. Подсушив штаны и рубахи, мы шли знакомой извилистой тропинкой по краю заливного луга. Наперебой обсуждали случившееся. Решали, когда же вновь вернёмся к наше месту.
..Туда, где во время сенокоса висит крепкий запах скошенного разнотравья, где до самой поздней осени воздух отдаёт густой свежестью сухого сена, смётанного в коренастые стога.
Речка Нюрса берёт своё начало из топких иксинских болотин. На своём пути огибает могучие кедры, высоченные лиственницы, ели и белёсые стройные осинники безбрежной тайги Томской области. Иногда её русло сужается до одного-двух метров. Течение в этих местах- перекатах резко набирает скорость своего водяного потока. Затем вновь таёжная речка течёт неторопливо, часто меняет своё направление на 180 градусов. Образует на поворотах омута, где вода непроницаемая для солнечных лучей. Мерно кружится на одном месте и затягивает в глубину листву, устилая дно.
Уже многие десятки лет, мои предки косили сено на пологих берегах этой речки, где на заливных лугах густо сплетённое разнотравье, казалось, росло на глазах. Мы же мальчишки могли пройти к своим излюбленным местам только вприпрыжку.
...Как и прежде, неизбежно наступал последний день сенокоса. В мальчишеские десять и двенадцать лет, помощь для взрослых невеликая. И всё же строгая обязанность участия в сенокосе придавала мне и Лёньке собственную значимость. Дед Ларион, специально для нас, изготовил деревянные грабли с короткими черенками. Ими было, не только легко переворачивать валки со скошенной травой, но и принимать сено стоя на вершине стога, правда если рядом был кто-то из взрослых.Хотя дед ,,потерял,, левую руку в первые же дни войны, его ловкость и трудолюбие было просто удивительным. Он мог делать, не только всё по дому, но и запрягал своего Огонька. Бывал один на охоте, а со своего обласка колол щук. С виду дед был всегда строгим, но в короткие минуты отдыха он шутил, рассказывал свои охотничьи истории, прибаутки. Частенько шипеляво- беззубо насвистывал свой любимый марш победы.
Лёнька, мой двоюродный брат, был старше меня всего лишь на полтора года, но во многих совместных начинаниях оставался для меня авторитетом. Однако на время сенокоса, мы оба попадали в подчинение деда. В последний день, на пару с брательником, мы были в прямом и переносном смысле на коне. Поочерёдно садились верхом на ,,Огонька,, и подвозили на волокуше сухое сено к месту, где должен стоять последний стог.. .
Пришло время и крайнего обеда. Все собрались в тени высоченного стога, от которого невидимо струился запах сухого свежего сена. Казалось, что взрослые ещё не устали, а их раскрасневшиеся лица были украшены прилипшими листочками сухого мелкого разнотравья.
Дед Ларион достал из под стожка трех литровую банку охлаждённого молока. Молча налил всем в гранёные стаканы. Себе в алюминиевую кружку. Сделал несколько глотков. Его рука подрагивала, и едва заметная струйка молока пробежала по его густой рыжей бороде. Затем он хитровато посмотрел на меня, на Лёньку и, с присущей только ему скороговоркой, но как-то торжественно произнёс:
-Ну вот и всё! Баста сенокосу! С божьей помощью управились, так что к вечеру быть баньке, а после баньки -для души, без ушицы-то нельзя. После паузу, но уже с улыбкой продолжил:
-Вон там, за перекатом, где черёмуха склонилась прямо к воде, есть маленькая заводь. Так вот, уже пару раз меня пугала тамошняя щука..., почти до дри..ста. Первёхонько я шёл на обласке да сослепу подумал, что лежит топляк. Ну взял да шевельнул её веслом-то. Второй разок, чуть опосля, промахнулся острогой, да ещё и искупался. Стало быть должник,- я её.
Все уже дружно смеялись, а моя бабулька- Елизавета Архиповна, даже вытерла фартуком глаза, как бы от попавшей соринки, но дед не унимался.
