Зуб мертвой щуки (Сень горькой звезды. А.П. Захаров)
Попробую опубликовать некоторые главы и выдержки из глав, из повести, написанной моим двоюродным братом Аркадием Захаровым, который пишет под псевдонимом Иван Разбойников. Повествование описывает послевоенную жизнь в деревне Тюменского севера, там где я провел свою молодость, где вырос мой отец и где до сих пор живет моя близкая и уже далекая родня.
Иван поднялся и распахнул дверь вагончика. Шквальный ветер принес-таки снеговую тучу, которая, зацепившись за буровую, разорвалась и просыпалась белой крупой. Заряд скрыл в пелене и близкие вагончики, и огни буровой.
Мокнуть и мерзнуть на ночь глядя не хотелось. "Черт с ней, с рыбой. Спозаранку заберу",- подумал Пипкин и отправился спать. Во сне его преследовали кошмары. То он блуждал по тундре и никак не мог найти дорогу, то сидел у ворот зоны и его не пускали внутрь, то над ним склонялся Сыч и хрипел на ухо: "Беру тебя в побег, барашек, вставай, идем". А сам поигрывал финкой.
Едва предрассветные сумерки прорезал первый веселый луч и табунок шилохвостей, во время вечернего бурана второпях упавший на большую лужу за вагончиками, неожиданно обнаружил опасную близость человека и с испуганным кряканьем поднялся на крыло, разбуженный ими Иван очнулся от тревожного сна и увидел, что упавший на прогретую землю снежок растаял, утро занимается ядреное, и значит, надо спешить за рыбой и готовить скорый завтрак. Однако, когда знакомая тропинка вывела его на место вчерашней рыбалки, к своему огромному удивлению оставленного накануне улова он не обнаружил. Пришлось даже ущипнуть себя в щеку и протереть глаза, но ни рыба, ни сеть, ни штаны от этого не появились. На земле среди рыбьих чешуй, оставшихся от вчерашней добычи, блестела одна лишь латунная пуговка от солдатских штанов Ивана. Ее скромное сияние навело Пипкина на мысль, что пропажа - скорей всего очередной Петькин розыгрыш, осуществленный с чьей-то помощью. За такие пакости следует наказывать, а потому Иван заварит им сегодня дежурную перловую кашу, более известную у геологов под псевдонимом "кирза". Утвердившись в своем решении, Иван с легким сердцем отправился кашеварить, не особенно печалясь о пропавших штанах и рыбе, думая больше о том, догадаются ли похитители разобрать и просушить сеть. "Куда они денутся. Посидят на кирзе, так сами все вернут",- бормотал он себе под нос и ехидно ухмылялся.
Его поведение доказывает нам, что незлобивые и беспечные живут дольше жадных и мелочных, потому как, порыскай Иван еще чуток по зарослям, он непременно наткнулся бы на обжору, сожравшего не только рыбу и просаленные поварские штаны, но и утащившего про запас сеть с невыпутанной рыбой. Неизвестно еще, как отблагодарил бы медведь своего кормильца за ужин. А так, пребывая в неведении по поводу своей везучести, Пипкин кормил "подавиховой кирзой" бригаду и терпел ее насмешки и ехидство. Как обычно случается, между рыбацкими способностями кашевара и правдивостью его вчерашнего рассказа зубоскальное общество не замедлило провести параллель, если не рождество. Горластый Петька проорал за столом, подмигивая братве:
- На рыбалке у реки потерял Иван штаны. Плакал, плакал - не нашел, без штанов домой пошел...
"Экая досада! Явно его проделки..." - все более укреплялся в своей догадке Иван. Репутация погибала ни за грош. Нажитый в лагерях опыт напоминал, что именно с таких мелочей начиналось падение авторитетов. Приклеивалась унизительная кликуха, которая влекла за собой сначала пренебрежение, а затем и откровенное помыкание. И пропал тогда несчастный, если в самом зародыше не смог он любой ценой пресечь унижение и утвердить свое место в кодде. Здесь, конечно, не лагерь, но и тут мужики изрядно за зиму одичали. Поддаваться желторотому Петьке Пипкин не собирался, но до мордобоя доходить не хотелось. Оставалось крепиться и искать способ поправить дело. Клин следовало вышибать только клином, а значит, нужно снова идти на рыбалку. Чтобы стереть из памяти бригады допущенное ротозейство, требовался эффект, и чем значительней, тем лучше.
Поразмыслив, Пипкин вспомнил о взрывчатке: небольшой запас ее хранился в кладовой Ибрагимыча. С помощью аммонита пытались отрыть шламовый амбар, теперь остаток взрывчатки лежал всеми забытый. Проникнуть в кладовую не составило особого труда. В нарушение всех инструкций детонаторы и шнур хранились тут же. Позаимствовав пару пакетов аммонита, Иван оснастил фугас и изготовился к рыбалке, если так можно назвать задуманное им злодейство. По пути к озеру он не особенно раздумывал о последствиях своего предприятия, и уж тем более не мешала ему химера, что иногда гнездится в интеллигентных или чрезмерно нежных и чувствительных душах. Всего-то один взрыв, ерунда. Тысячами рвут их по всей тайге изыскатели. Озер кругом не счесть, и рыбы в них прорва - на всех хватит. Во всяком случае нам, на наш век. Не жить же нам здесь. Вот забуримся до отметки и рванем отсюда когти...
Рассуждая таким образом, кандей приблизился к облюбованному месту. Разбухшее от талой воды озеро неглубоко притопило здесь травянистую луговину. Бугор в непроходимой щетине шиповника и смородины нависал над ней, заслоняя от ветра и отражаясь в спокойной воде. "Есть, есть щучонка. Ишь как бьется в траве. Быть мне с рыбой",- определил Иван и полез на бугор, чтобы с него метнуть свой снаряд. Прочертив в воздухе тонкую дымную дугу, пакет плюхнулся в воду и закрутился на ее поверхности, шипя шнуром. "Зря груз не подвязал",- задним умом догадался Иван, осторожно подглядывая из-за бугра. Над его головой прошелестели крылья - это чета лебедей плавно опустилась на середину озера и заскользила по зеркальной глади. И вдруг грохнуло на воде! Белый фонтан взлетел к небу и обрушился вниз, разбегаясь к берегам крутыми валами. Грохот покатился над водой и, натыкаясь на стену леса, отразился эхом, которое рассыпалось над поймой вдогонку спешно поднявшимся лебедям. А шагах в пятнадцати за спиной Ивана взметнулся над зарослями бурый косматый столб и добавил к какофонии взрыва свой хриплый и грозный рык: УУААРРХХ! Не успел Иван сообразить и испугаться, как разинутая пасть с желтыми клыками и маленькие глазки на кудлатой башке провалились в кусты, и только треск приминаемых буераков выдавал направление убегающего в сторону реки зверя.
