Первый и матерый.
Я родился и вырос в семье, где все мужчины были охотниками. Семья была большая - тринадцать человек: шесть братьев, четыре сестры да отец с матерью. Охота и рыбная ловля были большим подспорьем в семейном бюджете.
Отец и братья слыли хорошими стрелками и следопытами, и мне было от кого набраться охотничьих знаний. Чуть ли не с пеленок я уже знал вкус дичины. Когда же начал подрастать, с интересом стал перебирать и рассматривать трофеи, которые они приносили с охоты: лис, зайцев, куниц, хорей, глухарей, тетеревов, рябчиков, уток, гусей и другую дичь; слушать захватывающие рассказы - как и при каких обстоятельствах был добыт тот или иной трофей; запоминать образные, меткие выражения, охотничью цветастую терминологию.
В нашем доме часто бывал друг моего старшего брата Ивана, его сверстник Яков Логонович Камин, отличный охотник, следопыт и отменный стрелок. С ним у меня сложились особые отношения: он был моим крестным отцом и постоянным наставником в жизни и охоте. По согласию отца и братьев он шефствовал надо мной и, усмотрев во мне "искру божию", стал упорно "натаскивать" в охотничьих делах. Его привязанность ко мне росла с каждым годом и впоследствии переросла в искреннюю дружбу. Яков Логонович не имел своих детей, и я у него был вместо сына.
Камин часто брал меня с собой на "недалекую" или "легкую" охоту. Учил разбираться в звериных и птичьих следах, выслеживать животных. Постепенно готовил к более ответственным охотам на волков, лис, куниц, хорей и других зверей. У него была большая библиотека охотничьих книг и журналов, и я просиживал, увлеченный, целыми днями за их чтением, а потом подробно пересказывал усвоенное крестному. Тот одобрительно крякал, кивал головой и давал новые задания.
К пятнадцати годам я был уже хорошо знаком с биологией практически всех зверей и птиц, населяющих родные просторы; уверенно стрелял из ружья по неподвижным целям и "терпимо", по выражению крестного, бил влет птицу, а на бегу - зверя; изучил внутреннюю и внешнюю баллистику охотничьего оружия - дробового и нарезного; научился правильно снаряжать патроны с кучным боем, нормальным и рассеивающим.
И вот настал незабываемый день - мне исполнилось пятнадцать лет. Отец торжественно вручил подарок - одноствольную централку шестнадцатого калибра! Радости моей не было предела. Я даже спал три дня рядом с ружьем...
Яков Логонович сшил мне патронташ на двадцать шесть патронов и подарил охотничий нож в чехле. И вот, сдав последние "экзамены" крестному и старшему брату Ивану по снаряжению патронов и стрельбе влет, я был принят в ряды охотников.
С каким благоговением я шел на охоту со своим ружьем! Я ощущал его приятную тяжесть на плече, а тугой патронташ и узорная охотничья сумка с сеткой дополняли чувства восторга и уверенности.
С детства, постоянно бывая в окрестных лесах и изучая животных, я отлично знал, где водятся глухари, тетерева, рябчики, куропатки и утки. Сопровождая братьев и крестного на охоте, я перенял от них способы добычи и умение скрадывать сторожких птиц. Научился подражать голосу рябчиков - как петушка, так и рябушки - пищиком, подаренным мне крестным. Но лучше всего получалось чуфыканье тетерева. От моего "чуфыканья" крестный был в восторге. Так же легко освоил я писк мыши губами, но долго учился крику зайца, попавшего в беду. Крестный был очень требовательным учителем: уча всем премудростям охотничьего дела, не успокаивался до тех пор, пока не убеждался, что предмет я усвоил хорошо. Особенно тщательно он отрабатывал со мной умение подманивать мышиным писком и криком зайца лисиц. И однажды на охоте, когда в один день мной были взяты на манок сразу две лисы, довольный крестный хлопнул меня по плечу так, что я свалился в сугроб под молодые елочки.