..-Так вот, ежели она там стоит ещё с прошлого сенокоса.. , мы ей покажем, наконец-то, как стреляет моя берданка двадцатого калибра. Только ребятишки,- тихохонько смотрите. Там бережок подмыт и обрывчик в полутора метра.С него и видать всё, как на ладошке. Ступайте, а я вскоре подбегу.
Мы с Лёнькой быстро домчались до знакомого места. По пластунски подползли к самому краю обрыва. Ведь уже ловили десятки раз маленьких щурят ,,силком,, из медной проволоки, которые частенько грелись на солнышке в речной травке на глубине 10-20 см. Но тут случай особый, оправдать доверие деда. Впереди меня, в высокой береговой траве, мелькал затылок брата с льняным чубчиком на голове. Вот уже и кромка обрыва. Через полоску травы просматривалась береговая вода. Размашистые ветки черёмухи с крупными тёмно-бордовыми ягодками склонились перед тарелками плавающих листов речного лопуха. Мы ещё несколько минут, как заколдованные, всматривались в глубину чистой воды заросшей донной травкой. Вдруг Лёнька потянул меня за рубаху. Мы отползли назад в траву. С округлившимися глазами, заикаясь, он пролепетал:
-Ты видел, видел..; мне кажется она там. Я вроде заметил один глаз, даже хвост шевелился.
-Точно, как чёрная палка. Возле лопуха стоит, где ветки черёмухи свисают, -подтвердил я.
В это время, сзади послышалось шуршание травы. Мы враз оглянулись. Дед тихонько шёл к нам, а за его спиной висела курковая двадцатка.
Мы выбежали навстречу. На перебой рассказали о увиденном. Он спокойно, что-то обдумывал, а потом тихо сказал:
-Ты Лёнька уже стрелял, а вот меньшой твой брательник пусть сегодня откроет счёт своим щучьим выстрелам. Когда ему такой случай подфартит. Вставил в левый ствол патрон из латунной гильзы. Бесшумно закрыл замок ружья. Мы согнувшись подошли к месту нашего последнего наблюдения. Дед ещё некоторое время всматривался в глубину воды под кустом черёмухи. Потом улыбаясь посмотрел на меня.
-Тут она- моя обидчица. Наверняка задремала. Тимошка, ружьё-то ты уже держал в руках много раз. Только целься, примерно, в середину ,,палки,,- да прижмись к прикладу-то крепче.
Я поднял голову из-за травы. Мне показалась, что из под лопуха смотрели два щучьих глаза. Руки и ноги отказались подчиняться, сердце стучало молотом, стволы качались.
Однако тут же за спиной услышал спокойный голос деда:
-Жми курок-то, а то уйдёт. Видишь хвостом-то болтат.
...Всё слилось в одно действо:- выстрел, удар в плечо, фонтан воды в облачке голубого дыма, белое пятно в мутной воде. Через несколько секунд, Лёнька в штанах и рубашке уже стоял по колено в воде, и кричал:
-Есть, молодец! Ух ты, какая огромная!
Он едва поднял над водой почти метровую щуку с разорванным боком у головы. Я же сидел на земле, свесив ватные ноги с обрыва. Что-то чуть слышно бормотал и улыбался, от ещё неосознанного до конца мальчишеского счастья и терпеливо скрывал боль в плече.
…Вот и ныне, в глубине сегодняшних дней своей жизни, вдруг отзовётся эхом какой-нибудь одинокий выстрел, или что-то из того сказочного, но настоящего прошлого. А затем ляжет на бумагу несколькими строчками. Ведь голова дана, чтобы думать, а бумага, чтобы не забывать.
