Войти
Вход на сайт
Вход через социальную сеть

Пикник бухгалтера Воробьёва

Своей птичьей легковесной фамилией Маврикий Сидорович Воробьев был недоволен всегда. Родственность с этой паскудной мелкой пташкой, как считал Воробьев, предопределила и его дальнейшую жизнь. Жилистая узкогрудая фигура Маврикия Сидоровича и его острый нос-клюв как нельзя лучше соответствовали фамилии, и поэтому Воробьем его звали с детских лет. Годы шли, голова Воробьева заблестела ранней залысиной, а он все оставался мелким служащим на окладе в товариществе, которым теперь руководил его бывший одноклассник Сережка Жаков – Сергей Аверьянович по теперешнему положению. «Ты, Воробей, какой-то не мужик! – однажды по-свойски выговорил ему Жаков, сидя на черном офисном столе и держа как скипетр мобильный телефон. – Водки не пьешь, баб не щекочешь. Бери вон хоть мою секретаршу Аньку, ноги у ней, как у стрекозы. А у меня еще одна есть, ха-ха-ха! Нездорового духу у себя в коллективе не потерплю!.. Ладно, не красней, шучу... На-ка вон отчет, пробегись глазами, сегодня же доложишь». Маврикий Сидорович, проворно ухватив тисненую бумажку, ушел, кривясь от злобной закиси. Женщин Воробьев сторонился, покорно следуя той же предопределенности, где хозяином был Сережка Жаков – крупный, черноглазый, алогубый самец, к которому деньги и женщины прилипали, как намагниченные. «Быдло! – шипел Воробьев, идя к себе в отдел. – Мужлан!.. А ведь он прав: не к месту я здесь, выживут, ей-ей, выживут, извращенцы. Жениться, что ли?» Он зашел в отдел и мрачно уселся за свой стол. - Маврикий Сидорович, - гнусавым от притворства голосом пропели за спиной. – Маврикий Сидорович, вам какая-то женщина звонила, молодая, судя по всему. «Опять Валька с дежурной шуточкой, - машинально отметил про себя Воробьев. – Гиена рыжая...» Он вдруг совершенно неожиданно для себя повернулся и вызывающе спросил: - А вот вы, Валентина Юрьевна, пикники любите? Отдел замер. Слышно было, как журчит в желудке у Элеоноры Ивановны картофель «пом дюшес», облитый клубничным аперитивом. В мертвом молчании Воробьев, расправив плечи, подошел к Вальке и повторил: - Так как насчет пикника? В глазах Вальки мелькнула тревога. Она длинной мускулистой ногой отодвинула тяжелое кресло на винтовой ножке. - Вы только не волнуйтесь, Маврикий Сидорович. Ну, конечно же, я люблю пикники. Вы что-то хотели предложить? Воробьев, холодея от ужаса, отвел ее в сторону и торопливо зашептал. Его решимость угасала на глазах. Весь отдел напрягся. Поношенная каучуковая шея Элеоноры Ивановны вытянулась до опасных пределов, но разобрать можно было лишь хихиканье «рыжей гиены» и отдельные восклицания: «О, шашлык?! Да что вы говорите?! Класс!.. Так на чем? На автобусе?! Фи!.. Ну, хорошо-хорошо, успокойтесь. В субботу, как штык. Клянусь девичьей невинностью!..» В субботу утром Воробьев стоял у столба, помеченного привокзальными собаками, и терпеливо ждал. В его солдатском «сидоре» образца 1951 года колыхался поддельный армянский коньяк. Старая свинья, проданная в качестве молочного поросенка, была замаринована в банке и переложена кольцами лука. В руке Маврикия Сидоровича трепетали два билета на автобус «ПАЗ». Валька не приходила. Маврикий Сидорович, тихо улыбаясь, давил на асфальте пятый окурок, и уже облегченно говорил себе: «Что же ты ждал, глупышка? Карма – упрямая женщина, а женщины всегда правы. Напьюсь. Аминь...» Он сел в автобус и поехал куда-то к лесу. Вышел Маврикий Сидорович у первой попавшейся зеленой речки, в которой плавало солнце, похожее на французский сыр. Где-то за рекой гортанно прокричала овца: «Бом-бе-э-й!» И ей молодыми свежими баритонами ответили завитые под Пушкина бараны. Воробьев шел вдоль реки и счастливо улыбался: «Вот они истоки-то, изначальность наша! Как я жил, мерзавец?..» Он, наконец, сел на теплое бревно под задумчивой ивой и, находясь в том же счастливом состоянии, налил себе коньяка. Легкий ветерок гладил его лицо. В остролистых ветвях ивы нескромно подмигивало солнце, запуская солнечные зайчики в граненый стакан, который неуверенно держал трезвенник Воробьев. «С богом!», - сказал Маврикий Сидорович и опрокинул в рот коричневую жидкость, пахнущую лосьоном «Утро». Спустя четверть часа окрестности огласил неслыханный ранее в этих местах рев матерого медведя. Маврикий Сидорович шел прямо через лес, легко ломая молодые железные дубки и скатываясь во все попадающиеся овраги. Жаркий восторг теснил его грудь. «Эх-ма! – легко думалось Воробьеву. – Жизнь-то вот только и началась!.. Тлел, коптил лазурные небеса, согбенно отдавал на заклание свой талант и молодость. А кому?! Сережке Жакову, хаму в четвертом поколении. Прадед его всю жизнь прожил в курной избе под дырявой крышей. И ведь хоть соломки бы гнилой настелил. Не-е-т!.. Самогону плесь в хайло и айда драть глотку на завалинке. В поле пусть дураки работают, а то, что дождь избу заливает, так не все время непогода, и солнце иногда заглянет. Зато когда делить все начали по рабоче-крестьянской справедливости – Жаковы первые. Маузер-то на что? Царя пхнули навозным сапогом и сами на трон влезли в тех же сапожищах... Хамы все!.. Сейчас Сережка Жаков опять на коне, «Бентли» называется, а говорить так и не научился». Воробьев скроил противную кривую рожу и передразнил: «Ложить...покаместь... Хамы все!.. А секретарша у него ничего, Анька которая... Моя будет. Сережке Жакову отворот, а против скажет, так у меня разговор короткий, ка-а-роткий! Есть еще силенка у Маврикия Воробьева!» На исходе дня Маврикий Сидорович напал на одинокую пастушку, идиллически сидевшую у стога сена в окружении крупнорогатого скота. После короткой неуверенной борьбы пастушка сдалась и прильнула к жилистому плечу Воробьева. Заходящее солнце озарило ее смуглое огненное бедро. Потом они лежали на примятом сене, и Маврикий Сидорович, покусывая стебелек кормового рапса, лениво втолковывал пастушке: - Ты, женщина, не суетись. Жди. Послезавтра на рассвете я приеду к тебе на черном «Мерседесе», шестисотом...э-э, шестьсот шестом...шестьсот...ну, ты все равно не знаешь. На рассвете жди. - А почему так рано? – робко спросила пастушка. - Ты не поймешь, женщина, - цедил Маврикий Сидорович, напрягая дряблый бицепс. – Крутой мужик, он всегда на заре...чтобы солнце в бампер...траверз, короче, чтобы огни, громко все, музыка, шампанское... На-ка, выпей. Они по очереди пили из граненого стакана теплый коньяк и смотрели, как падают коровьи лепешки в сонную траву. Где-то кудахтал трактор «Беларусь». В черном вязовом дупле заворочался было местный леший-хозяин, глянул страшно зеленым глазом, но, почесавшись, лег обратно. Маврикий Сидорович лениво наблюдал, как голая пастушка Гутя танцует в лунном свете «котильон». Виделись ему в туманных грезах и коленопреклоненный Сережка Жаков, держащий в одной руке секретаршу Аньку, а в другой – приказ о назначении Воробьева главным бухгалтером, и загородная вилла с вороненым «Мерседесом», и ручная птица какаду, поющая в сопровождении хора кастратов. Проснулся Воробьев от холода. С серого утреннего неба сыпался мелкий дождь. Маврикий Сидорович попытался было сесть, но, охнув от тупой боли в затылке, плюхнулся обратно. «Гутя», - позвал он. Но вокруг был слышен только шелест падающего дождя. Воробьев лежал на мокром сене и с отвращением смотрел, как по тонкой склизкой травинке ползет гусеница. Ее членистое тело вздрагивало от укусов злобных муравьев, которыми кишело сено. Маврикий Сидорович вдруг вспомнил, что в пятницу он так и не просмотрел отчет, лежащий сейчас в его запертом столе. «Сергей Аверьянович просил подготовить в тот же день... Поздно...», - похолодел Воробьев. Он с трудом встал, вытер липкую испарину и побрел по раскисшей тропинке. 

Александр Токарев

Якутск
8958
Голосовать
Комментарии (5)
г.Барнаул
5168
Сильно!
0
Ростовская область
8475
Мастерская работа! *
0
Пермь
16288
Ради пастушки и Кощея Бессмертного на колени поставим.
Растеребил )))
0
Луганск
449
Спасибо! Просто - красиво!
0

Добавить комментарий

Войдите на сайт, чтобы оставлять комментарии.
Наверх