- Молодец! Ешь тя барсук! - весело воскликнул он и довольный добавил: - Эдак ты и меня обойдешь, крестничек! Ладно, обходи. Обижаться не буду! - и весело засмеялся, видя, как я барахтаюсь в снегу.
Крепок и силен мой крестный. Это он выиграл спор у односельчан - приподнял угол рубленого дома Ягодкиных! Его постоянно приглашали на все свадьбы и торжества смотреть за порядком, не допускать драк. Односельчане уважали Камина за честность и справедливость, просили его распределить мирские покосы, разрешить спорные вопросы. При покупке скота - лошади, коровы или овец - всегда советовались с ним. Он умел делать буквально все, что связано с жизнью на селе. А в охотничьих делах ему не было равных! Лучше него никто не мог обложить медведя, волков, выследить лося, куницу, выдру, подманить волка, лису, тетерева, крякового селезня. А как он скрадывал глухарей, тетеревов, сторожких гусей! Мое счастье, что судьба послала мне в учителя такого охотника.
Я охотился в окрестных лесах. Трофеи становились все значительнее и весомее. Братья уже не смотрели на меня как на мальчика, а с интересом - как на добытчика. Когда я принес сразу двух лис, крестный от удовольствия крякнул и, выражая одобрение, хотел стукнуть меня по плечу, но я, помня его руку, вовремя уклонился: шлепок пришелся в дощатую перегородку, вызвав всеобщий смех.
Помню до мелочей декабрьское утро. Крестный ввалился в дом, весь заиндевевший, как сказочный дед Мороз. Отец и два брата сидели за самоваром. Отец предложил ему выпить чаю.
- Некогда! Собирайтесь скорей. Обложил шесть штук! Двое матерых - кобель и сука. Кобель - страсть! След, как лошадиное копыто! Собирайтесь, мешкать некогда, а я к Орловым, - сказал крестный и быстро вышел.
Отец и братья стали собираться. Глядя на них, и я начал одеваться.
- А ты куда? - заметив мои сборы, спросил отец.
- С вами.
- Нельзя! Слыхал, что Яков сказал: лапы-то у материка, как лошадиные копыта, - сказал отец и, видя, что я сильно расстроился, мягко добавил:
- Волк есть волк... всякое бывает... а ты тут... того... Воды матери принеси, корову напои или еще чего-нибудь... -- пытался успокоить меня отец, хотя прекрасно знал, что ведра полны воды, а корова сыта и напоена.
Я кинулся к братьям, стараясь найти у них поддержку.
- Если крестный разрешит - поедешь! Я быстро оделся и кинулся искать крестного. Нашел его у Орловых. Он с двумя братьями Орловыми уже сходил по ступенькам крыльца, направляясь к саням. Я сел в сани рядом с крестным и, хорошо зная его характер, прямо спросил:
- Крестный, возьмете меня с собой? В его взгляде я уловил тень сомнения.
- Да ведь волк - не заяц. Дело серьезное... А как упустишь?
- Так что ж ты столько меня учил-учил, а теперь не доверяешь! - срывающимся голосом перебил я его.
- Да... так-то оно так, - начал сдаваться крестный, - да ружьишко-то у тебя шестнадцатого калибра, да еще и одностволка, а тут нужна двенашина с двумя стволами! А как первым заранишь! Что тогда? Уйдет, а добить чем? Вот то-то! - пытался объяснить крестный.
- Крестный, я не трус! И нисколечко не затрясусь. Ты сам меня хвалил и говорил, что я умею подпустить зверя в меру и ударить наверняка. Ведь ты же не обманывал?! А теперь выходит твоя школа никудышная и ты говорил неправду! - воскликнул я с обидой и уткнулся ему в грудь.
Такого оборота дела, да еще в присутствии Орловых, крестный не ожидал. Я чувствовал, что в душе он согласен взять меня, но что-то его сдерживает.
Меня поддержал Володя Орлов:
- А что, Яков, давай возьмем. Все равно нам надо... одного. Поставишь на перелоге, - с хитринкой проговорил он и подмигнул мне.
Крестный почесал затылок, покряхтел и, доставая трубку и кисет с табаком, спросил: - А отец что говорит?
- А отец, как ты решишь, - нашелся я.
- Ладно, поговорю с отцом, а там... видно будет, - неопределенно сказал крестный, но я уже ликовал: он согласился, а отца я как-нибудь уговорю! Но, если не возьмут, все равно побегу за санями, а своего добьюсь.
Когда подъехали к нашему дому, я соскочил с саней, вбежал в избу, быстро подпоясал патронташ, взял в руки ружье и меховые рукавицы, выбежал на улицу и встал около саней.
Зимний день короток. Охотники спешили. Вот все вышли. Уложили катушки с флажками. Отец, увидев меня в полном охотничьем облачении, строго спросил:
- А ты куда?
- С вами! - дрогнувшим голосом ответил я.
- Дома оставайся, матери поможешь... - он замялся, ему, видно, жалко меня стало, он смущенно добавил: - Я же тебе говорил...
Крестный слышал этот разговор, но даже ухом не повел. Он как ни в чем не бывало укладывал флажки, и я понял - меня не возьмут.
- Не возьмете, все равно пойду, побегу, я на облаве буду! - срывающимся голосом крикнул я.
Крестный отвернулся, попыхивая трубкой.
- Ну! Ну! Ишь разошелся, - погрозил мне пальцем отец.
Все быстро сели в сани и тронули лошадь. Я пошел за санями. Вот они поднялись на горку - я за ними. Переехали овраг - я за ними. Дорога пошла под уклон, и лошадь пошла рысью - пустился бегом и я.
Отец, видя такое дело, в надежде, что я все-таки отстану, подхлестнул лошадь. Та побежала быстрее. Но и я прибавил ходу. Все смотрели на меня, что-то обсуждали. Вдруг остановили лошадь. Я догнал их.
- Садись! - приказал крестный и усадил рядом. - Ну и настырный же ты. Ешь тя барсук! Я поставлю тебя на номер... Науку помнишь? - нарочито сердито пробасил он.
- Помню! Помню! - поспешил заверить я.
- По-о-смотрим, - лукаво проговорил крестный и усмехнулся.
Я ликовал: пусть меня поставят хоть на самый "пустой" номер, пусть я не убью волка, это не беда! Главное - я на волчьей облаве. А это уже что-то значит! И это не последняя облава. На следующую меня обязательно возьмут. Командует на них крестный. Его все слушаются, даже отец. А крестный, как ни строг, любит меня, я это знаю и чувствую. Может, он и смилуется - на следующей облаве поставит на "ходовой лаз". "Всякое может быть", - вспомнил я слова отца и успокоился.
Наконец мы приехали на место. Я знал его. Перед нами лежала болотистая уре-ма, там на дневке были волки: два старых, один переярок и три прибылых - так объяснил всем крестный.
Оставив меня около лошади, все ушли, забрав с собой катушки с флажками. Говорили шепотом, спешили.
Крестный коротко объяснил, где и как натягивать шнур флажков. Высказал сомнение, что флажков может не хватить и указал, где можно и не флажить.