...Солнце уже склонилось за невидимую черту второй половины дня, когда Лёнька услышал отдалённые звуки лесоповала. Из глубины тайги доносился лязг лебёдок, натужный рёв моторов трелёвочных тракторов тянущих хлысты деревьев. Иногда звуки тяжёлой техники замолкали и тогда слышалось лишь жужжание бензопил, а следом стон падающих стволов вековых елей, кедрача, осин или берёз. Этот шум зависал в вершинах смешанного леса, как бы жаловался всему живому, но не дождавшись сочувствия растворялся в вышине голубого неба. Природа, тайга, лесное зверьё были для Лёньки очень дороги ещё с детства. И всё же семья была для него особым звеном в жизни. В свои неполные тридцать, он был окружён теплом двух дочерей, жены и опытом старого таёжника деда Лариона. С мыслями о семье, он уселся на упавший ствол осины. Развязал походный мешок и только тут заметил, что шум лесоповала стих. От хлеба деревенской выпечки и домашней кровяной колбаски воздух наполнился аппетитным ароматом. Улыбаясь, пробормотал:
-Всё же золото моя Варюшка, умеет угодить. Вот только бы девчонки унаследовали эти бабьи качества.
..Вновь донеслись звуки работающей техники. Он встал и решительно зашагал в сторону деляны лесозаготовителей. Ведь ещё осенью, ему обещали спилить и привезти ,,чистую,, осинку для обласка. Вскоре Лёнька подошёл к бытовке- вагончику. Несмотря на большую разницу по годам с бригадиром, они как старые добрые приятели, обменялись крепким рукопожатием. После короткого разговора о обычных житейских делах и работе на лесосеке, Афанасий по-отечески дополнил:
- Я твою просьбу-то не забыл..; пойдём смотреть твою красавицу.
Через несколько минут они уже стояли рядом с сизовато-зелёной осиной. Казалось, что её первые сучки начинались, где-то под небесами. Лёнька прислонился щекой к коре дерева, обхватил ствол руками.
-Ну, Афанасий Григорьевич, с меня причитается. Бригадир снял верхонку со своей огромной мозолистой руки. Похлопал по осине и с каким-то добрым сожалением в голосе добавил:
-Такую красавицу валить жалко. Однако, что не сделать ради благого дела да на долгие года. Вскоре они попрощались. Лёнька отошёл более полусотни метров, когда за спиной услышал басистый голос бригадира:
-Не забудь передать привет твоему деду от меня; что-то он скисать стал.
-Хорошо Григорьич, передам. Он о тебе тоже справлялся.
Спустя месяц, в ограде дома, рядом с ,,дымящей,, кучей навоза лежал беленький корпус свежетёсаного обласка. Дед Ларион прохаживался вокруг. Хитровато к нему присматривался. Что-то прикидывал в своей голове.Припадал на колени, иногда низко наклонялся, постукивал костяшками пальцев по днищу. Его седая голова то исчезала за корпусом долблёнки, то как луна проплывала на фоне тёмной бревенчатой постройки для коров. Девчонки-правнучки семенили за ним, наступали ему на калоши. Хихикали и на перебой просили покатать на этом корыте. Дед понимал от куда это исходит, но лишь шутливо отвечал:
- Ну-ка, брысь сейчас же от сюда, бабкины сплетницы.
Наконец, кряхтя, поднялся с колен. Держась одной рукой за поясницу, тихо подозвал внука: -Пойди-ка сюда. Вот тут и там простучи-ка дно. Да ухо-то плотней по-прикладывай.
Лёнька постучал в указанных местах. Внимательно прислушался к звуку исходящему от тонких стенок обласка. -Ну, что-нибудь уловил? Иль на ухо слаб.
-Вроде большой разницы нет, - сомневаясь, ответил Лёнька
-Ладно уж, все мы были не в один час мастерами. Только вот в серёдке, у самого киля днище тонковато. Я ведь тебе сказывал прежде, что шкантишки делай чуть подлинней. Да и долбить осинку надо не с силушкой молодецкой. Теслом-то гладить легонько надобно, как бабью титьку,- с улыбкой и ласково проворчал дед Ларион. - Ну, теперь судачить поздно. Давай накрывать навозом. Смотри, как хорошо «горит». За пару дней, борта и донце-то хорошо прожарятся, а там глядишь и на воду скоро столкнём.
