Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

Енисейская история

(Из повести «Пашкина дорога») 

1

 «Шанхаем» обитатели двухквартирных бараков прозвали старую часть Игарки. Некоторые из бараков «поплыли» на вечной мерзлоте, по-варнацки окосев на один бок. Чернели они под стеклянным от морозной лютости небом, и жители их были такие же скособоченные, кто – телом безруким, безногим, кто – душой. Почему-то любили в «шанхае» замерзать у собственного порога. Выйдет, шатаясь, мужик в свой остылый двор, встанет у желтой наледи, намерзшей на одинокий столб, а там взглянет на пронзительные звезды да на зеленый тусклый след полярного сияния, и то ли тоска его возьмет, то ли удаль. Пойдет мужик с песнями на дорогу, повинуясь, может быть, памяти, генной линии, идущей от лихого Есмень-Сокола – озорника с кистенем. А на обратном пути не рассчитает мужик свои силы, уткнется мерзлой ряхой в тот же столб да там и заснет. Ладно, приятель выйдет – жизнь друга спасет, пусть и без руки тому жить придется… По «шанхаю» всегда бродили слухи. «Слышь-ка, позавчерась у Стукалова, пока он был в отсутствии, тещу топором зарубили за пять рублей!» - торопилась сказать юркая на морозе бабка такой же каленой подружке. «Без тебя знаю, слыхала уже! – отстреливалась та и выкладывала свою версию: «Не зарубили, - испыряли ножами, страшно смотреть. Сорок раз били!..» Висели над этой негромкой жизнью сизые туманы, скулила метель, краснели морозы за пятьдесят, когда плеваться, что стеклом кинуть, а в домах-бараках жили люди, приехавшие когда-то с материка заработать денег, да так и оставшиеся по привычке в непростых этих местах. Кто-то еще по сталинской статье лямку тянул, а по отпущению приписанных грехов, не смог уже вернуться к прежней жизни.

2

Они тоже поселились в «шанхае». С обещанной квартирой, как это водится, пришлось подождать. Соседкой через стену у них была тетя Капа. Она жила с сыном Робертом – безруким инвалидом, красивым белоголовым парнем с нервными губами. Случалось, по любой пустяковине бросал он назад свои белые волосы и лез вперед узкой грудью, выплевывая матерщину. Таким его Пашка увидел, когда Роберт, пропивший до копейки свою пенсию, с наскока бил тетю Капу розовыми культяпками и требовал «шайтан воды для разгону». Тетя Капа, отводя его жалкие огрызки толстой рукой, говорила ласково: «Уймись, шпана, не рви себе и мне душу…» Потом они вместе плакали и пили разведенный спирт. А Пашка, приглашенный тетей Капой на чай, боялся прикоснуться к чашке и варенью. По стенке-переборке бегали тонконогие тараканы. Тикали часы. Тетя Капа, отнеся пьяного Роберта в постель, сидела с Пашкой у жарко горящей печи. «Не бойся, - шептала она. – Он добрый, только вот непутевый, задиристый, как воробей. Тяжело ему без рук. Жена его бросила, а теперь не пускает и детей к отцу повидаться. Он не сильно меня бьет, придуряется больше», - извинялась за сына тетя Капа и подкладывала Пашке куски свежеиспеченного сдобного хлеба. 