Все ушли. Я остался и смотрел в урему. Это был труднопроходимый в летне-осеннее время участок болотистого леса. С братом Иваном я бывал там несколько раз. Посредине уремы протекает ручей. Шесть небольших озер соединены этим ручьем. Осенью здесь всегда находится шесть-семь выводков кряквы и столько же чирков. Исток ручья - ключ, бьющий из-под корней деревьев. Он не замерзает даже в самые сильные морозы. Здесь такие заросли чапыжника, что сквозь него пробраться человеку чрезвычайно трудно. Заросли камыша, осоки, рогоза, переплетающихся кустов затрудняют проход, а колеблющаяся почва под ногами и "окна" трясины представляют большую опасность для человека и скотины. Но там есть тропка, по которой опытный охотник может пройти. Эта тропка еле заметна, местами она прерывается и тогда приходится сворачивать в чапыжник, продираться там, затем выходить уже по кладям к первому озеру. Идешь трясиной по кладям, а почва колеблется, прогибается, пузырится, слышны глухие урчания и таинственные вздохи. "Чертово бучило!"- говорили о нем местные мужики, никогда не пускавшие сюда скотину и не ходившие сами. Зато зимой, когда мороз скует землю, здесь был настоящий приют для лис, зайцев, горностаев. Нередко останавливались и волки на дневку. Они вваливались в урему из Дубровского леса. Вот и сегодня волчья семья днюет где-то здесь в уреме, выбрав самый глухой уголок.
Урема широким оврагом соединяется с Дубровским лесом. Овраг, шириной метров четыреста, неглубокий, но весь в зарослях, с еле заметным руслом ручья. Этим оврагом и вваливались волки в урему. В месте соединения оврага с уремой, справа, отходил небольшой отвершик и кончался в поле, не доходя до леса метров пятьсот.
Пока я осматривал урему, появились с правой стороны отец и два брата. Крестного и братьев Орловых еще не было видно. Отец подошел ко мне и шепотом сказал:
- Со своей стороны обтянули. Выхода нет. На номер встанешь со мной.
- Хорошо! - обрадовано прошептал я.
Вскоре появились крестный с Орловыми. Собрались все. Крестный объяснил, где и кому становиться. Он был озабочен тем, что разрыв в линии флажков приходился как раз на отвершек. Еще раз объяснил, что стронутые волки пойдут пятой, по оврагу в Дубровский лес. Там и встанут стрелки внутри круга. Круг почти замкнут, кроме отвершка. Крестный зайдет в круг с противоположной стороны, по ветру, и стронет зверей, а перекрыть отвершек поставит меня. Я сник, поняв, что там никакой волк не пройдет и я буду вместо пугала, так... на всякий случай. Но делать было нечего, и я безропотно подчинился, зная, что мне хороший номер и не светит.
Крестный расставил стрелков и, доведя меня до отвершка, показал место, где я должен встать. Это место просвечивалось насквозь. Слева, в сорока шагах, был виден конец флажков. Справа, на таком же расстоянии, виднелись флажки другой стороны. Разрыв шагов в 80-90, и посредине должен стоять я.
- Встанешь здесь! - приказал крестный и быстро ушел. Я стал осматриваться, смирившись со своим положением.
Конечно, думал я, волки пойдут пятой по оврагу в Дубровский лес и их будут стрелять отец, братья и Орловы, а ко мне сюда и шалый не пойдет. Чего ему идти сюда, а потом в поле. Крестный хитер, знает, что делает...
Я стал осматриваться. Вон там, чуть внутри оклада, почти на линии флажков, по центру их разрыва, стоят три густые елочки, а дальше, уже в окладе, шагах в двадцати - куртинка их.
А что если я встану за эти три елочки? Они с меня ростом и немного в глубине оклада. Но зато меня видно не будет. Лучшей маскировки и не придумаешь. И... я пошел туда.
Встав между елочками, убедился - маскировка отличная: я вижу все, меня никто. Достал картечные заряды, зарядил ружье, а два патрона положил в правый карман куртки. Осматриваю впереди все предметы. Просматривается все хорошо, кроме куртинки елочек. Они плотно стоят друг к другу. В них и за ними практически ничего не видно, но дальше куртинки, шагов за двадцать, опять просматривается весь кустарник. И, если волк будет проходить, я его замечу еще до подхода к куртинке. Я замер. Жду сигнала в рог, который подаст крестный. Сигнал будет означать: крестный в окладе, пошел страгивать волков - всем внимание!