Спустя пару недель, Лёнька управлял своим новеньким обласком, загруженным охотничьим провиантом. В тот день он подошёл к последнему перекату таёжной речки. От него было не более пяти километров до дальнего кордона с избушкой. Возрастной дедовский кобель-Лунь, привычно сидел в носовой части на охотничьем скарбе. С застывшими капельками слёз в уголках глаз щурился от ещё яркого осеннего солнца. Всматривался вперёд. Будто пытался заглянуть за излучину речки откуда всё сильнее доносился шум воды. Перекат был всего пол- сотни метров, но пройти его вверх против течения на вёслах было трудно. Для подвесного мотора слишком мелководно, того гляди можно остаться без винта. Да и коварство этого места было хорошо известно. Ещё с детских лет Лёнька помнил, как однажды они с отцом здесь перевернулись.
Вскоре он осторожно шагал по краю обрывистого берега. Медленно с верёвкой через плечо буксировал свой обласок. До конца переката оставалось не более десятка шагов, как вдруг Лунь рванулся с места и через несколько секунд скрылся в береговых зарослях. Через минуту послышался громкий зверовой лай, а следом всплеск воды и фыркающее дыхание зверя. Лёнька остановился. Сделал на верёвке петлю и накинул на ветку тальника. На ходу, вогнал два пулевых патрона в стволы ружья. Однако не успел сделать пару десятков шагов, как увидел над тёмной поверхностью речного омута плывущего великана. Над поверхностью воды вздымался мощный загривок и голова лосихи, а рядом плыл лосёнок. Лёнька, на какое-то мгновение оторопел. Ему показалось, что плывёт Огонёк- жеребёнок лошади его деда. Он сразу опустил ружьё, окрикнул собаку. Лунь хлебнул воду, выскочил на берег со вздыбленной на загривке шерстью. Потом ещё некоторое время вслушивался в звуки хода удаляющихся зверей. В раздумье от увиденного, Лёнька подошёл к кусту за который привязал верёвку. Взглянул вперёд и на мгновение оцепенел. Обласок стоял поперёк переката. Носовая часть уткнулась в берег, а корму что-то удерживало на месте. Набегающий поток воды, едва не захлёстывал через борт, и мог сорвать с места в любую секунду. В несколько прыжков он был уже рядом. Схватил обломившийся куст с верёвкой и заметил, что через трещину в дне тонкой струйкой поступала вода. В голове мелькнул случай из детства.- «Так это наверняка, тот же самый топляк под днищем».
..Уже четверть часа Лёнька сидел у костра и смотрел на поблекшие угольки. Вспомнил, как однажды поздней осенью у этого же переката, но с ещё живым отцом, они ели суп из корней иван-чая. Потом пили терпкий чай, настоянный на молодой кедровой хвое.
Однако, вскоре его мысли вновь вернулись к ремонту. -Так, что имеем,- рассуждал он вслух. -Полоску жести от фрикаделек в томате (тушёнку не трогаю);эх гвоздочки- на кордоне; смола -не проблема; кусочек сальца плюс еловая смола. Ладно, пока зачеканю сыромятью, а уж на месте основательно разберусь. Чуть помолчал. Погладил собаку по голове, и с сожалением в голосе пробормотал:
-Так-то вот дружище. Дед-то наш был прав; не долбить надо было, а гладить. Кобель искоса понимающе взглянул на хозяина. Вытянул передние лапы, но уткнувшись носом в траву, старчески закрыл глаза.
..Иксинская тайга,- речки, озёра и болота окружённые смешанными лесами и моховыми коврами, что кажется не идешь, а плывёшь.
-Чёрт меня дёрнул идти в вечер, да ещё с погодой не рассчитал. Ведь видел, что тучки-то низкие и темновато-снежные, едва шевеля губами рассуждал Лёнька. -Чертовщина какая-та. Он вновь оказался рядом с этой до небес высоченной лиственницей, вершину которой снесло молнией и разрезало до корня. Оставив по всему стволу винтовую полоску щепы, похожую на толстую слабо натянутую гитарную струну. Уже несколько минут он сидел на валежине припорошенной свежим снежком. От быстрого хода и перенапряжения, кровь не перестала стучать ,,молоточками,, по вискам. Однако холодок уже проник под телогрейку и слегка «жёг» поясницу и спину. В свои двадцать пять, он исходил уже много охотничьих троп и с отцом, и в одиночку. Но сегодня впервые, возможно сам и его собака не стали «добычей» рыси. Она так искусно петляла, а затем дважды шла назад по собственным следам. Потом сделала боковой прыжок почти на пять метров. Даже молодой кобель-Буран поздновато нашёл скидку, где она скрывалась или поджидала свою добычу.
-Но всё же кого из нас двоих... ?,- вопросительно с улыбкой прошептал Лёнька и поглядел на собаку.
Первый снег конца августа падал на ещё тёплую землю. Тут же таял. Сумерки быстро поглотили чёткие очертания тайги. Казалось, всё смешалось в одну непрозрачную стену. Идти дальше к отцовскому зимовью, до которого оставалось около пяти километром было рискованно. Лёнька решил готовиться к ночёвке. Достал из «кобуры» маленький топорик с деревянной ручкой, который выручал его десятки раз. Это был подарок от деда Лариона в честь шестнадцатилетия. На обухе была сделана именная насечка - Л от Л -1966.
Спустя чуть более часа, два бревёшка из сухостойного кедра были ограничены «замками» из четырёх сырых кольев и рделись огоньком. Остаток веток был уложен на место прогоревшего костра, а поверх накрыт лапником от молодого ельника. Лёнька снял ичиги, унаследованные ещё от деда.Стряхнул с сапог капли воды от растаявшего снега, повесил на рогатину. Они не промокали и были пропитаны гусиным жиром. Подставил ноги ближе к языкам пламени костра- «нодьи». Воздух наполнился смесью запахов мужского пота, сохнувших шерстяных носков и распаренной хвои -«постели» на которой он сидел. Двух годовалый кобель-Буран лежал рядом свернувшись клубком с закрытыми глазами. И только неуловимые движения ушей, выдавали его природные инстинкты, реагировали на любой посторонний шорох. Лёнька пододвинул к себе походный мешок. Одним ловким движением развязал петлю из лямок. Достал охотничий паёк. Отрезал несколько пластиков серого хлеба деревенской выпечки. Сверху положил шмат солёного сальца и пару кусочков отварной лосятины. Буран сразу «потянул» носом. Открыл глаза и склонив голову на бок посмотрел на хозяина.
-Молодец, молодец-друг мой; о тебе я не забыл,-ласково сказал Лёнька и положил рядом с собакой кусок хлеба. И лишь когда были подобраны последние крошки, дал остатки сухой лосятины с сухожильем.
В алюминиевой литровой кружке,с приклёпанной ручкой, уже ключила вода из снега.Вскоре в кипятке настаивались две кисточки молоденькой ели. Лёнька пил маленькими глотками горьковатый, но витаминный чай. Вспоминал, как однажды с дедом и «матерью» Бурана гнали раненого матёрого лося. И вот где-то здесь, недалеко от этого места у реки, лесной великан не успел подняться на противоположный крутой берег и был добран. Как однажды, ещё в памятном 1966-ом они вдвоём с отцом возвращались на обласке с проверки зимовья к сезону охоты. Как раз там, где речка Нюрса сделала «петлю» и её русло превратилось в бутылочное горло. Тогда на перекате, в руках отца лопнула ручка весла. Неуправляемый обласок ударился о торчащий из воды топляк, накренился и они оба оказались в воде. Отец каким-то чудом успел схватить ружьё за ремень уже в потоке воды, но сумка с продуктами и прочим охотничьим провиантом исчезла в ,,кипящем,, потоке. А он- Лёнька, осознал всё случившееся, когда стоял в воде по грудь со своей сумкой на плечах и крепко держал в руках курковку- 20 калибра. Он вспомнил, как тогда с гордостью достал из «кобуры» топор с буквами -Л от Л. Потом вместе с отцом, как голые «дикари», грелись у костра и сушили свою нехитрую охотничью одежду. Как отец заставил его впервые пить чай настоянный на молодой хвое кедра. Как через пару часов, подсушив кальсоны и рубашку, отец сходил на берег и накопал корней иван-чая. Спустя полчаса сварганил салат, напоминающий чем-то вкус капусты, а из побегов и листьев был сварен ,,пустой,, суп. Как пили терпкий настой из смеси-ягод рябины и багровых стручков шиповника. Всё было сварено, поочерёдно, в одной литровой алюминиевой кружке, с этой же приклёпанной деревянной ручкой.
...Лёнька открыл глаза от прикосновения к его щеке чего-то тёплого. Рядом на лапнике лежал Буран и дышал ему прямо в лицо, как будто что-то хотел сказать. Но хозяин вновь закрыл глаза, чтобы ещё на миг вернуться к воспоминаниям из своего охотничьего детства.
P.S. ,,К истокам жизни,,- глава вторая. Из цикла воспоминаний. Некоторые рассказы я уже размещал (в разные годы) на страницах сайта, но впервые полностью, как вторая глава с дополнениями. Возможно соберусь с «силами» и кода-нибудь издам книгу в два-три десятка экз., -для родственников и близких друзей охотников..- на память. Только сожалею, что двух из трёх уже нет. А вот рассказов- охот с ними, накопилось уж более трёхсот.
Первая глава- «К истокам жизни»-см. на сайте.https://www.hunting.ru/blogs/view/119513/
Лучшие комментарии по рейтингу
Уважаемый Тихон, спасибо! Читающая публика всегда с удовольствием принимает Ваши повествования (как я смог заметить из многочисленных отзывов), потому что это не "высосанные из пальца" истории, а сама жизнь, с которой старшее поколение знакомо лично, а кто моложе знает от старших. И пока люди помнят и знают об этой бесхитростной, такой простой и одновременно не легкой жизни, будет с нами то, что называется душа и духовность России (в глобальном смысле этого слова, без привязки к местности и национальности). Спасибо, и низкий поклон за это! Терпеливо буду ждать счастья обладания сборничком.
Все эти моменты, на самом деле, берут за живое. И иногда становится очень завистно за то, что кому-то другому в детстве досталось так много мужских приключений и мужского внимания.
--один мужик занимал у многих деньги с обещанием отдать. Естественно обещанного не дождался от одного заёмщика, а тот при всякой встрече постоянно напоминал о долге. И тогда берущий в долг деньги сказал,- "вычеркну из списка, если будешь постоянно спрашивать!". Естественно заёмщик переспросил с украдкой в голосе,- что за список?. Должник ответил-."Список людей, которым я должен!".
И хотя, Вы мне не должны, учитывая виртуальную мою симпатию к Вам,- обещаю передать без-возмездно книгу, если это случится! С Уважением ко всем читающим, и даже к тем кто весьма не одекватно отзывается на мои не профессиональные рассказы!
Уважаемый Тихон, спасибо! Читающая публика всегда с удовольствием принимает Ваши повествования (как я смог заметить из многочисленных отзывов), потому что это не "высосанные из пальца" истории, а сама жизнь, с которой старшее поколение знакомо лично, а кто моложе знает от старших. И пока люди помнят и знают об этой бесхитростной, такой простой и одновременно не легкой жизни, будет с нами то, что называется душа и духовность России (в глобальном смысле этого слова, без привязки к местности и национальности). Спасибо, и низкий поклон за это! Терпеливо буду ждать счастья обладания сборничком.
Один мужичок, повадился к соседям денег занимать.
Дело обычное, но вот с отдачей стал порой забывать.
И вот появляется он очередной раз за 3 рублями.
Хозяин схватил того со спины и кричит супруге: - Тома иди сюда, сколько он уже должен?
- Уже 24 рубля 50 копеек. - отвечает она.
- Бей его Тома, на 25 рублей, всё равно не отдаст!!!