В этот год смерть, как всегда, собирала свою дань. Тонули в Енисее нелепо. Пашке рассказывали, что промышляющие рыбу сетевики нередко налетают на льдины. Дело то ночное, темное. И, якобы, есть еще и донный лед. Коварно отрывается он ото дна, чтобы поддеть моторку, как щепку. Пашке не верилось в эти сказки. Откуда бы ему, льду, взяться у дна? Морозная-то лютость вся наверху. Но верь не верь, а хоронили в сезон на Енисее кучно… Задремал Пашка однажды в яркий полдень, и приснился ему дурной сон, словно в комнате есть кто-то, тяжело и страшно смотревший из угла незрячим взором. Вынырнул Пашка из кажущейся реальности видения, а на другой стороне улицы, у двухэтажного деревянного дома, человека провожают в последний путь. Утонул, как потом говорили… Жутко стало тогда Пашке от такого совпадения: не он ли, утопленник, лежащий в закрытом гробу, приходил во сне?.. Тетя Капа рассказывала, что сорок дней душа человеческая прощается с родными местами, приходит, бывало, с шумом и стуком в дверь и окна. Верить ли?.. Пугала суровая енисейская вода Пашку, поражала равнодушием, с которым она забирала людей, но тянула к себе неотступно. Как-то поутру убежал он, не спросясь, к Енисею. Не в порт, где много соляры на воде, дымных запахов и резкого металлического шума, а к простору, по которому гуляла нестесненно ледяная вода. Утро пахло инеем. Со стороны дальнего берега наползали резко очерченные холодно-серые облака. Оттуда же приходил и ветер. Пашка мерз, трясся от резкой ветряной закрути, но твердо решил дойти до гравийной косы, которая выползала из каменистого берега. На косе чернела согнутая фигура. Поскальзываясь на камнях, Пашка приблизился к человеку и уставился на него со спины. Тот неторопливо выбирал из воды леску. Потом приостановился и, не оборачиваясь, прогудел насмешливо: - Ты так мне телогрейку просверлишь глазищами, странный ты человек! - Почему странный? – удивился Пашка. Незнакомец обернулся, смеясь немолодым лицом. - Это у меня присказка такая, не придирайся. Иди-ка лучше сюда да садись вон на бревнышко. Не переношу, когда за спиной сопят. Пашка уселся поодаль. Незнакомец приговаривал, вытягивая туго подающуюся леску: - Так-так, странный ты человек, мо-о-й ты, сидеть тебе на якоре, не сойти!.. У берега плеснуло, ударило о воду что-то длинное и черное, потом выволоклось на леске и змеей поползло по камням. Пашка подпрыгнул, сунулся, было, в сторону под негромкий смешок незнакомца. - Чего это? – косился Пашка . - А это, братец, ценный пищевой продукт и сильная красивая рыба – енисейский налим! – приговаривал рыболов, забираясь рукой в самую глубь плоской змеиной головы. Налим, почти в пол роста незнакомца, тяжело бил его по сапогам плоским хвостом с бахромистыми длинными плавниками. Он весь блестел от слизи, покрывающей его темно-пятнистое тело. Незнакомец взял тяжелый голыш и оглушил налима резким ударом по голове. - Вот так… - он с трудом выдернул из глотки налима здоровенный тройной крючок, бросил рыбу в полиэтиленовый пакет и пошел мыть руки. Пашка подошел к воде и, глядя на то, как незнакомец смывает кровь и слизь с пальцев, спросил, передергиваясь: - Больно ему было? Рыболов поднял на Пашку неяркие умные глаза и осторожно ответил: - Больно, сынок, всем больно, и корове, и курице, и свинье… Ты, наверное, любишь котлетки свиные?... Пашка покраснел. А незнакомец продолжал: - Как тебя величают?.. Паша? А меня – дядя Ваня. Познакомились, значит…Так вот, Павлуша, странный ты человек, верно ты мыслишь, но и мясной жарехой не побрезгуешь, нет ведь?.. Вот все мы так, пока дело до своего желудка не доходит…Не обижайся – не обижайся, возьми-ка лучше плащ, укройся. Вон на камне лежит… А то скоро сам станешь карасем мороженным… Пашка одел поверх куртки просторный с запасом брезентовый плащ и почувствовал, как тепло, накапливаясь под плотной тканью, приятно легло на спину и живот. Они ходили по берегу, проверяли снасти, снимали черных ледяных налимов. Потом дядя Ваня торопко засобирался. - Мне, Павлуша, на службу пора. Совсем я с рыбалкой о деле забыл. Дежурю я здесь у складов, - пояснил он. Вон на берегу теплушка, видишь? – дядя Ваня показал на маленький вагончик, прилепившийся к дощатым сараям. Из крыши вагончика торчала тонкая жестяная труба.. - Там я и обитаю, Паша. Может, чайку со мной попьешь в тепле? Вон ты сморщился как, посинел. Пойдешь? Пашка с радостью согласился. Они карабкались по крутому берегу, а к самой верхотуре Пашка даже вспотел, запыхтел из-под жесткого плащевого ворота. Дядя Ваня только посмеивался: - Вот так-то, Паша. А я по этому косогору, странный ты человек, каждый день, бывает, корячусь, и не по разу. Знаешь, как греет, лучше печки! И жирок не копится лишний. Давай-давай!.. В вагончике было сумрачно и сыро. - Сейчас, Пашок, дадим жилого духу, - приговаривал дядя Ваня, подкладывая в печурку бересту и мелкие щепки. А Пашка озирался вокруг, привыкая к сумраку. Вспыхнула береста, озарив спокойное лицо дяди Вани. Затрещали колотые поленца, и сразу же пошло тепло от прогревшихся тонких боков железной печурки. В вагончике стоял старый канцелярский стол, видимо, из какого-то кабинета, железная кровать с досками вместо сетки. По стенам тянулись полки со всякой всячиной. У окна на тумбочке стоял старый приемник с разбитой панелью, точно такой же, какой был у них , там, дома, в Пашкином раннем детстве. Дядя Ваня, перехватив его взгляд, крутанул ручку, и приемник, сипя, замурлыкал что-то тихое. - Работает, дружок. Вот с ним и живу здесь. Больше-то никого у меня нет. А ты, Паша, где обитаешь? Судя по всему, приезжий ты. У нас в Игарке ведь много приезжих. Все больше вербованных, на лесопакеты с ангарской сосной. За границу отправляем, а скоро и себе не останется… Так приезжий ты, Паша?.. - Приезжий, дядь Вань. В новом городе живем, а вначале в старом жили, у тети Капы. - У тети Капы? Это у которой Роберт безрукий? - А вы его знаете? – насупился Пашка. - Знаю-знаю, милок. Хороший был человек. - А почему был? - Долго рассказывать, Паша. Давай-ка мы с тобой вначале по чаям ударим. Вот так!.. Он снял с печки фыркающий чайник и разлил по граненым стаканам густой чай, пододвинул блюдце с колотым сахаром и печеньем. - Вот ты спрашиваешь, почему был?.. – заговорил негромко дядя Ваня, дуя на чай. По его лицу, распаренному печным и чайным теплом, потекли струйки пота. - Водка она, странный ты человек, никого лучше не делает. Роберт одно время общественным инспектором был, не давал житья этим, которые за килограмм рыбы запросто человека на дно отправят с камнем на шее. Ох, и шерстил он их, Павлуша!.. Но и жить давал человеку, которому рыба заместо хлеба. Сам понимаешь, на Енисее жить и мойву в магазине покупать?.. Смешно… Главное – не пакостить, не брать лишнего, иметь совесть в этом деле. А то вишь, выдумали чего, промысловики: на озерах тропы мороженными налимами вместо вешек отмечают. Кумжа, мол, рыба, а налим – не рыба… Не рыба?!. Дядя Ваня, горячась, засуетился, словно вспомнив о чем-то. - Извини, дружок, главное-то я, старый, и забыл. Ухой тебя угощу, правда, вчерашней, но аромат она еще не потеряла. Он поставил на печку котелок и снова сел рядом с Пашкой. - Так вот, Павлуша. Ничего не могли сделать с Робертом жлобы эти. Ни подкупом, ни угрозами не добились они для себя льготы. Не спал Роберт днями и ночами, а жизни не давал толстомясым с казенными машинами да взрывчаткой дармовой… Они же, как последний день живут: все под себя, а там – будь что будет. И стреляли в Роберта, и подстилали ему своих продажных женщин, деньги подкладывали – все вскрывалось. Да только не оправился Роберт, когда беда пришла. Жена его, измотанная неспокойной жизнью, предала парня и ушла к другому. А тут и друзья эти подползли, шайка-лейка во главе с главбухом… - Главбухом?..- вспомнил Пашка. - Да-да, с ним, с Полозовым Семеном Кузьмичем. В трудную минуту, мол, выручим друга… И выручали: водкой да спиртом, пока парень совсем голову не потерял. Оттого и рук лишился. Обморозил, пока в сугробе лежал. Не отрезали бы, мог и голову потерять. Вот так… Дядя Ваня взялся за уху, обжегся, и, морщась, замотал головой. - Сейчас, Пашок, попробуешь моей баландеи. Вот печеночка налимья, едал?.. Нежна, как маслице!.. Он выложил в большую тарелку дымящуюся налимью печень и залил ее золотистым бульоном. - Настоящая уха, сынок, без картошки готовится. Рыба да вода, ну, можно еще лучку бросить да листика душистого, - вкусно рассказывал дядя Ваня, добавляя в тарелку здоровенные куски отварной рыбы. Пашка с жадностью набросился на уху, а дядя Ваня посмеивался: - Вот так! А то – налим не рыба… Потом Пашка часто приходил на берег перед складами. Дядя Ваня разрешал ему проверять снасти, наживлять их, брать и добычу, если попадалась без него. На косу иногда прибивало льдины, и Пашка приноровился кататься на них, ловко балансируя по скользкой поверхности льда. Это он делал без дяди Вани, который ругал его нещадно за такое озорство. В этот раз льдина зацепилась за самый край косы. Пашка, дойдя до льдины по мелководью, прыгнул на нее и оттолкнулся коротким шестиком. Обычно льдины проходили залив за косой, гонимые течением, а потом утыкались в берег залива. Но сейчас льдину как-то круто развернуло и быстро поволокло от берега. Пашка растерялся. Дальше – стремнина, если туда попадешь, понесет, как в трубе!.. Пашка заметался, глядя на уходящий берег. Льдина просела и, треснув как раз под ногами у Пашки, разломилась надвое, и он очутился в пронзительной стыни, быстро охватывающей все тело. Пашка едва успел крикнуть, как его накрыло черной поверхностной пленкой воды. Он с трудом вынырнул и снова закричал, отчаянно, смертно…. Ему ответили совсем рядом. Пашку кто-то крепко ухватил и потянул к берегу. Он скосил глаза и увидел Роберта. Тот, держа зубами ворот Пашкиной куртки, остервенело работал ногами. Берег приближался. Потом они шли по мелководью. У Пашки вырвалось нелепое: «Ранец там… с дневником!..» Роберт развернулся и кинулся в воду. Пашка опомнился, тоскливо ощущая причастность к тому, что сейчас может быть: «Роберт, миленький, не надо!.. Я просто так… Я… Не надо, Роберт!..» Но тот уже плыл к льдине. От его ног шел белый бурун. Роберт догнал льдину и, рывком перекинувшись на нее, ухватил зубами ремень ранца, сполз и поплыл обратно. Его сносило течением. Потом голова Роберта исчезла под водой, вынырнула, снова исчезла и больше не показывалась… Роберта нашли ниже километрах в трех. Он зацепился одеждой за арматуру, торчащую из притопленной бетонной плиты. На его лице застыло странное спокойное умиротворение, казалось, несовместимое с Уходом… В этот год смерть, как всегда, собирала свою дань…