Не поворачивая головы, я вижу конец флажков слева, чуть сзади и справа также видны флажки. Стою. Слушаю и умоляю судьбу, чтобы она сниспослала мне хоть захудалого прибылого, хоть бы хромого, но все-таки волка... Но и эта надежда гаснет. Я хорошо знаю: прибылой не отшатнется от матерых, он будет следовать за ними -- это волчий закон. А матерого сюда и палкой не загонишь, что он дурак -- в поле идти, когда есть заросший овраг, соединяющийся с лесом. "Простою попом, вот и все", - уныло думал я.
Но вот раздался рог крестного - "Слушай все!" Охота началась. Не надеясь ни на что, я все-таки стал внимательно, не поворачивая головы, смотреть в оклад. Но там было тихо и спокойно. Только несколько синичек перепархивали с ветки на ветку в кустах. Легкий ветерок тянул из оклада на меня. Ни шороха, ни звука...
Прошло минут десять, а может и больше. Тихо. Вдруг справа, из оврага раздался один, затем второй выстрел. Прошла минута, вторая и опять выстрел, второй. Я вздрогнул. По телу пробежала дрожь. Мне стало жарко. Стою и сверлю глазами куртинку елочек, ведь остальное все на виду. Если волк и пойдет, то только через эту куртинку, ибо больше ему прикрыться нечем, не пойдет же он открытым местом, где все кустики просматриваются насквозь.
Выстрелов было четыре и все одиночные. Четыре волка биты - в этом я не сомневался. Значит остались еще два волка, и они там, в окладе...
"Всякое может быть!" - приободрился я и стал еще пристальнее смотреть и прислушиваться.
Бах! - раздался еще один выстрел в середине оклада. "Крестный, наверняка, взял", - подумал я. Слушаю. Смотрю. Но кругом тихо, даже в ушах звенит.
"В окладе стреляют, а я тут стою попом", - промелькнула мысль. Но, помня о дисциплине на облавных охотах, я стоял, не шевелясь, внимательно слушал и смотрел. Прошло минут семь. Вот мне показалось, что дальше куртинки елочек что-то мелькнуло. Плавно приподняв ружье, я замер, вглядываясь в том направлении. Сердце застучало. Но никаких движений и шороха нет. Мне стало жарко. Но... что это? В самой куртинке, с одной из елочек, стряхнулся снежок. Ясно - елочку кто-то задел... Вот шевельнулись боковые веточки, посыпалась кухта и... высунулась лобастая головища материка!
Высунув полтуловища из-за елочек, он круто повернул голову влево, в сторону оклада. Миг был захватывающий!
Не помню, жил ли я в это время? Билось ли сердце? Ощущал ли что-нибудь? Был страх или нет? Ничего не помню. Все затмил зверь - матерый волчина! Но зато глаза отложили в сознании мушку ружья под левой лопаткой зверя, его могучую шею, загривок и левое, чуть вздрагивающее ухо. На спине волка и широком лбу виднелись упавшие хвоинки и снежинки. Его широкая грудь, низко опущенные ребра и толстая шея говорили о силе и мощи зверя. Как все запомнилось! Да и как ни запомниться - до него не более двадцати шагов... Я плавно нажал спуск курка...
Свой выстрел скорее всего я ощутил, чем услышал. А хотелось, чтобы он грянул, как из пушки. И тут началось... Огромный волчина, прошитый картечью с близкого расстояния, кувыркался в куртинке. Он сгибал своим сильным телом елочки, как траву, ломал подростки из молодых осиночек, вскидывался передом и снова падал, разбрасывая окровавленный снег.
Я быстро перезарядил ружье и тщетно водил стволом, ловя момент для второго выстрела. Но стрелять не пришлось... Уходила жизнь из сильного зверя, конвульсии все реже содрогали тело. Наконец он ткнулся между двумя старыми пнями и замер, несколько раз дернув хвостом из стороны в сторону. Уши встали, шерсть на загривке улеглась. Волк был мертв. Прошло минуты две-три. Матерый лежал, не шевелясь, а я все смотрел и смотрел на него. Неужели это я добыл волка?! Да никакого-то там прибылого или переярка, а матерого, у которого, по выражению крестного, лапы, что лошадиные копыта! Вот оно! Свершилось! Теперь я буду на равных среди охотников и меня уже никто не упрекнет ни в слабости, ни в отсутствии выдержки, ни в неумении сделать ответственный выстрел по месту крепкого зверя. Теперь меня возьмут и на лося!
Не помню, сколько прошло времени, холодно мне было или нет. Я стоял и стоял, как сжатая пружина, готовый в любой момент сделать выстрел.
Краешком глаза я заметил справа, шагах в двадцати от конца флажков, мелькнувший предмет. Слегка повернув голову, увидел - лису! Она оказалась, как потом выяснилось, тоже внутри оклада и, стронутая крестным, напуганная выстрелами, долго моталась внутри круга, ища выхода. Наконец она его нашла и вышла чуть правее меня. Убитого волка она не видела - он был скрыт от нее куртинкой елочек. Учуять меня и волка она тоже не могла, ветер дул из оклада в мою сторону. По ее ходу можно было понять, что она пройдет от меня не далее тридцати шагов. Что делать? Час от часу не легче.
Помня науку крестного, отца, братьев - на волчьей облаве нельзя стрелять никого, кроме волков, - я лихорадочно обдумывал, как поступить.
Волков было шесть, соображал я, выстрелов пять и мой шестой. Промахов быть не должно. В этом я не сомневался, потому что знал - стрелки надежные: Иван и Никита не промахнутся, Орловы тоже, а уж об отце и крестном и говорить не приходится. Да и выстрелы были одиночные - наверняка! Если был бы хоть один, дуплет, то можно предположить, что первый был промах, а второй... тоже гадательный. Но этого не случилось. Значит, все волки биты! А раз так, чего ждать? Зачем упускать рыжуху, которая сама вышла на меня? Когда крестный во всем разберется (а я в этом не сомневался), он наверняка меня похвалит.
Уже спало напряжение после выстрела по волку, и я с интересом наблюдал за лисицей.
Вот она сторожко остановилась, встав передними лапками на валежину, прикрытую снегом. Ее перед приподнялся, она повернула голову влево, к чему-то прислушиваясь и чутко поводя ушами. Красив этот зверь на белом снегу! Секунду лисица стояла, как изваяние, затем грациозно перескочила валежину, сделала несколько прыжков и перешла на рысь. Я наметил по ее ходу самую ближнюю точку, пройдя которую, она будет удаляться. Вот лисица к ней подошла, и я выстрелил в правый бок... Зверь перевернулся через голову, крутнулся на месте и, откинув в сторону хвост-трубу, замер, горя красным мехом на белом снегу. Мне стало жарко... Вот это охота! Но тут же радость угасла - вдруг вместо похвалы крестный даст взбучку?..
Я снова стал размышлять: волки биты все, я поступил правильно, а если и был у кого-то промах, то мои выстрелы не помеха - наоборот, они отпугнут зверя, и он выйдет на кого-то из стрелков. Думая так, я успокоился, продолжая стоять на месте, соблюдая правило: не сходить с номера, пока не подойдет распорядитель охоты - крестный.
Ох! Скорей бы он пришел. Время тянется мучительно долго. Никого нет. Кругом тихо. Забыли они меня, что ли?
Прошло не менее часа, прежде чем я услыхал слева говор. Это сматывали флажки Иван и Никита. Впереди шел Иван, поддерживая и снимая шнур с кустов и воткнутых в снег вешек, следовавший за ним Никита наматывал его на катушку. Я смотрел на них, пока не услышал справа скрип полозьев и фырканье лошади. Там тоже сматывали флажки Орловы, с ними были крестный и отец. Мне опять стало жарко... Что будет!
Вижу лошадь остановилась, Орловы сматывают флажки, а крестный с отцом идут ко мне. Вот они остановились, крестный стал закуривать, а отец, махнув мне рукой, крикнул:
- Чего стоишь? Иди сюда!
Я бегом побежал к ним и понял: они ничего не знают, а волка и лису еще не видят.
- Это ты стрелял? - нарочито сердито спросил крестный.
- Я!..
- А во что? Изволь доложить!
- В волка!
- В кого? - переспросил крестный.
- В волка! - испуганно повторил я. И только после этого отец увидел волка и, указав на него крестному, воскликнул:
- Яков! Глянь!
У крестного вывалилась трубка изо рта, но он ловко ее поймал и, больше ничего не спрашивая, большими шагами пошел к волку. Но, не пройдя и тридцати шагов, он наткнулся на лису и остановился как вкопанный.
- А-а это? - указывая трубкой на лису, спросил он меня, почему-то заикаясь.
- Ли-ли-са! - тоже с заиканьем ответил я, ожидая самого худшего - разноса за недисциплинированность. У крестного взлетели вверх брови, он повернулся к отцу и, вытирая потное лицо, произнес не то с огорчением, не то с радостью:
- Вот, Сергей Николаевич, видишь, как черт надо мной пошутил? А Никита-то был прав - обстрелял нас Панька!
Крестный, махнув рукой, пошел к волку. Отец поднял лису, потряс ее и восхищенно проговорил:
- Хорош лисовинчек! Огневик!
К нам подходили Иван и Никита, за ними Орловы. Они несли флажки. Увидя крестного возле волка и отца с лисой, остановились, разинув рты, ничего не понимая.
Я пошел к крестному. Мне не терпелось поближе рассмотреть волка, но крестный меня остановил и сказал:
- Встань, где стоял, а я пойду проверю ход зверя...
Я встал на свое место, в елочках. Остальные охотники сошлись у саней, курили, переговаривались. А я знал - решается моя судьба. Это мой последний экзамен. Приговор крестного обжалованию не подлежит...
Крестный далеко прошел по следу волка, затем осмотрел и лисий, что-то прикидывал, глядя в мою сторону. Затем подошел ко мне, встал на мое место. Прищурив глаза, он смотрел то на волка, то на место, где была убита лиса. В чем-то убедившись, он уже мягко спросил меня:
- Лису-то когда стрелял?
Я ответил ему все, как было. Что я считал выстрелы, что они были одиночными, значит, волки биты все. Мой выстрел был шестым. Лису в таком случае пропускать было грешно и что ты, крестный, меня бы за это не похвалил... Он усмехнулся в заиндевевшие усы, полез в карман и достал маленькую шоколадку.
- На, погрызи! Замерз, небось. Пойдем к саням. Шоколадку еще утром хотел дать, да вишь, как случилось...
Подошли к саням. Все нас ждали молча.
- А ну-ка, тащите сюда этого волчка, - сказал крестный и сел на край саней, пригласив меня.
Никита и Володя пошли к волку, а я, разломив на части шоколадку, совал в рот отцу, крестному, себе и Ивану по маленькому кусочку. Все смеялись, и крестный, довольный, погладил меня по голове.
Когда волка подтащили к саням, все удивились его размерам.
- Он пуда четыре весит! - с восхищением сказал Володя Орлов.
Крестный, взяв зверя за задние и передние ноги, приподнял и положил в сани.
- А по-моему, побольше! - усмехаясь в усы, проговорил крестный и подозвал меня.
- Иди-ка сюда, крестничек-именинничек!
Я подошел. Крестный положил мне руку на плечо, торжественно сказал:
- Все видали! Я ошибся. Мою ошибку, единственную за всю мою охотничью жизнь, исправил вот он! Молодец, крестничек! Сделал все, как надо! - И он хлопнул меня по плечу. Под дружный хохот я кубарем полетел в сани.
- Качай его! - крикнул в восторге Никита.
Не помню, кто меня первый подхватил, наверно, крестный. Они подкидывали меня, смеялись и дружно кричали:
- Ух! Ох! Еще разок! Повыше!
А я? Я плакал от радости. Вот оно - свершилось! Я принят в ряды охотников на равных. К счастью, моих слез никто не заметил, кроме отца. Когда все успокоились, крестный еще больше меня обрадовал:
- Весной возьму на свой глухариный ток! - сказал он и этим поставил точку всем моим испытаниям. Не в силах сдержаться, я кинулся крестному на шею и поцеловал в заиндевевшие усы, чем смутил его перед охотниками, не привыкшими к таким нежностям.
Лошадь, пофыркивая, легко везла сани с пятью волками. Все шли сзади, и крестный обстоятельно объяснял, как он поднял волков, куда они пошли. Почему материк и прибылой отделились и кинулись в разные стороны после выстрелов. Как на него в упор нарвался прибылой, и он его положил на месте. Почему ушел раненый переярок, которого стрелял Володя Орлов. И никак не ожидал, что матерый выйдет на меня и будет убит одним выстрелом. Он понял - матерый пошел в отвершек, а мой одиночный выстрел принял за промах. Но второй выстрел через двадцать минут после первого привел его в недоумение. И, когда уже стали собирать флажки, Никита сказал:
- Как бы нас Панька не обстрелял! Всякое бывает...
- Так вот, - продолжал мне объяснять крестный, - я долго думал, пока шел к тебе: в кого ты стрелял? Три прибылых и волчица были биты. Переярок, что Володюшка стрелял, ушел раненый влево, прямо через флажки. К тебе он попасть никак не мог. Значит вышел материк! Верил и не верил. Переживал за тебя - а ну, как подведешь. А ты... ничего, молодец, справился! - радостно закончил крестный.
Вечером, перед тем, как снять шкуры с волков, крестный и я съездили на весовую и взвесили матерого. Он потянул семьдесят два килограмма!
Когда снимали с него шкуру, в его левом боку, под лопаткой, было шестнадцать пробоин от картечи. Сердце, печень, легкие и часть кишечника сильно разбиты. И с такой раной он еще долго бился. Какая невероятная живучесть!
- Нет крепче на рану зверя, чем волк, - произнес крестный и стал показывать мне, как правильно снимать волчью шкуру.
На другой день Никита и Володя Орлов отправились тропить раненого переярка. Он ушел недалеко. Они нашли его мертвым на вершине оврага, сняли шкуру и вернулись домой.
- Пофартило нам! - восхищенно произнес отец и подмигнул мне.
- Фарт, фартом, а кумпол варить всегда должон. Век живи, век учись! - наставительно произнес крестный и поднял руку, чтобы одобрительно хлопнуть меня по плечу. Но я присел, и он вместо хлопка под смех отца и братьев ласково погладил меня по голове и тепло, по-отцовски, прижал к себе.
П. Осипов
Лучшие комментарии по рейтингу
Хорошая школа.Хорошее крещение.
Прочёл и вспомнил своего напарника по охотам,на Украине.
Володю отец,бывалый охотник,первый раз взял на охоту в шестнадцать лет.Коллективная охота на оленя.Володе повезло,на его номер вышел большой рогач.Первый выстрел метров с 50-ти,перезаряд,второй в догон-подальше.Олень всё же скрылся в лесополосе.Но нашли его в десяти шагах от края лесочка.Когда мужики разделали...все замолчали и посмотрели на Володю.Две пули пробили сердце.чуть под разными углами.
Вот бывает же-везёт новичкам.
