Пан или пропал...
I
Ванька стал охотником как-то сам по себе, без наставников и посредников. Деда он не помнил, а отец, человек глубоко интеллигентный, несмотря на рабоче-крестьянское происхождение, предпочитал в свободное время расширять кругозор, для чего имел огромную, тем более по сельским меркам, библиотеку. Как среди серьёзных, большей частью политических книг отца затесалась «Лесная газета» В.Бианки, одному Богу известно. Она и привлекла-то мальчишку обложкой, вычурно выделявшейся среди строгих переплётов трудов марксистов-ленинистов. Чудесный и загадочный мир открывался со страниц увлекательной книги. Сам того ещё не ведая, вдохнул Ванька стойкий вирус извечной мужской страсти под названием ОХОТА. Новая «болезнь» беспощадно стала тянуть соки из молодого тела, мучить бессонницей, всецело поглощая мысли. Поначалу охотничий зуд можно было ещё хоть как-то унять стрельбой из рогатки по голубям на колхозной ферме, ловлей фазанов и куропаток в силки, однако с каждым днём хотелось всё большего и большего. Правдами и неправдами насобирал полтора десятка латунных гильз, полпачки дымаря, горсть центробоев, налил дроби, нарубил пыжей. Но ружьё… Это была пока недосягаемая мечта!
Как-то попытался заговорить об этом с отцом. Ответ надеждой не обжёг:
- Видишь ли, сын, - родитель отложил в сторону «Роман-газету» и снял очки – среди занятий, предпочитаемых человечеством, есть достойные и бесполезные. На мой взгляд, охота в настоящих условиях не имеет практической ценности с глобальной точки зрения. Ещё в старину говаривали: «Рыбка да рябки – потерянные деньки». Займись лучше чем-нибудь полезным.
Отец снова водрузил на переносицу очки и уткнулся в чтение. Мать в этом деле, конечно, не помощница.
Как назло двоюродный брат Колька Лагутин, годом младше Ваньки, уже похвалился первой добытой из настоящего, пусть и отцовского, ружья уткой. Жирнючей осенней кряковой уткой!
- Батя говорил, скоро на зайца открытие. Мы уже и патронов назаряжали. Даже картечь есть – можа, и кабана завалим! – шмурыгая конопатым носом, бахвалился Лагутёнок.
- А можно и я с вами пойду на охоту? – задрожал всем телом Ванятка.
- Так у тебя ж ружжа нету. Заместо кобеля будешь? - заржал Колька. – Коли хорошо будешь искать, я тебе мослов возьму.
Ванька с ненавистью смотрел на прижмуренные от смеха глаза братца, на щербатый слюнявый рот, на выскочившую вдруг из левой ноздри соплю. Не удержавшись, мальчишка ткнул костлявым кулаком в конопатый Колькин нос. Тот, поперхнувшись ядовитым смехом, отступил шаг назад, споткнулся и шлёпнулся спиной в густую и липкую октябрьскую грязь. Спесь на лице сменилась плаксивым выражением, глазёнки налились слезами, но Ванятка этого уже не замечал. Он бежал искать утешения у человека, которого считал своим охотничьим наставником, хотя никогда его и не видел. Это был Сысой Сысоич, неутомимый охотник и знаток природы из «Лесной газеты».
II
Идея заиметь ружьё стала навязчивой…
В промтоварном магазине в первых числах ноября три дня простояла новенькая одностволка шестнадцатого калибра. И цена ей была – 16 рублей. Деньги серьёзные, но не невесть какие. Отец, работая в колхозной бухгалтерии, получал 90 рублей в месяц, мать в столовой зарабатывала 70. Итого – 160 рублей – 10 одностволок в месяц. Десять!!! А Ваньке нужна была лишь одна. Он каждый день после школы забегал в сельмаг, подолгу рассматривал ружьё, переклонившись через прилавок, пытался унюхать запах ружейного масла и аромат далёких охот. Продавщица тётка Клавка понимающе глядела на назойливого безденежного посетителя, не прогоняла, но и в руки ружьё не давала.
На четвёртый день одностволки на месте не оказалось. На немой Ваняткин вопрос тётка Клавка пожала плечами:
- Фёдор Лагутин купил. Говорит: «Помощник, Колька, уже подрос, пора к мужскому делу приучать».
Ванька, не прощаясь, выскочил на улицу. Обида на отца, на Кольку, даже на тётку Клавку сдавила грудь железной ржавой лапой, слёзы застили глаза, и Ванятка вдруг ткнулся склонённой головой кому-то в грудь.
- Тю, ты сказывся, хлопэць, чи шо?
Мальчонка поднял лицо. На него, смешно прищурив глаза и пряча под вислыми усами беззубую улыбку, смотрел «дид Трохым», колхозный сторож. Занесла в казачий хутор природного украинца с Полтавщины, конечно же, любовь. Повстречал он когда-то на донецких шахтах чернобровую хохотунью Маруську Коршунову, и явились молодые в хутор за родительским благословением. Но только дед Захар Коршунов засупротивился – истый был казак, помнил обиды, нанесённые «хохлами-краснопузыми» станичникам после Верхнедонского восстания. Маруська ослушаться деда не посмела. Свадьба не состоялась, но Трохим так и остался в хуторе. Жил бобылём на окраине, работал на водовозке, а теперь на старости лет сторожевал в правлении. В казачьем хуторе он провёл уже не один десяток лет, но так и изъяснялся «на мове», регулярно веселя слушателей. Тем не менее, часто общаясь с жителями соседнего, «хохлячьего», села, говорящими на суржике (смеси украинского и русского языков), хуторяне «дида Трохыма» понимали.
- Ты дывысь (смотри), вин (он) сопли распустыв, а ще козак. Ну-кась, ходим до мэнэ у сторожку, побалакаем, хто тэбэ обидыв…
Повинуясь шершавой ладони старика, Ванька поплёлся за ним. Напоминал «Трохым» чем-то Сысой Сысоича, вот только был ли охотником – этого Ванятка не знал.
В колхозном правлении деду была отведена коморка рядом с бухгалтерией и кассой. В будни «Трохым» копался дома по хозяйству или пропадал с удочкой на пруду. Только с наступлением темноты он заступал на пост. Да и в выходные дни нужда сторожить появлялась лишь тогда, когда в колхозной кассе скапливалась вдруг приличная сумма, что случалось крайне редко.
В комнатушке стояли расшатанный диван, столик с электроплиткой и бывалым чайником да старенькая радиола. Накурено было так, что Ванька закашлялся.
- Це я сам тютюн вирощую (табак выращиваю)– злюча зараза, а з лавки цигарки якись (какие-то) бэздушни. Ну, шо в тэбэ стряслось?
Стараясь не дрожать голосом, Ванятка, почему-то полностью доверившись старику, поведал о своей беде.
- Колысь и я полював, а зараз вже бачу погано. (Когда-то и я охотился, а сейчас уже вижу плохо)
- И ружьё было?
- Чому було?! Ажось рушныця моя, (Почему было? Вот ружьё моё) – дед, кряхтя, полез под диван и вытащил пыльную, давно не чищенную одностволку. – От злодиив яких може сгодыться, гроши сторожу, як-нияк.
- А в магазине не такая была.
- Та це старэнька, у сорок сёмом купував. ИЖ – 5, шошнатцятка.
- Дедушка, а подари мне её, или продай, я тебе деньги постепенно отдам, или чё хочешь, сделаю…
- Та ни, хлопче. Це ж ни игрушка. Наробишь дилов, а мэни тоди батько твий вязы свэрнэ (шею свернёт).
- Ну, дай хоть на охоту схожу. Всё равно она тебе днём не нужна, а вечером я приносить буду. И никто ничего не узнает. Я умею, я и патроны сам заряжать умею, и целиться, и зайцев по следам искать. Хочешь, я тебе зайца принесу, жи-ирного… А давай я тебе поросёнка украду дома, у нас Машка одиннадцать штук опоросила – мать и не заметит.
- Тю, тю! Цэ ж подсуднэ дило. Ось, чайку попий, цукерки бери. А шо ж батько тоби не купуе рушницю?
- Не охотник он, книжки только свои читает да на счётах щёлкает! А я уже большой, я всё умею.
- Шо ж с тобой робыть, ось бисова дитина. Ну сходимо у суботу до Свинарьського пруда. Но тильки один раз. Патрони, кажешь, е у тэбе?
- Есть, штук десять утиных.
- Ну и добре…
III
Свой день рождения Ванька ждал меньше, чем эту субботу. Встретились, как было условлено, за хутором на рассвете. Дед катил велосипед, к раме которого в полотняном мешке было примотано ружьё – сразу и не поймёшь, что там, если не знаешь. Парнишка притащил патроны.
Поднялись к вершине бугра. Дед постоянно кашлял, и Ванятка боялся, что утки услышат и улетят.
- Деда, ты бухикай потише, или вон - в рукав, спужнёшь ить утей!
- А качку (утку) зараз можно стриляты?
- Можно-можно… Уже через неделю и на зайца открытие.
- Ну, добре. Давай заряджати. Я вже мушку ни бачу, тоби стриляты.
Дед собрал ружьё, взял у Ваньки патрон и вложил в ствол. Гильза была немного дутая, или нечищеный патронник препятствовал, но одностволку еле закрыли.
- Осечек не даёт? – напустив вид знатока, поинтересовался пацан.
- Ни, гарна рушниця (нет, хорошее ружьё). З Богом, хлопче.
Ванька полуползком выбрался на плотину прудка. Утро было прохладным, и над водой вился густой туман. Но было слышно, как плещутся, редко переговариваясь, кряковые. Сколько их было, Иван за пеленой не видел. Наконец, в разрыве тумана показались утки.
Ванятка двумя руками взвёл тугой курок, крупный озноб мешал совместить целик и мушку. Наконец, выбрав селезня в ярком позднеосеннем наряде, мальчонка закрыл глаза и надавил спусковой крючок. Старое ружьё лягнулось молодой кобылицей, видимо, само обрадовавшись своему уже забытому охотничьему счастью, облако сизого дыма смешалось с туманом, и, о чудо – вопреки взметнувшейся стае, один селезень забился на воде, катерком двинулся к камышу и вскоре затих, перевернувшись на спину и показывая серебро оперения.
- Ну шо, заполював? – спросил дид Трохым, показываясь из-за плотины и с недоумением глядя на Ваньку, срывавшего одежду.
- Есть, подстрелил! Сейчас достану.
- Скозывся? Вода холоднюча.
- Ничё, там неглубоко! - Ванятка уже, нисколько не замечая холода, стянул с себя всю одежонку и кинулся в воду.
Тем временем начал просыпаться забористый ветерок и толкать туман в степь. Иван, как заправский ретривер булькал в камышах, пробивая дорогу к трофею. Дед стоял на берегу. Вдруг что-то солёное скользнуло по обвислым усам, старик провёл рукой по щеке – нежданная слеза оставила влажный след на иссохлой коже. Тепло, но тяжко память нарисовала картину Трохимова детства, когда на далёкой Полтавщине он вот так же мелькал голым задом, доставая свою первую «качку», как потом жарили её с хлопцами на костре в бывшем панском саду. Как позже, уже в Отечественную, вечно голодным кавалеристам удалось выбить из винтовки, несмотря на приказ беречь патроны, гуся из пролетающей над Неманом стаи, и опять были костёр и чудесная хрустящая корочка…
Вылез, стуча зубами, но с горящими глазами, Ванятка.
- Гарный крыжень! – похвалил дед. – Одягайся швидче.
Тут молодой охотник узрел приближающуюся стаю. Спрятались, попытались перезарядить ружьё, но вытащить до конца дутую гильзу не удавалось. Стучали по ней камнем, пытались подковырнуть ножом – тщетно.
- Шонпол трэба, а його в мэне нэма.
- А давай с ветки выстругаем.
- Так тут тильки очерет (камыш), пидемо до хуторского сада.
Нехотя, поникший Ванятка смирился. Спустились вниз. Домой не хотелось ни старому, ни малому.
- Сынку, а давай крыжня на костри спечемо. Ты як?
- Давай, - загорелся Ванька – мы с пацанами гулюшек (голубей) с рогаток настреляем и всегда в яру жарим. Вкусные.
- Ну, ходим у садочок, там и шонпол зробимо, и вогонь разведемо.
Пока Ванятка разводил костёр, дед ловко ощипал селезня, разделал, промыл в ручейке и достал из кирзовой наплечной сумки газетный свёрток. Там оказались кусок сала, головка чеснока, пара варёных яиц, краюха хлеба и соль в спичечной коробке. Мальчишка по заданию старика отыскал в саду пару поздних яблок, а Трохим тем временем нашпиговал утку кусочками сала и чеснока, натёр солью, натолкал внутрь тушки потроха, ломтики кислых яблок, добавил какой-то травки. Потом достал из-под воротника телогрейки иголку с толстой ниткой и зашил брюшко. Иван притащил с недалёкой фермы пару кирпичин и три обломка трубы, из них сотворили плиту и скоро чудный запах вызывал зверский аппетит наших охотников. Голубь на костре, конечно, тот ещё деликатес, но то, что шкворчало над углями теперь, истекая соком и будоража ароматами всю округу, повергло Ваньку в настоящую эйфорию. Мать была, без сомнения, первоклассным поваром, но «дид Трохым» затмил все её кулинарные изыски. Прелесть охоты открылась мальчишке ещё с одной стороны.
Старик наконец снял блюдо с огня, положил остывать на камешек, застеленный цветастой тряпочкой, развалил на две половинки «свынорэзом», сделанным из трофейного немецкого штык-ножа. Потом аккуратно достал из своей сумки початую чекушку, заткнутую скрученной газетой:
- Ну, хлопче, з почином…
Дед опрокинул в беззубый рот сразу полпосудины прямо из горлышка, крякнул, зажмурился и придавил нос рукавом.
- Оце, бачишь, як воно? Уже й не думав на вохоти побувати. Гарный ты хлопець. Проси батька рушницю купити.
- Деда, так ни у меня, ни у отца ведь билета охотничьего нету, да и не понимает он ничего. Может, с тобой будем ходить?
- Та який з мене ходок вже, и очи не бачуть. Ты йишь, йишь, ось печинка, - старик подсовывал парнишке куски послаще ещё, хотя тот и так наворачивал за троих.
Трохим допил четвертинку и вдруг хитро глянул на Ванятку:
- У сидячу ты попав, а на литу сможешь?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....
Лучшие комментарии по рейтингу
Саня, классный рассказ! Воображение рисует перед глазами этих персонажей и они оживают в своём действии... Начало очень понравилось, жду вторую часть. Воображение уже рисует как будут дальше происходить события, но не будем бежать впереди паровоза, в смысле автора...)))
С удовольствием жму зелёненькую!