Александр Токарев.

Якутск
8958
Голосовать

Лучшие комментарии по рейтингу

Чувашия г. Чебоксары
11793
khonim, Не было большего кайфа у нас мальчишек с воплями и топотом пробежать по сквозному коридору барака, слушая какими эпитетами награждают нас потревоженные жильцы.
2
Станция Акчурла
10239
Пронзительно. Пенсионер, дочитывай,ну водки выпей трохи, отпустит ))
2
Чувашия г. Чебоксары
11793
Срабатывает предохранитель от перегрузки истощённой нервной системы. Нет сил дочитать.
2
Комментарии (11)
новосибирск
1056
+ Хорошо пишет, надо почитать. Спасибо за наводку!
1
Башкирия город Сибай
6701
Хорошо пишет автор.
0
Чувашия г. Чебоксары
11793
Срабатывает предохранитель от перегрузки истощённой нервной системы. Нет сил дочитать.
2
Станция Акчурла
10239
Пронзительно. Пенсионер, дочитывай,ну водки выпей трохи, отпустит ))
2
Новосибирск
24529
Ухх, сильно и тяжело!
1
Пермь
16288
"Обитатели двухквартирных бараков". Это не барак.
Наш, барак это деревянное жилое здание в котором на сквозь коридор.
7 комнатушек на лево и 7 комнатушек на право.
Потом "благоустроенный" барак, когда это же здание перестроили на 11 жильцов
За счёт площади коридора, а в ходы были отдельными к каждому жильцу.
Ну а потом уж четырёх квартирные дома их уж бараком не называли.
А двухквартирный, самозастрой (1975г), это мечта социалистической семьи!
Спасибо за рассказ!
1
Ростовская область
8475
Пишет легко, о смерти говорит даже как-то обыденно и потому страшно. *
Отличный автор. Попробую поискать...
0
Чувашия г. Чебоксары
11793
khonim, Не было большего кайфа у нас мальчишек с воплями и топотом пробежать по сквозному коридору барака, слушая какими эпитетами награждают нас потревоженные жильцы.
2
Пермь
16288
pensioner65, Ночь тишина, запоздавший выпивший от души пнёт пустое ведро вдоль коридора.
И ночь проходит не скучно для всех. Весь барак, как одна общая семья. И вроде нравилось.
1
Чувашия г. Чебоксары
11793
khonim, Ностальгия ! Другой жизни не знали.
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх